Их жизни таяли, истончались, словно паутинка, как тени на рассвете солнца, и нити связи уходили в пустоту, выскальзывали из рук, даже если я пытался их удержать. Мои фишки погибнут, я знал это с нашей первой встречи. Они всегда умирали.

— Ваша жизнь кажется вам невыносимой? За вас даже не принимались всерьез!

Темные волны перекатывались над головой, но мрак здесь, внизу, был неподвижен. Я потерялся в нем очень давно.

Внезапно приостановленная активация печатей вызвала глухое раздражение. Я чувствовал, что светлые все еще живы — светлые живучи, и это так — я все еще удерживал их здесь. Отсрочка во время казни только продлевает мучения. Лучше, когда все происходит быстро. Шеннейр отвлекся, зачем-то разглядывая латунную рыбку, даря возможность; я еще успевал им помочь. Мне следовало их добить пока не поздно.

Рыбка поднялась над его ладонью и зависла в воздухе. Кресты появлялись один за другим, покрывая чешую, наезжали друг на друга, заполняя все свободное пространство. Рыбка завертелась вокруг своей оси, превращаясь в волчок, увеличиваясь в размерах, и взорвалась.

По комнате прокатилась волна непонятной силы, на мгновение окутав Шеннейра тусклым сиянием, и пропала. Шеннейр пригасил поднятые щиты и обескураженно хмыкнул...

— Вон отсюда.

Миль стоял в дверном проеме, опираясь на косяк и сложив руки на груди. Нити заклятий плясали вокруг него, с огромным трудом корежа, прогибая, сворачивая чужие печати.

Шеннейр смотрел на него ласково, как на малое дитя. Словно совершенно не верил, что кому-то хватит смелости взбунтоваться.

— Будьте благоразумны, Миль, отвернитесь и закройте дверь. Как вы всегда умели.

Миль стиснул перчатку, сжимая пальцы. Я чувствовал, что что-то внутри него с хрустом надламывается.

— Ты заигрался в вершителя судеб, Шеннейр. Убирайся.

Следующее проклятие он небрежно поймал голой рукой.

— Хочешь расправиться со мной? Попробуй, — его голос вновь причудливо ломался, и кипящая в нем ненависть могла бы капать с языка ядом. — Моё проклятие выкосит каждого темного мага в этой ничтожной гильдии. Они не будут жить и радоваться, когда я мертв. И все твои старания пойдут прахом, и все твои свершения будут ничем, и вся твоя жизнь будет бесполезной, темный магистр Шеннейр. Я еще не принимался за вас всерьез.

И Шеннейр отступил. Я почувствовал это, потому что был эмпатом. Никто иной не заметил бы это.

— Какая жалость, что ты так боишься умереть, — насмешливо сказал он, и все печати погасли.

Боль горячей волной пронеслась по телу. Я пошатнулся, едва удержался на ногах, сделав несколько неверных шагов, и вцепился в его рукав.

— Я услышал вас. Я подчиняюсь. За поступки магов отвечает их магистр. Так требуйте с меня.

Он рассматривал меня бесконечно долго, убеждаясь, что внушения достаточно. Шеннейр никуда не торопился: ему было весело.

Бринвен лежала на полу совсем рядом, и я боялся, что он собирается проломить ей висок, но Шеннейр только подцепил носком ботинка ее подбородок, сдвигая голову так, чтобы она смотрела на нас широко открытыми безжизненными глазами.

— Ваши люди страдают из-за вас. Очень нехорошо, светлый магистр, — в его эмоциях совсем не было злости, когда он схватил меня за руку, прижимая к столу, и достал нож. — Надеюсь, теперь вы запомните, кому вы обязаны властью.

И одним росчерком завершил свое имя.

В дверях он столкнулся с Матиасом. Матиас держал поднос и глядел на Шеннейра так, словно тот его предал.

В наступившей тишине было слышно, как Миль со стоном схватился за голову.

Все, что строишь так долго, способно рухнуть в единый миг. Я смотрел на кровь на полу, и отчего-то мне все равно не хотелось жить.

* * *

Дни шли своей чередой. Я открывал глаза, солнечная полоска скользила от одного угла комнаты к другому.

Светлый Исток отражает светлого магистра. Весь мир отражает светлого магистра. Неудивительно то, что происходит.

— В Глицинии запускают новый опреснитель. Светлый магистр почтит своим визитом?.. — Матиас бесшумно стоит у двери и даже дышит через раз.

— Замени меня.

День, другой день. Я забуду это, как и многое другое. Я забываю то, что необходимо забыть.

В моих покоях нет острых предметов, зато есть охрана. Чтобы вскрыть пакет документов на подпись, которые прислал Шеннейр, мне пришлось идти к ним. В документах — усиление темных, чего и следовало ожидать. Охране запрещено вести со мной беседы, и потому развлечений от них немного. Я мог постараться и надавить, превратить их в своих очередных сумасшедших последователей. Или просто сумасшедших.

Матиас постоянно касается правого глаза и даже не замечает этого. Возможно, воспоминания о том, как в прошлый раз использовали его, были все еще болезненны. Возможно, он переживал, что на этот раз использовали не его.

— Люди беспокоятся о вашем самочувствии...

— Светлый магистр отдыхает.

Ведь плохие темные совершили на меня покушение, а хороший магистр Шеннейр меня спас. Я имею право на отдых.

Я смотрел на море, на далекие огни, вновь ощущая иллюзорность происходящего. Казалось, стоит сделать одно резкое движение, и реальность разорвется как бумага, вывернется наизнанку, и я наконец увижу истину того, что происходит. Казалось, весь этот мир существует для меня, а все остальное — яркие декорации и тени, коробка из камня и стеклянного неба. Но мне не хватало сил для последнего рывка.

Еще один оборот. День, ночь.

За своего господина приходил извиняться Эршенгаль. Миль не пустил его на порог, и Эршенгалю пришлось стоять у порога; вопреки обыкновению, Миль не кричал, а только смотрел на него и улыбался. Темная печать, которой Шеннейр удерживал меня на месте, оказалась слишком мощной, и случайно что-то повредила у меня в легких. Я не вдавался в детали.

"Он сказал, что этого не планировал".

Я вполне понимал Шеннейра. Никому не понравится, когда нарушают его планы.

— ...я подготовил отчет... — Матиас продолжает о чем-то рассказывать; если я промолчу, он будет жалобно смотреть и жалостливо вздыхать. Интересно, если я оттолкну его или ударю, будет он делать так же?

— Ты — моё спасение, Матиас.

Золотой закат над Полынью длился вечно. Я закрывал глаза и представлял, как тени берут меня за руку и говорят, что пора возвращаться. Но мы никогда не встретимся снова — мои мертвые друзья давно сгнили в земле.

Я видел, как Матиас возвращается к ждущим его снаружи светлым. Отрицательно качает головой, и они, погрустневшие, уходят вместе. Теперь я понимал, что в Матиасе казалось странным; в его внешности, чертах лица. Он становился все больше похож на человека. Все больше и больше похож на меня.

Только когда он ушел далеко, я взял его отчет, быстро пролистывая страницы.

Матиас уже несколько раз успел переехать — его последние личные покои полностью копировали мои. Но первые, без окон, он оставил за собой. Твари Хаоса по-прежнему занимали почетное место в его сердце, но Матиас к ним больше не обращался.

От заклинательного круга все еще тянуло холодным эхом иномирья. Тварей Хаоса здесь не было, их не было вовсе, но они отлично не мешали мне молчать. Я не был расстроен и не чувствовал печаль. В сложных ситуациях не следует метаться. Все оружие, все преимущество — так меня учили.

Нэттэйджа держали на нижних уровнях — по моему приказу, и не трогали — по моему приказу. В нашу первую встречу он выглядел бодрым и посвежевшим.

Как только я вошел, Нэттэйдж сразу подался вперед, цепко разглядывая меня. Я знал, что он видел.

— Шеннейр уже успел проявить себя, — сделал вывод темный. — Решил, что теперь можно. Расслабился.

Я сел напротив, касаясь букв на руке через ткань. Они болели днем и ночью и, казалось, болели еще сильнее, когда я начинал вспоминать. Я не боялся боли, я сам чертил знаки, но это было мое искупление и мой способ спастись. Шеннейр вывернул все наизнанку.

— Но нам повезло, что он выдал себя так рано. Вас не удивляло, что темный магистр Шеннейр, такой деятельный, все время стоит в тени? Поддерживает вас, направляет... управляет... Шеннейр хитер и умен, Кэрэа Рейни. Вы устранили всех его соперников.

В глазах Нэттэйджа скользили тени — как жирные хищные угри в холодной воде. Нэттэйдж был пленником, здесь, в камере, напротив меня — и вел себя так, будто повелевал этими стенами. Оковы были у меня, он держал ключ.

— Вы ведь не умеете решать дела насилием, Кэрэа, — темный доверительно придвинулся ближе. — Нам, цивилизованным людям, тяжело среди зверья. Вы договариваетесь и ищете помощников. Но кто поможет вам сейчас?

Нэттэйдж знал, что ему ничего не грозит. Что я буду беречь его как своего последнего сильного союзника. Он не считал свое заключение падением — всего лишь отсрочкой, которая вознесет его вверх.

— Вы уже помогли.

Собеседник с сожалением развел руками:

— Никто бы не пострадал. Но я темный маг, Кэрэа Рейни. Считайте это прививкой от доверия. Вы среди темных, и никто не будет столь дружественным, как я.

Нэттэйдж не был мне симпатичен. Но, пожалуй, он меня восхищал.

— Мне всегда казалось, что мы похожи, — Нэттэйдж сочувственно взял меня за руку. Я едва не отшатнулся, но заставил себя остаться на месте, и только опустил голову. Какое же превосходство и уверенность он чувствовал сейчас, чтобы вести себя так? — Маленькие песчинки в этом мире, мы пробиваемся вверх среди чудовищ и кровавой тьмы. Я хочу вам помочь, ничего не могу с собой поделать. Но скажите мне, светлый магистр, что не дает вам покоя? Мир жесток и несправедлив, но если мы не можем изменить тьму, что нас окружает, то стоит ли себя винить? Никто не рождается темным, темным становятся, и если нет выбора — может быть, это Знак.

Тьма разная, так мне говорили.

Тьма никогда не сможет притвориться так, чтобы ее не узнали, но порой так хочется закрыть глаза.

— Почему вы не попытались спасти Юлию Элкайт?

Теперь он сбился. Я продолжал смотреть, прямо, не позволяя уклониться. Если Нэттэйдж надеялся на сотрудничество со мной, он был вынужден идти навстречу. Нэттэйдж замялся; Нэттэйдж отвел взгляд; Нэттэйдж заговорил так, будто это ничего не значило:

— Я был рядовым темным, она — Юлией Элкайт. Думаете, я не понимал, насколько это смешно? Не понимал, что мне ничего не светит? И я решил, что это будет лучший исход...

Ну что же. Это было честно.

Я чувствовал тонкую трещинку в его совершенной броне, и это был лишь вопрос времени — когда она расколет броню надвое. Это был грязный прием, чтобы вывести противника из равновесия, но раз нас окружает тьма...

Я позволил словам безобидно растаять в воздухе и улыбнулся:

— Поговорим о ваших других друзьях. О нэртэс.

Незнакомый корабль появился у берега под вечер.

Незнакомый корабль, который привел наш буксир, вызвал в городе тревогу. Давние времена, страшные истории: колонизация нового материка закончилась за десять лет, но корабли продолжали приплывать позже.

Я прибыл на пристань почти сразу и только вблизи опознал в корабле творение Ньен. Необычное: меньше, чем боевые корабли, но защищенное ничуть не хуже, оборудованное для долгого плавания. И, что приходило на ум сразу, когда я шел по коридорам — роскошное. Я не мог представить, чтобы по ним ходили рядовые бойцы, но вот те, кто ими управляет — вполне.

Корабль дрейфовал в море далеко от берега. На борту не нашли ни людей, ни следов борьбы. Тонкий оттенок темной магии нэртэс я почувствовал, как только поднялся на палубу.

Возможно, Гражданин Ньен мог бы рассказать нам больше. Например о том, куда подевалось прошлое правительство Ньен. Или почему выдачи предателя Нэттэйджа больше не требуют. Возможно, старое правительство не стало ждать, чем закончится война с Заарнеем, село на корабль и отправилось решать свою судьбу само. Но маяки Шентагара светили не им.

Когда я возвращался, то на входе в светлый блок наткнулся на странное зрелище. На берегу, где шумел прибой и ветви магнолии, двое темных держали третьего, еще один его бил.

— Светлый магистр тебе сказал, что не хочет тебя видеть... — Бретт прервал нравоучения, и повернулся с солнечной улыбкой: — Светлый магистр, прошу прощения за неприятное зрелище. Этот подлец хотел пробраться в ваши покои, но мы вовремя его задержали!

Темный маг Ринвель выпрямился, потирая живот. Он был бледен и смотрел упрямо. Я отослал посторонних прочь и остановился перед ним.

Ринвель был не из тех, кого сразу замечаешь в толпе. Типичный замученный жизнью рядовой функционер. Ничего примечательного. Ничего опасного.

Это был час, когда море ушло от берега, оставив на белых камнях следы соли, а на песке — лужицы с чудными существами. Ринвель казался мне копошащейся в песке мелкой дрянью, которую брезгливо даже раздавить. Тяжело поверить, что палачом столь многих стало такое серое пустое существо. Ринвель не был силен; просто наши ученики были... так наивны и слабы...

Именно Ринвель вырубил свет в Нэтаре. И вызвал Миля. Было забавно, что спасать меня в первую очередь звали Миля. Только поэтому я сейчас позволил ему говорить.

— Вы отменили мою казнь, — неуверенно начал темный.

Мне всегда казалось, что если враг спасает тебе жизнь, то следует порадоваться его глупости. Или быть благодарным. Ринвель считал, что раз я его спас, я теперь ему обязан.

— Вы пришли за мной в Иву, — тверже сказал он. — Что вы ждете от меня, светлый магистр? Что мне предназначено?

Я все еще непонимающе смотрел на него, ощущая, как внутри зарождается нервный смех. Ринвель считал, что он значим. Ринвель считал, что во всем этом есть смысл. Я улыбнулся ему и ответил:

— Ваше спасение случайно, Ринвель. На вашем месте мог быть кто угодно другой. Ваша жизнь неважна для меня.

Он потух разом.

В Иве я спасал граждан Аринди. Некоторые из них были темными — у некоторых граждан Аринди есть такая особенность. Никто не пойдёт за правителем, который бросает своих. Я выбрал свою фишку, и мне не нужна была вторая. Милость светлого магистра — не благо.

— Я понял, — внезапно сказал темный. — Вы уже говорили мне. Я не должен считать себя выше остальных и требовать легких ответов. Вы выбрали меня, потому что верили, что я смогу. Я ждал этого всю жизнь. Я знал... Я знал, что все это... не просто так. Я пойму мое предназначение и исполню его.

Мир замер. На краю слуха я слышал, как звенят льдинки замерзшего воздуха вокруг Ринвеля. Светлый Исток смотрел на Ринвеля. На жалкую песчинку, выдумавшую, что в нее вложены смысл и цель.

Мир со звоном разбился. Ветер с шелестом пробежал по воде, оставляя за собой дорожки ряби. Ринвель почтительно наклонил голову, словно давая клятву, словно мы были сообщниками, связанными одной тайной, и спокойным шагом покинул берег. Его Предназначение занесенным мечом висело над ним.

Бретт отпустил своих головорезов и теперь сидел на берегу, на высушенной солнцем коряге, и перебирал тонкие пластинки на цепочке.