Марина пнула в спинку пассажирского кресла:
— А ты — ищи Главную Книгу! Они — сотни наклепают, пока ты молчишь, свою точку зрения привьют, к такому блюду всех приучат, детям в чистые мозги зальют своё видение мира. Графомань? Твоя Главная Книга — исчезнет в этих цветастых рядах, утонет. Если её в школьную программу не воткнут. А её — не воткнут! Потому как ты — гордый! Ты же, гля, ну ваще! А они — нет! Не — ваще! Занесут. Сколько надо и кому — надо, занесут! И будут у детей головы — искалеченными, вывихнутыми от бессмертного творения труса и подлеца Сожалеющего! В школьном курсе будут только Шариковы! Никаких 'Капитанских дочек'! Никакой 'Земли Санникова'! Никакой закалки стали и молодогвардейцев! Пусть дети знают правду! Какими 'Шариковыми' была народная власть! И 'Коляна' из детей — вытравить! Никаких бредовых сказок! Чему они учат? Бредятине всякой! Не смог зайка выгнать лису — спалил хату! Варварство! Экстремизм! Дед и баба — били-били, не разбили, а разбилось — разревелись! Даже ты, Бабуин, не понимаешь до сих пор этих сказок, зачем они детям? А? Надо Игорька Портного с волшебной палочкой! Там всё просто! Задорно и не порно! И Мрачных братьев! Прямым переводом, а не адаптацией нашими тоталитарными деятелями чудовищной эпохи вождизма! Где никакие дровосеки не приходили выручать бабушку и внучку! Красной Шапочке надёжный и окончательный исход определён! Она — еда! Пусть дети привыкают! К реальной жизни! Они — еда! Они — стадо, бараны и — быдло! А вы — ищите! И — нойте! Что все кругом — злодеи. Жиды, геи и пендосы. Одни вы — гордые эльфы! Уйдите, молча, в свои Сумрачные леса! Добровольно отдайте всё гоблинам! Тьфу!
— Чё-то я не понял, что это ты раскудахталась, женщина? — рыкнул Бабуин, — Закрой уши, надень паранджу и не лезь в мужские разговоры! Всё, что ты тут прокудахтала — замёрзшие в мезолите тренды! Что, при Шолохове мало было графомании? Перепрятал, говоришь? Кто, кроме двинутых в истории графомании, знает их имена? Знает их 'истины'? А он так перепрятал, что до сих пор светит нам в спину, указывая верный путь! Про жидов — вообще тема обрыдлая! Даже самим жидам! Жиды, теперь — патриоты и пионеры — всем ребятам примеры! За триколор готовы глотки рвать. Совпадение? Не думаю! Потому — завались, родная! И не смей обижать нашего гостя! Слышала его слова про того, кто помог народу пересмотреть отношение к нашему же прошлому? Он был первый! Он создал тренд! И все эти сотни цветастых графоманей былого направления — отправились на свалку. Никто их не вспомнит! Сотня графоманов теперь обрабатывают этот тренд, множат именно эту мысль! Вождь, оказывается — тот ещё! Вдруг! Говорящие головы тысячи часов говорят? А Данила лишь раз спросил: 'А в чём сила, брат?' И все эти тысячи часов агитации — ни о чём! Страна изменилась — одним! Одним фильмом! Одним! А песни — довольно одной! Чтоб только о главном в ней пелось! Их — миллионы тайтлов выходит. Миллионы! А когда ты картоху чистишь — что поёшь? Что 'от души душевно в душу'? Много их, таких? Давай — без них?! Что ты напоёшь мне из прослушанного по радио вчера? И я — ничего! А танки так и грохочут по полю, чёрный ворон — вьётся, казак молодой так по Дону и гуляет, хотя рассвет — не для него, а Катюша так и будет выходить на берег крутой. Даже в Поднебесной! Выходит с синим платочком так, что хрен загонишь обратно! А Ленкин — до сих пор — такой молодой, что многим — страшно! Потому что помнят, что не надо печалиться — юный октябрь и вся жесть — ещё впереди! Может, через год, через два, но мы услышим о нём, нашем попутчике. Те, что пели, что им нужен только свет в оконце и чтобы кончилась война — тоже, наверное — не в трендах были? Тоже — на кухнях пели? Потому, женщина, земная ты наша, не лезь в вечное! Там — плохо! Зябко и колко! Кто-то должен глину месить, кто-то кирпичи складывать. Кто-то даже будет прорабом глухо-немым на возведении моста по уже готовому пейсатому чертежу. Но, первым был тот, кто мечтательно вздохнул: 'Эх, перейти бы по реке, не замочив ног!' Да, Емеля! Да, на печи! Да, друг его, импортный, пейсатый, подслушал и мост начертил. Вся слава — ему. Жалко, что ли? Мосты же есть! И их — не съесть! А без Емели все и так, не ленивые — сотнями в день сновали вплавь через реку. Глиномесы! Кирпичи, говоришь? Вольные каменщики? Не ленивые! Куда ты лезешь, Маринка?! Писатель чуть не нащупал выход из 'сферы вакуума' моего коня, тут ты влезла!
— Да пошёл ты со своим конём! — толкнула сидение Марина, — Мозгодрючкой занимаешься! Тебе какое дело до Вселенского Зла?
— Так всем — никакого дела! — злился Бабуин, — Никакого дела до баз НАДО у хануриков! А ты, баба, мне в глаза тыкаешь, что Бабуин — не остался в тех базах, наших, оставленных, занимаемых теперь этими, кому больше всех НАДО! Твои слова? Никакого никому дела нет до серых и скучных террористов, а Бабуин с ними в догонялки играл в горах! Всем не до баб, а у меня — настоящая! И на импортных импозадных — не смотрит даже, всё до меня доикалась, как до родного! Да, я сказок — не понимаю! А ребёнок мой их — наизусть знает! Всем — не до сказок! Они в Игорьке Портном живут! В беспросветном тоталитаризме наглых маглов. А мы, гля — в сказке! Про Кащея, доброго молодца, бабу Ягу и семерых козлят! Причём — 'козлят' — глагол! Ко всем — праздник с колой в дом приходит, а к нам — сама сказка! В полный, двухметровый рост! И что ты поняла из этого пустого мозгодрючества? Ничего? Тогда зачем рот открываешь? Всю рыбу мне распугала! Я, Емеля, мысль скользкую — прикармливал, прикармливал, а тут — ты! Помои выплеснула в лунку! Гля!
— Собственно, — покашлял писатель, — Мы пришли к мысли, что появление главного злодея и вызывает появление спонтанного героя.
— Да, нет же! — отмахнулся Бабуин, — Не то! Забава Шерлока и его заклятого друга никак и ничем не изменила жизнь людей! И не способна была! Развлечь — да, но — не изменить! Не то! Ну, не то же! Выдуманное зло вызвало дутого героя! Что нам от дутого героя? Пшик? Сорвать кассу? Мне она нужна? Тебе надо — вперёд! Мне — нет! Я, можно сказать, впервые — освободился от денежных цепей и не хочу обратно в кандалы!
Бабуин ударил обеими руками по рулю:
— Вот, махнула хвостом, да уплыла заветная щука! Емеля оказался женат, гля! Баба за плечом была! Ни изба сама не ходит, ни вода не носит сама себя! А зло — повсеместно и обезличено!
Марина только открыла было рот, но Бабуин уже повёл плечами, выговаривая:
— Знаю я эту твою оборотническую шнягу! Не мы такие — жизнь такая! Не можешь решить проблему — измени отношение к ней! И я пытался изменить своё отношение к проблеме! Не помогло! Только хуже стало! Саморазрушение личности перешло в физическую плоскость! Это — не решение! Забить, забыть — не получиться! Или я — решаю проблему, или проблема — решает со мной! Понява, Маринка? 'Сферический конь' — лягается!
Маринка пнула синение перед собой ещё раз, показательно достала наушники и врубила 'тынц-тынц'.
— А вот ты, писарчук! — накинулся Бабуин на своего собеседника, — Тут посетовал, что ихний 'стейт' подкармливает фантастов. Ошибаешься! 'Стэйт' тут не при делах! Вспоминай! Как именно осуществляется поддержка? Фондами? Издательствами? Киноконцернами? Да, руководство пендосов откармливает 'делателей смыслов', но не их государство. Не госаппарат, а — частные лица. У них — особая структура общества. С них писались струганными братьями их 'тайные отцы' и 'башни противоракетной обороны'. По недоумию — принятые за сатиру на Совок.
— Соглашусь с тобой, — подумав, ответил писатель, — Я так понимаю, что это лишь прилюдия?
— А то! — кивнул Бабуин, — Теперь свернём в сторонку. Мне надо тебе пересказывать лекцию, как наше географическое положение северной державы отразилось на нашем менталитете и хозяйствовании?
— Знаком, не стоит, — кивнул писатель.
— Рискованное земледелие и, относительно заклятых друзей — низкий прибавочный общественный продукт породило уникальную структуру нашей государственности. У пендосов, например, госаппарат, тот самый 'стэйт' — лишь аппарат, машина по производству госуслуг. Привычные нам управленческие функции государства там вынесены на 'тайных отцов'. В гейропах — классический 'стэйт', с него учебники писались. А у нас — наш. Неописательный. Им — непостижимый, а нам — интуитивно понятный. Вечно невысокий общественный приварок не позволял содержать полноценный госаппарат. Когда возможно обходиться без него — он вырезается. Именно — вырезается. Потому как 'облачённые властью' не хотят оторваться от кормушки. А не отрывать — ослабнет весь народ. Но, последние века без бюрократов — никак. Потому при Великих Князьях и царях бюрократов сажали 'на кормление', потому как казна их прокормить не могла. На шею народа сажали. Традиция — осталась. Свойство бюрократии самокопироваться, как чайный гриб — известно всем. Они всегда найдут сферу применения самих себя. Что нужно контролировать, чем управлять. Твои стенания про отсутствие господдержки культуре — из этой оперы. А как по мне, так у государства есть лишь несколько функций, которые оно должно выполнять. Одной моей руки хватит для их перечисления. Первая и основная — обеспечение выживания всего народа. Оборона. И... И, по большому счёту — всё! Какой руки! Пальца хватило! Оборона! Всё остальное — паразитство.
Видя, как писатель отвернулся, недоверчиво качает головой, Бабуин продолжил:
— Вспоминай! При царях. Что при Грозном, что при Сашке Миротворце — каким был госаппарат? Сейчас в одной мэрии столицы чиновников больше, чем во всей империи тогда! Самоуправление! Вот что было при деспотах-самодержцах — самоуправление, земства. Ещё один пример. Проклинаемого, совсем неправильного, недемократичного и нецивилизованного государства, народного государства. У этого государства был президент. Его именем переименовали древнюю столицу прусских королей. Был и свой парламент. Который собирался абы когда, абы как. Для законотворчества, точнее — для утверждения выработанных правил общей игры. Депутаты не получали за это никаких депутатских льгот и депутатских зарплат. Жили от заработков по основному месту работы. Учителя, доярки, металлурги. Страной управлял 'главная секретарша Партии', существующей на взносы членов партии. По большому счёту — на общественных началах. К чему я тебе это вспоминаю? Для меня этот пример — крайний удачный опыт государственного управления культурой. 'Секретарша партии', начальник отдела кадров центрального комитета этой неправительственной организации поручил одному из писателей заняться этим горьким вопросом. Не имея на то должностных полномочий и не наделяя порученца этими полномочиями и привилегиями. Ничем! На общественных началах. И — работало! В этом народном государстве не было видно чиновничьего аппарата. Не видно! Как того суслика, который — есть. А управляемость была — феноменальной! Переплюнули даже глухо-немых с их легендарным порядком! По культуре — столько наворотили, что до сих пор смыслы и образы — аукаются. Культурная экспансия происходила. Не они нам навязывали свою культуру, своё видение мира и связки 'добро-зло', а мы — всем прививали им культурность. Весь мир учили — что такое хорошо, а что такое — плохо. Союзы писателей и всё такое. Где бюрократ госаппарата? И спустя ...ндцать лет, немного, через поколение — имеется себе полноценное министерство культуры, со зданиями, штатами. Всё — как у людей. И стругают рубанком полуденных братьев. Сейчас сколько их, там, в этом министерстве? Чё они там делают? Рубанок строгательный заменили на пилу? Пилят? Контролируют? А мы — захлестнулись волной чужой культуры, блевотной, мутной, пошлой. Бескультурье. Люди уже и не хотят культуры. Не ходят в музеи, на выставки, не читают. Там выставляются гадящие кони и дистрофичные модели людей. Это — неинтересно. О чём ты плачешь, писатель?
— Государство — не нужно? — писатель напряжённо нахмурен.
— Оно — есть. Было и будет. Как выглядит, из чего состоит, как финансируется и с какой эффективностью работает — детали. Важные, но — детали. Если оно выполняет единственную свою функцию! Если не выполняет — происходит смена режима. Цари показали беспомощность в Великой Войне — переворот — и новая структура вешает свои флаги на столице извечного заклятого и закадычного спарринг-партнёра. Я тебе не об особенностях устройства, не об эффективности, я — об другом говорю. Пушкин, Горький — государственные ли они служащие? Ни разу! Но, они — государевы люди! Именно они — государство. Пушкин — вообще — наше всё! Современный русский язык — он. Основы массовой, народной системы образования — он. Культурное обоснование 'народной власти' — Горький. Победа смыслов — горькая победа. За это его и грохнули. За это его именем город назвали.
— Получается — 'тайные отцы', — пожимает плечами писатель.
— Какие они тайные, если не скрывают ничего? — так же пожал плечами Бабуин, — кто не знал и не знает — Пушкина, Горького? Какие они — тайные? Не мели ерунды! Вот был такой король, который сказал, что государство — это он. Это когда он вдруг понял, что бюрократическая машина в его землях перехватила управление этими землями у самого короля. Знакомая ситуёвина? А Колян вот одному менту сказал, что в отсутствии у нас государя его функции перекладываются на всех государевых людей. Хотя это не всегда совпадает в одном лице с должностью и кабинетом чиновника. Я понимаю эти слова — так, что мы и есть государство. И мы об этом — знаем. Нас старательно в этом переубеждают все эти башни и рупоры средств массой пропаганды, рекламы и дезинформации. Хотят сделать, как на Западе, где разнесены функции принятия решений и управления населением. Управления населением, большей частью — завезённым. Население все управленческие функции — делегировало управленческим структурам. Наши эмигранты даже охудевают от полного отсутствия у туземцев хоть какой-то самостоятельности, автономности. Пустую улицу на красный перейти не могут. Порядок, гля! У нас такое — не прокатит! У нас каждый — сам себе жнец, кузнец и на дуде игрец! И каждый лучше знает, каким путём сапоги и в каком океане помыть! А идущее сейчас преумножение чиновничьей братии вызовет обнищание народа и — взрыв. Со сметанием, к чертям, всех этих 'аппаратов'. Управление опять будет осуществляться бессистемно, на коленке, отдельными личностями.
— И это я намулевал мрачный квадрат? — усмехается писатель.
— Ты не понял главного! У нас двуконтурное управление страной. Помнишь двуглавого орла? Внешний контур — тот, что в телевизоре, клоунский, основ жизнедеятельности державы не затрагивающий, но решающий текущие бытовые проблемы. Часто — им же и созданные проблемы. И — другой контур. Не скрываемый, но и не орущий о себе. Как Маринка сказала — молча — драит полы в казарме. Иногда оба контура замыкаются в одних и тех же лицах, часто — не пересекаются. Второй, серый контур — клал свысока на всё, что не угрожает основам жизнедеятельности всего народа. Для них, прежде всего — безопасность. Как и для каждого из нас! Как только до подкорки доходит, что проблема затрагивает безопасность державы — в каждом просыпается... Как ты сказал? Спонтанный герой?
