— Вы снова не наняли слуг, матушка. — Яна услышала негромкий, но твёрдый голос Ливэя. Он не спрашивал: констатировал факт. — До каких пор это будет продолжаться? Сколько ещё времени мы будем обременять достойных людей?
— Но что же мне делать, сынок? — сокрушалась Таофан. — Я пыталась нанимать сама и через посредника. Едва чернь узнаёт, что найм идёт от моего имени... Можно подумать, мы прокляты.
— Не могу судить, так ли это, матушка, но отныне наймом буду заниматься я...
— Сынок, ты же слаб ещё, куда тебе?
— ...или моя жена, — Ливэй закончил недосказанную фразу. — Вам же следует отдохнуть, матушка. Нас постигло большое горе. Я желаю принести в храм дары в память об отце, и хочу посоветоваться с вами насчёт этого. Но забота о доме и семье отныне лежит на мне.
— Сынок, как ты можешь! Ведь я же твоя мать! Я... Ты... Что сказал бы отец?!
— Что главой семьи должен быть мужчина. Не спорьте, матушка, я не хочу, чтобы вам сделалось дурно...
Яна на цыпочках, стараясь не шелестеть напольными циновками, тихонько вернулась на кухню. Юэмэй мышкой скользнула к ней.
— Кажется, вмешательство не требуется, — с усмешкой проговорила мать. — Если Ливэй до завтра не сдастся — всё, мамаша потеряла власть.
— Как много зависит от матери... — по-взрослому вздохнула малышка. — Моя прежняя мать... Если бы она была хоть вполовину такой, как ты, я бы не сделала тогда большую глупость и не выбрала дворец.
— Постой, разве император позволил тебе выбирать?
— Я ему очень понравилась, и он был незлым человеком. Он сказал: мол, выбор за тобой. А что такое императорский дворец для деревенской девчонки? Это красивые наряды, драгоценности, высокое положение, собственные слуги... И чем всё обернулось?.. Мать не сумела воспитать меня сильной духом, а я не старалась такой стать, пока не получила от судьбы по голове. Теперь буду умнее.
— Предпочтёшь хижину дворцу? — лукаво усмехнулась Яна.
— У жены кузнеца больше свободы, чем у императорской наложницы.
— Не суди по мне, — возразила мать. — Я тут исключение из правил — женщина-кузнец. Посмотри, как живут наши соседки, и решай, хочешь ты жить так же, или нет.
— Но я хочу научиться у тебя... Ты же делаешь железные цветы, оружие. И я буду. Когда вырасту. Научи меня. Пожалуйста.
— Уверена, что потянешь?
— Я же твоя дочь.
— М-да. Упрямством ты, прямо скажем, в дедушку пошла... — усмешка Яны вышла кривоватой. — Учти, раньше десяти лет тебя никто к работе не подпустит.
— Я подожду.
— Работа тяжёлая.
— Я буду стараться.
— Хорошо хоть не обещаешь сразу всё выдержать.
Юэмэй, словно котёнок, потёрлась щекой о ладонь матери.
— Спасибо, мам...
Расчерченный полосками рамок прямоугольничек окна был уже совсем тёмным. Со двора доносились приглушённые голоса: Юншань и Фэнь заканчивали ладить петли на воротах уже при свете бумажных фонариков. Из комнаты, где обитало семейство Чжоу, не доносилось больше ни звука: видимо, отношения выяснены, и говорить больше не о чем. Дети давным-давно спали. И лишь из каморки слуг доносилось тихое монотонное пение: это Хян сидела за пряжей и убаюкивала песней собственную дочь — тихую и пугливую, как мышка, трёхлетнюю Сюинь, крайне редко показывавшуюся на людях... Ранняя осень на дворе, восход и закат делят день почти пополам. Вечера стали прохладными, а ночи — совсем холодными. Яна с дочерью растопили плиту и открыли заслонку, отводившую горячий воздух в кан, отапливавший дом. На шум из каморки высунулась кореянка и, всплеснув руками, с причитаниями начала разогревать незатейливый ужин для своего супруга. Переглянувшись с дочкой, Яна придвинула поближе горшочек с мясными пирожками и поставила его греться на пару... Жизнь шла своим чередом. Всё было как прежде.
Почти.
После тщательно откондиционированного воздуха офисов и насквозь продымлённых улиц многомиллионных городов здесь дышалось непередаваемо легко. Сухой степной ветер колыхал ковёр жёлтой — осень ведь — травы, и нёс запахи... Упоительные, пряные запахи. Такие невозможно воспроизвести никакими ароматизаторами.
Запахи лихой степной свободы.
Ни он сам, ни его предки поколений на сорок этой свободы не знали. С тех самых пор, как переселились с материка на острова. Так откуда у него это головокружение и желание пришпорить коня?.. Жаль, что нельзя было взять прадедовские катану и вакидзаси. Не придумали их ещё. Одеваться ведь пришлось в соответствии с эпохой, а японская знать в это время по вооружению и манерам не слишком сильно отличается от китайской. Эпоха Нара... Более того, японцы этой эпохи заслуженно считаются на материке злобными нищебродами. Потому не стоит рассчитывать на тёплый приём. Конечно, знатному чужестранцу окажут должное почтение, но Кацуо прекрасно знал, как можно оскорбить самыми вежливыми словами. Китайцы эпохи Тан в этом смысле могли бы дать фору даже японцам эпохи сёгуната.
— Вон она, кузнечная слобода, — проводник махнул рукой в сторону столба дыма. — Сейчас рабочий день в разгаре. Они все там.
— Очень хорошо. Пойди к мастеру Ли и предупреди о моём визите. Скажи — явлюсь за час до заката.
Проводник кивнул и ударил коня пятками.
Хороший парень, исполнительный, талантливый, но с дикими заскоками насчёт чистоты крови. Стоило огромного труда убедить его не изводить под корень ту женщину и её детей, рождённых от китайца. У него тот же дар, что и у дамочки — защитный. При таких условиях проиграет не тот, кто слабее, а тот, кто напал. Не стоит разбрасываться ценными кадрами.
Им нужен ключ, а не голова женщины. Кацуо готов его купить, ибо отнять, как уже убедились, не получится. Вряд ли она очень уж дорого запросит. Не тот человек.
Письмо от высокопоставленного дядюшки обнадёживало.
Старик в последнее время высоко взлетел, хотя возраст имел весьма почтенный, подходящий скорее для отдыха, чем для оборонного ведомства. Великая госпожа и принц Ли Лунцзи, её племянник, постепенно внедряли в войска пороховое оружие. Для этого им требовалось преодолеть сопротивление военачальников, которым нововведения оказались не по нраву, а значит, требовались здравомыслящие люди на замену отправленных в отставку или ссылку в дальний гарнизон. Возраст значения не имел. Почтеннейший Цзян Гуочжи отозвался на вежливое предложение принцессы немедленным согласием, ибо мужчины их рода не мыслили себя вне воинского дела. И теперь дядя, помимо дел государственных, оказывал протекцию идеям племянника, раз уж самому Яовэню карьера в столице не светит.
В письме дядя приоткрывал завесу над расследованием относительно офицера-разбойника, повадившегося грабить обозы в окрестностях Бейши. Не раскрывая имени и звания, дядя поведал кое-какие подробности, которые многое поведали бы умному человеку. Из оных господин тысячник вывел, что не за горами операция по поимке преступника, запятнавшего честь воина империи. Присоединяться к операции без приказа он, ясное дело, не станет, но в уме это будет держать.
Ещё дядя поведал кое-какие столичные новости, по больше части касавшиеся вестей об открытии заокеанских земель. Пользуясь случаем, принцесса начала сбор средств на новую эскадру, но дядя ранее сообщал, что на верфях севера и юга уже год как строятся корабли нового типа, хорошо показавшие себя в открытом море. Следовательно, Великая госпожа была уверена в успехе первой экспедиции. А может, планировала что-то ещё. В любом случае корабли ей сейчас будут очень кстати, а собранные средства пойдут на закупку продуктов, комплектование экипажей, и на стройматериалы для имперского поселения на новых землях — если оставшиеся там подданные хуанди сумеют наладить хорошие отношения с местными жителями. Ведь, по словам госпожи Ли Янь, южнее мест, куда добралась экспедиция, должны располагаться культурные страны, с которыми можно торговать. Госпожа мастер говорит, что те народы не знают железа и бронзы? Отлично. Значит, изделия ханьских мастеров там можно будет дорого продать. Если же договориться не удастся, и местные жители встретят посланцев хуанди войной... Вот здесь господин тысячник не был уверен, что императрица, принцесса или любой, кто воссядет на Нефритовый трон к тому времени, пошлёт войско в такую даль. Значит, в первой экспедиции уже был опытный чиновник-дипломат, а во второй их будет куда больше. Не может быть, чтобы культурный народ напрочь отказывался принимать посланцев извне. Значит, чтобы не звенели мечи и не грохотали пушки, должны звучать негромкие голоса дипломатов.
Одна маленькая деталь, вскользь упомянутая в письме, заставила Цзян Яовэня вспомнить о категорическим запрете продавать порох и пороховое оружие за пределы империи. По сведениям дяди, кое-кто из прежнего военного начальства, обиженный на ссылку в северные провинции, затеял частные переговоры со знатью царства Бохай. Якобы чуть ли не с двоюродным братом царя, принцем Айяном. И якобы о торговле. Хотя, почему "якобы"? Если учесть, что подозреваемый офицер-преступник подозревается также в сговоре с опальным вельможей, именно о торговле на тех переговорах речь и шла. О торговле пороховым оружием. В Силла тоже его делают, но очень мало, самим едва хватает. Нет у них таких огромных мастерских, как в империи. Потому единственное место, где его можно добыть под личиной разбоя — имперские приграничные земли... Поймать бы того, кто надоумил императрицу издать указ о перевозке оружия купеческими обозами, да расспросить хорошенько, с пристрастием...
...Господин тысячник, зная, что такие письма не хранят, разворошил угли в жаровне и аккуратно положил на них дядино послание. Тонкая дорогая бумага мгновенно протаяла угольно-чёрными пятнами и быстро прогорела до серого пепла. Но даже пепел этот господин тысячник тщательно смешал с рдеющими угольками. И бросил на них несколько крупинок благовоний.
— Господин, — пожилая служанка склонилась перед ним. — Госпожа со всем почтением просит вас позавтракать в её обществе.
— Передай госпоже, что я сейчас приду.
Жена — аристократка в истинно корейском смысле. Тихая, покорная, но с прекрасными манерами и великолепным образованием. В отличие от многих ханьских, да и, чего греха таить, табгачских родов, корейские князья учили дочерей чтению и письму наравне с сыновьями. В империи лишь при великом Тай-цзуне знатные дамы стали массово учиться письменности, а до того женщинам пришлось изобретать собственное письмо. Госпожа Цзян Хуа была не только грамотна, но и начитана. Это было хорошо. Плохо, что начитанность её была весьма однобокой: она неплохо знала работы корейских философов и историков, и с огромной неохотой постигала труды философов и историков хань. Чему она в итоге научит сына? Истории своих предков, и только? Кого же тогда тысячник вырастит, если не лютого врага империи, воспитанного корейской матерью? Надо бы нанять мальчику учителя-ханьца, пока не поздно, а его общение с госпожой Цзян Хуа ненавязчиво ограничить.
Поклон жены вышел неловким: с таким животом трудно быть изящной.
— Господин, — она чинно потупила взгляд. — Почту за честь трапезничать с вами.
— Почту за честь принять ваше приглашение, — тысячник отвечал вежливостью на вежливость. — Надеюсь, всё будет вкусно, как всегда.
Готовил повар и впрямь хорошо, господин тысячник воздал должное простым повседневным блюдам, приготовленным на редкость талантливо. Трапеза проходила под дружное молчание, и лишь когда слуги подали чай, жена почтительно испросила разрешения сообщить новость.
— Слуги сообщили, господин мой, что в Бейши прибыл знатный чужеземец, с островов Ниппон, — сказала она, соблюдая безупречный тон и гладкое, как у статуи, выражение лица. — Он остановился в гостином дворе почтенного Йи и изъявил желание испросить дозволения нанести вам визит. Полагаю, вскоре вам доставят письменное свидетельство сего намерения.
— Благодарю за новость, — проговорил тысячник, кивнув жене. — Вы всегда мне помогаете со сбором подобных новостей.
— Вы так заняты, господин, и я считаю своим долгом хоть немного вам помочь.
— Похвальное желание. Боюсь, вскорости у вас не будет времени, чтобы и далее помогать мне в этом деле, — почтенный супруг едва заметно приподнял уголки губ, обозначая улыбку при виде внушительного живота жены. — Маленький ребёнок всегда отнимает массу времени, даже если при вас находятся служанки. Полагаю, что вы не сможете более уделять нашему старшему сыну столько времени, сколько уделяли раньше, потому считаю нужным нанять ему учителя.
— Как вам будет угодно, господин, — по лицу госпожи Цзян Хуа этого не было заметно, но решение мужа ей не понравилось.
— В конце концов, Шэнли пора бы уже узнать историю моих предков, а не только ваших, — пресекая возможные просьбы о перемене решения, Цзян Яовэнь сразу же высказал его истинную причину. Жена не посмеет возражать против прямого приказа, а завуалированный может и потихоньку отменить. Аристократка. Истинная аристократка.
— Это справедливый упрёк, мой господин. Я виновата, — поклонилась жена. — Будет ли мне дозволено видеться с сыном?
— Вы достойная мать, и отнимать у вас ребёнка я не намерен. Свободное от обучения время он будет проводить с вами. Но поклянитесь, что вы никогда не станете внушать ему идеи мести за поражение Когурё. Это слишком опасный путь, который сделает нашего сына несчастным человеком.
Несколько мгновений жена молчала, сидя неподвижно и чинно, как знатная дама на миниатюре. Она не пойдёт против воли мужа, не из того теста слеплена, чтобы бунтовать. Но решение для неё было тяжёлым.
— Я, княжна Хван Тэ Хе, ваша преданная супруга, клянусь, что не стану растить наших детей мстителями, — тихо, но твёрдо произнесла она. — Я лишь хотела, чтобы наш сын знал, к какому славному роду принадлежали мои предки, и чья кровь течёт в его жилах. Простите, господин.
— Знать это ему полезно, — проговорил тысячник. — Но не только лишь это. Учтите на будущее.
Супруга непритворно преклонялась перед ним, и сейчас понимала, что едва не натворила. Видимо, во время пути в ссылку матушка успела прополоскать ей мозги идеями мести. Хорошо, что он вовремя сообразил, какова его тёща, и сплавил её замуж. Подальше отсюда. Но отравленное зерно проросло. Придётся выпалывать эти сорняки, пока они маленькие, чтобы в будущем не пришлось вырывать их с кровью.
Прошение об аудиенции знатный островитянин действительно прислал. Примерно через полчаса явился посыльный и передал — надо же — шёлковый свиток с изящными знаками стиля "кайшу". То ли чужеземец излишне богат, что на островах большая редкость, то ли пытается выглядеть таковым. Но слог изысканный. Словом, причин для отказа пока не видно. Что ж, разговор с этим человеком должен быть интересным.
Они не понравились ему с первого же взгляда.
Казалось, во внешности японца и его сопровождающих не было ничего, что заставило бы господина тысячника усомниться в их правоте. Знатный островитянин, прослышав о мечах мастера Ли, решил совершить путешествие и самолично сделать заказ? К мастеру Ли приезжали и из Согдианы, и с севера, и с побережья, и из южной провинции Няннань (прим.: Северный Вьетнам, в то время входивший в состав империи Тан), и даже из земель лао и таи. Островитян ещё не было; не настолько они богаты, чтобы совершать дорогостоящие поездки и покупать булатные мечи. Ладно, этот либо и вправду не беден, либо тратит всё достояние на хорошие мечи — господин тысячник в своей жизни повидал подобных одержимых. Одежда тёмных тонов, из хорошей ткани. Манеры безупречные, речь гладкая, несмотря на неизбежный акцент. Но...
