Снова торопливые шепоты, обмен взглядами.
— Однако, — вновь заговорила бахаистка. — Даже если вы добьетесь успеха... Вы уверены, что нам не ударят в спину?
— Нам предложен план, который до некоторой степени дает такие гарантии. Мы развернем наши силы в системе Юпитера. Мы будем готовы к удару в любой момент. И если мы заподозрим, что нам пытаются лгать — у нас будет решающее преимущество. Большее, чем то, что мы имеем сейчас. В самом худшем исходе — мы разгромим чужих у Юпитера малой кровью и на их территории, — Званцев сомневался, что кто-то в зале сейчас может оценить его мрачный каламбур.
Директор Южно-Африканской зоны задумчиво изучал таблицы.
— Нам будет сложно объяснить... такой крутой разворот, — осторожно заметил он. — Три с половиной века войны. Мне самому трудно сжиться с этой мыслью. Даже не знаю, как воспримет ее население планеты.
— А вот это, — черный шлем качнулся, — будет уже вашей проблемой.
Ш-Телл приоткрыла глаза, когда до ее слуха донесся неясный шум откуда-то поблизости.
Она не была уверена, что звук ей не почудился. Последнее время ли-ча не слишком доверяла собственным чувствам. Яркие, пестрые вспышки перед глазами, помутнения, заполнявшие голову шорохи. Мозг неохотно сживался с новым телом. Мышцы сокращались по собственной воле, порой находили приступы мелкой дрожи. Воздух под куполом казался то холодным, то слишком горячим.
Голубой свет обжег сетчатку. Ш-Телл досадливо взъерошила шерсть, махнула рукой, заставив стену купола посереть.
Сооружение, собственно, уже не было куполом. Раз за разом из света двух звезд, из клубков голубого огня выплывали черные семена. Вздувались прозрачными полусферами, сливаясь с основным куполом. Теперь постройка Оскорбителей больше напоминала то ли кладку диковинного насекомого, то ли гроздь прозрачных плодов.
Ш-Телл это радовало. Она старалась побольше времени проводить в дальних отсеках, чтобы как можно реже сталкиваться с Оскорбителем.
Это было несложно — чудовище большую часть своего времени проводило в неподвижности посреди центрального купола, лишь изредка принимаясь бродить по соседним.
Ли-ча с охотой вообще не покидала бы своего логова в самом маленьком и дальнем из куполов.
Однако не всегда у нее была такая возможность.
Хлопая глазами, она пошарила рядом с собой. Рука легла на прохладное древко, и Ш-Телл ощутила, как к ней возвращается подобие уверенности.
Не то что бы Ш-Телл надеялась, что выплюнутое машиной Оскорбителей копье поможет ей против стаи звездных странников. Просто чувствовала себя лучше, сжимая оружие.
Она повернула голову, рассматривая источник звука. Подтянула ноги к животу, села. Закусив губу, поднялась на ноги.
Ком по ту сторону отсека мало чем напоминал человека. Собственно, он вообще слабо походил на живое существо. Не знай Ш-Телл, на что — на кого! — смотрит, она бы решила, что имеет дело с дальним родственником эмбриона-Оскорбителя.
Такая же багрово-красная, бесформенная вздутая плоть, в которой смутно угадывались очертания головы и конечностей. Голову определить легко — по пучку мокрых черных волос с этой стороны.
И тем страннее было видеть на этом подобии лица человеческие глаза.
Рот отсутствовал. Голос раздавался откуда-то из переплетения темных прожилок, которое окружало копию.
— Ты... Ты...
Как обычно, Ш-Телл требовалось собрать волю в кулак, чтобы ответить.
— Я, — она с трудом подбирала русские слова. — Снова вижу тебя. Странно... но я все же рада, — и в который раз она не смогла удержаться от вопроса, который не хотела задавать. — Что ты помнишь?
— Если... я помогу? — пробормотала копия. Ш-Телл прикусила губу.
— Если ты поможешь. Многого для этого не потребуется. Просто... тебе придется опять умереть. Но не очень много раз.
Похоже, копия не расслышала сказанного ей.
— Это... безумие какое-то... — пробормотала она. — Я... где я? Что со мной? Что ты такое? Где мы?
Ли-ча тяжело вздохнула. Пол уходил у нее из-под ног, и не только из-за неощутимого притяжения.
— Смотри.
Научиться управлять стенками купола оказалось проще, чем кормящей машиной. Сейчас ли-ча одним движением могла сделать оболочку прозрачной и наоборот. И старалась убедить себя, что невзначай брошенный эмбрионом совет остерегаться, и не раскрыть случайно купол пустоте и ядовитому излучению — просто еще один образчик жестокого юмора чудища.
Яркий свет залил купол. На сей раз небо изменилось.
До горизонта — подать рукой. Металлические холмы в наплывах окалины освещает зависший над ними огромный синий диск, голубая заря рассекает пол-неба, будто огненное кольцо. Пламенное крыло сжалось, укоротилось — теперь уже не синее опахало на пол-небосвода, а острый, яркий язык огня. По другую сторону небосвода огонь становится призрачно-бледным, клубится полупрозрачными синеватыми завитками, металлический обруч тоже обрывается у самого горизонта. Звезды неразличимы. Черная и огненная дуга образуют между собой идеальный крест, и огромное голубое солнце — почти в перекрестье огромных полукружий. Будто исполинская клешня из огня и металла, готовая вот-вот сомкнуться на куполе.
Ш-Телл не оборачивалась. Лишь прикрыла глаза, чтобы не ослепнуть от яркого синего свечения. Огненные волны окутывали ее при каждом движении.
— Свету твоего солнца понадобится больше двухсот земных лет, чтобы достичь этого места, — сообщила она кольцам в небе. — А мой мир — еще в десять раз дальше.
— Как... — голос сзади сорвался. — КТО ТЫ?
Слово "друг" застряло у Ш-Телл в горле.
— Послушай, — несколько минут спустя заговорила она. Заставила себя обернуться — посмотреть в бесформенное лицо, на котором прорезалась алая щель рта.
— Послушай, — повторила ли-ча. — Мы можем спасти Землю. И Кольцо Речи. Если... — она старательно подбирала русские слова. — Оскорбители обещали мне это. От нас мало что зависит, если честно... Но мы с тобой должны попробовать.
Ответа ей пришлось ждать долго.
— Спасти? — отозвался, наконец, безжизненный голос копии. — От... этих тварей?
Ш-Телл покачала головой.
— Это очень, очень долгая история. И тебе придется ее выслушать.
А мне — рассказать.
Из набухающего костьми и мышцами бурдюка плоти на ли-ча смотрели совершенно безумные глаза копии.
Ш-Телл надеялась, что в этот раз ей не придется смотреть, как тихое сумасшествие пожирает рассудок копии. А купол — тело.
— Все началось давно. Очень давно. Миллиарды лет назад. Когда наша Галактика поглощала ближайшие звездные скопления. Когда ни на одной из ее планет не было и следа жизни. Но большая галактика поглотила малую, две волны газа столкнулись, словно воды реки и моря. И это столкновение насытило пространство веществами, нужными для жизни. Сделало то, что позднее сделали для Галактики вспышки излучения и гибнущие звезды. Только на миллиарды лет раньше.
В мертвой Галактике возник крохотный оазис жизни. Тонкий пояс из обитаемых планет. На некоторых из них зародился разум. Даже Оскорбители не знают о нем много. Для них это такая же эпоха легенд, что для нас — времена войны с ними. Может, они походили на нас с тобой. А может — были чужеродными тварями почище Оскорбителей.
Так или иначе, они научились странствовать в космосе. Покинули родные планеты. Встретились друг с другом. Шли миллионы лет. Были войны, были союзы. Разум и даже жизнь то расцветали, то угасали. Галактики менялись. Жгучие лучи раскаляли межзвездный газ. Может быть, они столкнулись с какой-то опасностью, которая их подстегнула.
У них были миллиарды лет. Они стали очень могущественными. Обрели настоящую власть над материей, пространством и временем. Защищали свои миры от губительных вспышек. Поглощали целые планеты и пировали на трупах звезд. Говорили между собой, не обращая внимания на расстояние. Бороздили галактику во всех направлениях. Стали подобны богам — а, вернее, и стали богами.
Однажды они взглянули на Галактику и увидели, что многие миры в ней подобны их собственной родине или родинам в далекие времена. Что на них готова зародиться собственная жизнь. Которая, возможно, породит разум, подобный их собственный. Они решили ему помочь.
Так родилась Щедрость. Великий союз миров и богов, равного которому Галактика с тех пор не знала. Они засевали жизнью миллионы планет. Следили, как те расцветают. Когда семя Щедрости давало ростки разума — ее посланцы приходили в засеянные миры. Становились учителями. Соединяли цивилизации в единую сеть с помощью своих связующих колец, — Ш-Телл указала на железную равнину и перекрестье огненной и металлической дуг. — На одном из таких посланцев мы и находимся.
Они создали машины. Специальные машины, целью которых было искать зарождающиеся цивилизации. Оценивать, насколько те готовы учиться. Каждая такая машина была... — ли-ча замешкалась, подбирая слова. Эмбрион обещал, что хватит нескольких повторений, чтобы вложенные в ее мозг языковые сплетения прижились и позволили ей говорить на языке землян не хуже, чем на родном. Ш-Телл пока что сомневалась в его словах.
— Одна ее часть была наставником. Хранилищем знаний. Вместилищем разума. Другая — приспособлением для разговора на расстоянии. Для передачи знаний. Для связи со всеми мирами Щедрости. И отвечала за... рождение новых машин. Когда ближайшее кольцо замечало, что жители планеты расселяются по своей системе — оно посылало туда семя. Из которого вырастали новый архив и новое кольцо.
Так длилось миллионы лет. Может быть, Щедрость поставила перед собой задачу, с которой не справились объединенные умы всей Галактики. Может, величайшие и старейшие разумы Щедрости просто пресытились. Испробовали за миллионы лет все доступное разумному существу. Замкнулись в свои выстроенные вокруг звезд тела-оболочки.
Так или иначе, рай, который звался Щедростью, стал угасать. Одни правители Щедрости потребовали, чтобы новые миры, входящие в их братство, принесли им богатую дань в уплату за те блага, что таили в себе Архивы. Другие воспротивились такому решению.
Грянула война. Щедрость сражалась не так, как бьются Оскорбители — сжигая миры и убивая разумных. Нет, они обменивались сквозь свои связующие кольца цифровыми ядами и субразумными кодами. Переписывали и стирали само мышление друг друга, — Ш-Телл повторяла заученные слова, гадая, сможет ли когда-нибудь полностью понять их смысл.
Мятежники Щедрости создали оружие. Щедрость перерождалась в Алчность, и такое же имя получило их создание. Чума. Цифровая болезнь. Примитивное сознание, охотящееся на зарождающиеся Архивы. Пожирающее их, стоило им заговорить со своими собратьями в других мирах.
Связующие кольца оставались в неприкосновенности. Сама их природа защищала их от нападений. Поток времени... — Ш-Телл осеклась. Эту часть ей всегда было трудно не то, что повторить — сформулировать. О понимании речь не заходила.
— Кольца позволяли говорить быстрее света. Быстрее времени. Попытка напасть на кольцо создавала... противоречие. Слова, сказанные связующими кольцами, составляли единое целое вне времени... колебавшееся, будто морские волны, и только сами кольца могли заставить... — ли-ча тряхнула головой. — Пространство и время оборачивались против тех, кто пытался помешать или повредить кольцам, чтобы не допустить противоречия. Не стоило шутить со временем. Но это не касалось... слов, сказанных теми, кто ими пользовался. Алчность не рисковала уничтожать кольца — только Архивы. Лишь присваивала их себе, если могла.
Война завершилась. Часть Щедрости была уничтожена в междуусобных схватках. Уцелевшая — стала Алчностью. Остатками прежнего величия, требующими немалую цену за то, что прежняя Щедрость отдавала в дар.
Но для Алчности имело цену очень немногое из того, что могли предложить ей возвышавшиеся планеты. Разумы-оболочки Алчности не нуждались в энергии или веществах, которые могли предложить ей слабые, не достигшие всей мощи Алчности цивилизации. Было лишь одно, чем они могли заинтересовать Алчность — и купить ее блага.
Информация. Сложность. Разумы Алчности были любопытны — может быть, единственное качество, которое оставалось у них общим с нами. Те, кто не стремился познавать новое — замыкался в себе, погружаясь в цифровое блаженство, не интересуясь Галактикой вокруг себя сверх минимума, что обеспечивал безопасность. Те, кто стремился познавать — говорили со слабыми разумами через оставшиеся у них кольца.
Развитие. Переход от химических соединений в цифровую форму генов, от генов — к сетевой форме нейронов, от нейронов — к планетарной форме компьютерных сетей. Планеты с жизнью были более сложными. Планеты с разумом были более сложными. Планеты с техноцивилизацией были более сложными. Давали больше информации, интересной для оболочек Алчности. Развлекавшей их. В обмен за собственную историю любой мир мог купить у Алчности дары, ведущие к возвышению. Матрицы, управлявшие созданием технобожественных чудес.
Но та малая доля божественности, которую уделяла новоявленным владыкам Алчность, лишь распаляла их желания. Их собственные истории исчерпывались — и тогда они стали обращать внимание на соседние миры. Еще более слабые, чем они сами. Такие, как мой. Или твой.
Кажется, копия пыталась что-то сказать. Ш-Телл покачала головой.
— Позволь мне договорить, прежде чем задавать вопросы.
Сперва слабые владыки лишь изучали поднимавшиеся цивилизации. Поглощали их историю и скармливали Алчности. Ту это устраивало. Алчные технобоги находили более простым поручить наблюдение за смертными своим слугам, чем самим посылать свои глаза и уши через межзвездное пространство.
Но вскоре они столкнулись с проблемами. Вести наблюдение втайне было слишком тяжело. Скрытые на границах звездных систем, во льдах и скалах шпионы-конструкции давали слишком узкий ручеек информации — который не насыщал аппетиты Алчности. Когда же слабые владыки раскрывали себя — это вносило... искажения. Существовал определенный... граничный уровень. Численность, разнообразие, скорость связи... — шерсть ли-ча вздыбилась от попыток высказать то, что она и сама понимала с трудом (Оскорбителям, наверно, никогда бы не удалось придумать пытку изощренней!). — Слишком небольшая численность — и культурная сложность снижается, слишком много разумных или слишком быстрый обмен посланиями — и выгодные... работающие решения вытесняют остальные. Лучше всех были цивилизации, расселившиеся по своей планете и системе — но не слишком активно говорящие... внутри себя. Одна беда — такие миры слишком легко замечали посланцев слабых владык... и со слишком большим любопытством глядели на звезды.
И такие цивилизации были интересны не только слабым владыкам. Но и связующим кольцам. Незатронутые Алчностью, они по-прежнему изрыгали семена Архивов. Алчность исправно пожирала разумы растущих Архивов — но новые кольца оставались в неприкосновенности, позволяя молодым народам говорить между собой. Создавать бледное подобие прежней Щедрости, а то и напрямую предлагать себя Алчности, пополняя ряды слабых владык. Каждый из которых и без того стремился предложить Алчности больше, чем его собратья.
