...критическое давление...эмиссия...
...швы между черепными костями затвердевают со временем и...
...за исключением первого пражского эксперимента, изначальный автор избегал практического использования своих...
...тем не менее, мною было установлено, что череп взрослого человеческого материала остается столь же гибким, что и его дух...
...все то же место, родничок, остается в любой системе...
...пути прохождения энергии, изначальный автор полагает...
...фонтан, сквозь который душа сбегает в эфир...
...алхимическое кредо изначального автора...открытия, трусливо замолчанные им и выраженные нами позднее в крайне экстремальных формах...
...запатентованный мною прибор для орошения костного мозга...
...почти постыдная умеренность изначального автора, отсутствие сколько-нибудь четкой идеологии в интересующем нас смысле, что присуща любому достойному зваться магом...
...увеличивая время экспозиции и уменьшая интенсивность, я свожу к минимуму трансформирующие эффекты на последней стадии...
...выжать из его трудов куда больше, чем мы думали изначально...
...видения возвышения над плотью...
...подготовка и закалка сосуда имеет неоценимую важность...
...еще Леандр, писавший в свое время о победе над тленом и совершенстве равно формы и наполнения...
...материал, что отзовется на волю творца...
...ритуал изначального автора, согласно его заверениям, удаляет следы разложения не с тела, но с самой души...
...позволил себе переписать схему, сведя ее к более практическому...
...душа, по Леандру, должна пройти сквозь шесть священных сплавов, очищаясь каждым из них, на седьмой же стадии применяется ртуть...
...новая плоть, что выткана для старой души...
...для фильтров на заключительной стадии слияния я бы рекомендовал использовать гематит, а именно его разновидность, более известную, как "красная стеклянная голова"...
...шансы очищенной от тлена смерти души укорениться в новом доме...
Юст тряхнул головой, словно в надежде заставить пребывающие в полном хаосе мысли занять свои места. Труды деда и тех, кто был до него он перечитывал день за днем, и многие в процессе обращения к ним во время экспериментов почти уже заучил наизусть. Если бы он того пожелал, он бы мог вплавить все это на верхние слои Метки, избавив того, кто придет когда-нибудь ему на смену, от необходимости нырять так глубоко. Мог бы, но точно не станет: лишать своих потомков необходимости личного знакомства с Леандром и пребывания в его шкуре было бы слишком большой поблажкой. Маг должен уметь находить материал и работать с ним сам, и, конечно, обязан уметь делать свои выводы из того, что оставили ему предки. Во главе его собственных выводов был один, который, наверное, делали и до него: Леандр и все, кто были после так пытались систематизировать, записать вырванное ими знание в виде четкой инструкции, сдобренной не менее четкими формулами, что заставили изначальную схему обрасти тысячей подробностей, без которых ее автор в свое время прекрасно обошелся. Здесь не осталось места для "лирики", о которой столь нелестно отзывалась когда-то мать Юста, зато его очень много нашлось для усложнений, связанных с технической стороной вопроса. Изначальный автор, казалось, делал все по наитию, буквально на глазок — и, если верить его трудам, добился успеха — никто из рода Вайтль же не мог себе позволить подобной, словами из бумаг деда, расхлябанности. Сравнивания труды изначального автора и своих предков, маг не мог не заметить, с каким остервенением те стремились превратить практически поэтический текст, насыщенный разнообразными метафорами, в нечто холодное, почти механическое. Как изначальному автору удалось обойтись без всех костылей, что подставили под ритуал члены дома Вайтль, оставалось только гадать — ведь некоторые приемы в те века вовсе не существовали...
-Ноль часов пятнадцать минут, — сухо проговорил он в костяную коробочку. — Начинаю первую фазу.
Коробочка окунулась в карман рабочей одежды. Приложив все усилия, чтобы очистить разум от лишних мыслей, Юст шагнул к машинам. Привычные уже движения рук по панелям — каждое было отработано до автоматизма. Привычные уже движения вкруг металлического короба и набившая уже оскомину проверка труб и проводов.
"Фонтан" позади забурлил, застонал. По трубкам текло черное и красное, трубки наливались синевой, а стекла всех существующих цветов дрожали, сочились багряным, похожим на глину, материалом. Металл звенел в тихой истерике.
-Ноль часов семнадцать минут. Начинаю вторую фазу, — чуть нагнув голову, пробормотал маг. — Направление потока установлено. Первичный импульс...
Цепи отозвались чередой уколов, когда он пробудил их. Чувствуя, как по телу бежит тепло, коснулся двух выложенных цветным стеклом углублений в панели. Чувствуя, как боль начинает усиливаться, прикрыл глаза.
Рано. Пока еще слишком рано. Собрать придется куда больше, чем в прошлый раз.
Жар нарастал. Чувствуя, как на лице проступает пот, Юст сморщился, ожидая момента, когда сила должна была быть подана в машину. Уже достаточно больно. Уже наливается огнем Метка, уже течет, бежит по Цепям круг за кругом...
Сейчас.
Машина утробно взвыла, стекла на миг обожгли ладони холодом, словно их вдруг сменили на лед.
-Ноль часов восемнадцать минут. Третья фаза.
Толчок дан. Поток идет через минеральные составы и сплавы, а потом все подводится прямо к сосуду...
По вторичным кабелям поступают оставшиеся металлы в нужном порядке. Воплощение регулируется машиной...
Испорченная сущность будет пережжена, и продукты распада будут отделены...
"Фонтан" сиял на все лады. Комната дрожала. Лихорадочно сдергивая с кнопок предохранительные колпачки, он вдавливал их, одну за другой, соблюдая строгий порядок и не переставая монотонно пояснять свои шаги.
Свет тек по стеклу, а стекло излучало тепло. Визжали, корчась умирающими змеями, кабели, что уходили под металлический короб. Шланги принялись набухать, а машины ревели все сильнее и сильнее. Маг дернулся, когда невольно коснулся выложенных стеклом углублений — поток уже сделал первый круг, и что-то вернулось, чтобы коснуться его.
Держать машины под контролем было куда легче, чем собственные мысли. Как далеко ему удастся зайти в этот раз? В последний раз?
Разум, запертый в кукольном теле без предварительной подготовки, рано или поздно отказывает — старая, практически азбучная истина. Решение было, и не одно — но ни одно из них не было, увы, идеальным.
Можно было создать из того разума практически чистый лист, зажатый в тиски строгой программы поведения. Можно было ограничиться совсем малым, а можно — тут дело, кончено, зависело целиком и полностью от таланта мастера — сделать свое творение практически неотличимым от человека. Но — лишь до какой-то черты. Чтобы выйти за ту черту, каждый бросался с головой в свой собственный омут.
Способ существовал — известный благодаря им. Способ существовал — чудовищно сложный и чудовищно дорогой. Способ существовал — бледная тень того, что смог сотворить изначальный автор.
На бумаге все выглядело не так уж и сложно. На бумаге идея могла быть изложена всего на одной жалкой страничке.
Запертая в изначально ущербном сосуде душа обречена на муки, если только не подогнать сосуд точно по ней. Если только не очистить ту душу до нуля и не выплавить что-то совершенно новое. Что-то, что она сможет принять. Что-то, с чем сможет слиться.
Подобранные им материалы были идеальны. Процесс был, после череды повторений, выверен до секунд, а последовательность действий зазубрена крепче, чем когда-то учили молитвы. Машины были отлажены и не могли, просто не могли подвести, но чего-то все равно не хватало. Что-то раз за разом срывало воплощение, не дав ему даже толком начаться.
-...четвертая фаза. Питающие элементы добавлены в сосуд. При формировании они должны будут занять...
Он обходил машины, чувствуя, как внутри нарастает напряжение, вот-вот готовое стать самой настоящей паникой — чувством, так недостойным мага. На бумаге все выглядело не так уж и сложно. Бумаги твердили, что машины сделают все сами, и магу достаточно будет постоять в сторонке.
Сколь же жестокой была эта ложь...
Машины ревели, словно впадая в бешенство. Следя за нервно скачущими по тусклым циферблатам стрелкам, за тонкими щипцами, что подавали в металлический короб небольшие стеклянные пластинки, вставляя точно в уготовленные им пазы, Юст никак не мог унять дрожи в руках. Уже скоро. Уже скоро все...
-...пятая фаза. Насыщенные воспоминаниями и чувствами внешние носители...
...все снова обернется крахом.
Об этом нельзя было думать. Об этом просто нельзя было думать, но он никак не мог сосредоточиться. Воздух наполнялся запахом подаваемых под защитный короб материалов. "Дыхание" машин на несколько минут стало ритмичным, не таким судорожным, вновь вливая в мага надежду. В этот раз...в этот раз...
Зачем он творил все это? Для чего? Что надеялся получить? Стоя здесь, посреди зала, который постепенно затягивался синим и красным дымом, чувствуя, как запах того дыма забирается в ноздри и в глотку даже сквозь защитную маску, он задавал себе эти вопросы снова и снова, и вынужден был искать на них ответ.
Все они с рождения были в цепях. Все они рождались единственно для того, чтобы служить цели, избранной кем-то, кто сгинул века и века назад. Никто из них не имел права от нее отвернуться. Никто не мог отойти в сторону и надеяться, что его пощадят. Механизм не может быть остановлен. И тем не менее...
Кем она была? Человек, всего лишь человек. Существо, так мало знающее о мире, в котором обитало, в глупости своей пытавшейся мерить своей веревкой таких как он. Существо глупое и смешное, несомненно, ведь единственная причина, по которой существовали люди — быть материалом, из которого они выстроят себе лестницу в небеса. Быть камнями на их дороге к возвышению. Так говорилось, и говорилось не раз, и говорилось многими, что живущими, что давно возложившими свои жизни на их вечный алтарь. Так говорилось, и когда-то он внимал тому без сомнений.
Кем она была, что ей удалось эти сомнения заронить? Кем она была для него и что, в конце концов, он ощущал, что пытался задавить и истереть в мелкий порошок, едва о том задумывался? Он был посвящен в кукольное искусство, а его семья была в том одной из величайших. Веками они повторяли, что знают о человеке больше, чем кто бы то ни было, что изучили его до костей, что нет в человеке такого, что они не сумели бы объяснить, истолковать.
Человека можно без особых трудностей свести к базовым механическим частям. Еще одна их старая истина, и что, казалось, могло ее поколебать — ведь за всем, что он чувствовал к ней — если принять, что так и было — стояли давно уже изученные и расписанные черным по белому процессы? Бред, чистейшей воды бред. Боль можно ощущать от раны. Боль можно ощущать, потеряв кого-то действительно близкого — того, кого маг мог без опасений подпустить к себе...и кому как не магу знать лучше всего, насколько мало было таких существ в жизни? Боль можно было...
В этом просто не было смысла, и уж точно не было никакой пользы. Он мог объяснить свою боль десятком старых и верных теорий, и не раз уже это делал, но ничто из того не помогало. Ничто не могло заставить ее уйти.
Ничто из того не могло заставить его прекратить чувствовать это.
Временами, когда он позволял себе размышлять о том достаточно глубоко, это приводило в настоящее бешенство. Вспоминались слова Кейры, и представлялась странная, почти невозможная картина: то бесновался в нем маг, чувствуя, как часть его отравили, отделили, сделали чем-то еще. Чем-то, что могло помешать. Временами же...
-...шестая...
Вой машин достиг точки, за которой по всем разумениям должны были лопнуть его барабанные перепонки и вдруг оборвался — повисшая в зале тишина звенела в его голове так, что было страшно за стенки черепа.
Свет угасал.
Провал. Снова провал.
Неожиданно Юст ощутил спокойствие, какого давно уже не познавал. Что-то, что натягивалось внутри него все эти месяцы раскаленной струной, в один миг оборвалось и рассудок поддался чему-то более глубокому, темному и страшному. Перестал сопротивляться и отдал тело под управление безумного, лишенного даже подобия логики, желания. Желания и ярости.
Из машин летели искры. Срывая с себя маску, он подскочил к ближайшей панели, отдавая безумнейшую из возможных команд. Поднимая к потолку защитный короб. Захрипел бешеным зверем, видя, что тот ползет еле-еле, и метнулся вперед, разбивая каблуками муфты, что держали провода. Схватил какие-то кабели руками в перчатках и, вложив все силы в один рывок, оборвал, породив еще больше искр и дыма. Запинаясь о разбитые сосуды, из которых хлестали багровые и алые потоки глиноподобного материала, доковылял до открывшегося ему сосуда. Обратился к Цепям, к каждой из них, и почувствовал тепло, чистейший жар, прокаливший каждый нерв, каждую кость и каждую клеточку. Гнусавый вой какой-то одинокой машины его уже не пугал — как и что-либо еще. Оболочка уже начинала формироваться — он то видел.
Сосуд, что имел вид уродливой ванны, должен был вскоре принять поток. Он не находился в центре какого-то магического круга — он был таковым сам по себе — элементом, что должен был принять...что должен был сохранить и выплавить...
Маг чувствовал, как его разбирает смех. Как просто. Как же все просто. Всего-то и нужно — оттолкнуть, отвести в сторону бездушную машину и занять ее место самому.
Всего-то и нужно, что умереть в процессе, не справившись с напряжением.
...возьми плоть снов и отлей из той плоть жизни...
Он сломал все костыли и оборвал все страховки.
Он был полон решимости сделать все напрямую.
...истинная магия — то, что не ведает своей цели...
Поток на очередном круге. Сейчас. Сейчас.
Все или ничего.
Все, что скопили машины, вошло в него, все, что они готовы были дать, он принял на свои собственные Цепи вместе с чудовищной болью. В легкие ворвался дым — резкий и тошнотворный. Это было невыносимо. Это было шагом за порог смерти, безумной пляской на мосту из отравленного тумана.
Он принял это. Принял вместе с тем, что давно уже чувствовал.
Чего я желаю?
Впервые он отвечал себе без лжи. Эльзу было не вернуть — от нее осталось лишь имя, которое уже не имело смысла тревожить. Имя и душа, пойманная в сети их старых машин, что выплавляли из нее нечто новое. Почему же он так отчаянно цеплялся за то имя, за ту душу? Почему день за днем, неделю за неделей...
Впервые он дал себе честный ответ. Перестал стискивать зубы, перестал бороться с удушьем и непредставимой болью — и, отдаваясь им без остатка, просто представил то, что хотел получить. Просто отдал тому, что текло по Цепям, какую-то частичку себя, прежде чем выпустить все это на волю.
