— Ты меня боишься?
— Нет, наследник...
— Тогда почему дрожишь от напряжения... — уже мягче спросил телохранитель.
— Прости... я...
— Говори. Ты волнуешься... не из-за меня, так из-за чего?
— Не заставляй его, Рэми, — вмешался Рэн. — Это... нечестно.
Аура Рыка вновь вспыхнула красным. Барс уловил хорошо скрываемые нотки злости и раздражения в голосе Рэна и вступился за хозяина. И вновь рука Рэми безошибочно опустилась животному на холку, пальцы вплелись в мягкую шерсть, даря успокоение. Рык, по приказу хозяина, улегся у ног Рэми и перестал обращать внимание на обоих виссавийцев.
— Ты мой друг, Рэн, не так ли? Как и Дериан. И, тем не менее, вы приходите сюда, хотя хотите быть в другом месте. И улыбаетесь через силу, хотя сходите с ума от беспокойства. Считаешь, я не имею права знать?
— Именно этого они хотят от тебя, не понимаешь? — выдавил Рэн.
— Понимаю... но спасибо... знаю, что тебе нелегко дались эти слова.
Рэн промолчал. Рэми поднял вторую руку и коснулся кончиками пальцев висков Дериана.
На этот раз Рэми не пришлось просить целителя сбросить щиты. Они сами собой истощились, и Дериан вдруг оказался открытым, как на ладони. И беспомощным, как ребенок. Рэми чувствовал его волнение, смешанное со стыдом, восхищение с примесью странной, непонятной для Рэми любви, и в то же время запрятанную глубоко внутри боль...
— Не шевелись, — одними губами прошептал телохранитель, вскрывая укрывавшую боль корку. Дериан вздрогнул, тихо застонал. Встрепенулся внутри Рэми целитель судеб, откликнулся на хлынувшую боль всплеском успокаивающей магии, и Дериан тихо вздохнул, на этот раз от облегчения:
— Они сказали, она никогда не станет прежней...
— Вот и проверим, — усмехнулся телохранитель.
— Люблю тебя больше жизни, Рэми, но не дари моему брату надежды, — тихо сказал Рэн. — Целители на самом деле хрупкие создания. Ему и без того было сложно принять правду.
— Знаете ли вы эту правду? — усмехнулся Рэми, проведя по подбородку Дериана и ощутив кончиками пальцев бегущие по щекам целителя слезы. — И в самом деле хрупкий... сложно терять родного человека?
— Для любого мага сложно, — выдохнул Рэн. — Ты жесток, Рэми. Целители душ убили боль Дериана, а ты ее вновь воскресил.
— Так ли? — пальцы Рэми вновь коснулись висков целителя, одаривая прохладой и облегчением. — Оказывается, ничего они не убивают, а загоняют далеко внутрь... а сердце все рано ноет... болит... но теперь гораздо меньше, да, Дериан?
— Да... наследник... — выдохнул целитель.
— Встань.
Зеленое сияние колыхнулось, Дериан послушно отошел к двери.
— Помоги мне одеться, Рэн. Мы выходим.
— Куда? — испуганно прошептал хранитель.
— Туда, где вы оба сейчас хотите быть, не так ли?
— Нам запрещено заходить в обитель.
— Мне тоже?
Рэми, поглаживая шерсть урчащего Рыка, почти физически почувствовал, как раздирают Рэна противоречивые эмоции. С одной стороны хранителю с самого детства вбивали в голову непонятные Рэми запреты, с другой... перед ним стоял наследник, больше — друг, которому позволено гораздо более чем другим. И Рэн, едва слышно вздохнув, сдался:
— Они не посмеют... но Рэми...
— Они не смеют, ты смеешь? Разбудишь хариба или все же поможешь мне одеться? Рэн... я начинаю терять терпение.
Умом понимал, что на Рэна лучше не давить, но Рэми надоело объяснять. Надоело говорить и ничего не делать. Рэми принял решение и так же, как недавно съедало его раздражение, теперь донимала сжигающая душу жажда деятельности.
Рэн решительно подошел к Рэми и помог ему подняться. Стянул через голову наследника ночную сорочку, тихо вздохнул, наверняка увидев многочисленные синяки.
— Рэн... повторить приказ?
— Позволь мне излечить, — выдохнул Дериан.
— Само заживет. А теперь будь добр...
Рэн сдался и помог Рэми натянуть тунику. Быстро провел ладонями по талии, расправляя и завязывая широкий пояс, помог натянуть штаны, легко справился с застежками сапог.
— Да у тебя дар, — усмехнулся Рэми, когда Рэн прошелся гребнем по его волосам и щелкнул застежкой плаща.
— У моего первого учителя была большая семья. Приходилось присматривать за его ребятишками.
— Считаешь меня ребенком?
— Нет, конечно, — спохватился Рэн. — Позволишь?
— Быть моим поводырем? — усмехнулся Рэми. — Сегодня я тебе позволю даже большее. Только вот захочешь ли ты?
— Что скажешь, — сказал хранитель смерти, но Рэми очень даже неплохо уловил в его голосе невольный страх.
Мягко улыбнувшись, Рэми коснулся лица Рэна кончиками пальцев, и мгновение спустя Рэн упал к ногам наследника...
Дериан был в малахитовом замке всего один раз. Время, проведенное тут, целитель помнил совсем плохо. Помнил, как все время повторял в бреду, что он грязный, как стремился отмыться любой ценой. Как его привязывали к кровати, потому что он расцарапывал в кровь кожу, пытаясь содрать с нее грязевую пленку. Как его оглушали магией, и потом на некоторое время приходил долгожданный покой, и Дериан лежал неподвижно, слепо уставившись в зеленый, с золотистыми прожилками потолок.
Спал он урывками, эльзиром его поили через силу. И постепенно Дериана учили жить заново, учили радоваться мелочам, учили исцелять и видеть радость в глазах исцеленного. И очень медленно из грязно-коричневого цвет ауры Дериана сменялся на изумрудно-зеленый. Нормальный.
Тогда, оглушенный болезнью, Дериан не замечал ни изящности малахитового замка, ни его холодного очарования, и теперь, выйдя из перехода, застыл в удивлении, поняв, что замок потрясающе красив. Тщательно отполированные, слегка наклонившиеся к ним стены отражали неясный свет светильников и уходили к высокому, теряющемуся в полумраке потолку. Вязью в холодном, темно-зеленом камне проступали черные и золотистые прожилки, складываясь в магические руны, гулким эхом возвращался к ним звук шагов.
Увлекшийся чтением рун на стенах длинного и высокого коридора, Дериан не сразу и заметил, как дорогу им заслонили двое молодых целителей душ. Один, светловолосый, был Дериану очень даже знаком. Недавно в Ларии они исцеляли девушку, в которую вселился дух ее матери. Еще нестарая женщина, убив себя, не могла пройти за грань, пыталась вернуться к жизни, вытесняя душу из тела собственной дочери.
Дериан помнил, как молодой, только получивший пояс в два пальца, Инар краснел при каждом соприкосновении с ларийкой, как старался помочь, вкладывая в исцеление все силы, и как упал на пол в изнеможении, когда душа женщины, оставила, наконец-то, тело дочери.
Второго виссавийца, заслонившего им дорогу, Дериан тоже помнил. И он тогда был в Ларии при исцелении. И после того, как все закончилось, долго отчитывал своего былого ученика, Инара. Нельзя привязываться к больным, говорил он. Дериан вот тоже знал, что нельзя. Но все они люди... а людям свойственно любить и ненавидеть. Свойственно сопереживать. Да вот только Лан никогда и никому не сопереживал, смотрел всегда холодно, и взглядом пронзал душу до самого дна, открывая, казалось, скрытые навсегда тайники.
Дериан не любил ни этого взгляда, ни этого целителя, ни спокойной проницательности Лана. А еще больше он не любил его ровного, лишенного чувств голоса... которым Лан умел пользоваться, как оружием. Вот и сейчас, сказал пару слов, а Дериана будто кипятком ошпарило:
— Думал, что ты все понял...
— Я-то понял... но...
Взгляд целителя душ прошелся ледяной волной по Дериану и устремился за спину целителя, к Рэну и Рэми. И в то же мгновение Лан побледнел, опускаясь на колени, и Дериан, к своему стыду, почувствовал, что ему приятно унижение целителя. А так же его внезапно задрожавший от волнения голос:
— Наследник.
В свои тридцать лет Лан великолепно знал, чего именно он жаждет от жизни и что именно для него свято. Все его дни были подчинены строгому плану, все поступки тщательно выверены разумом, и все окружающие люди легко поддавались манипуляции.
Одним взглядом, одним движением, едва уловимым тембром голоса он сознательно изменял чужие души, которые в руках Лана были мягки и податливы, как глина в пальцах мастера-гончара.
А целитель душ был на редкость одаренным и терпеливым мастером. Он создавал одно произведение искусства за другим, очищая чужие души от грязи, помогая людям избавиться от боли, разочарования, горечи и страданий. Он учил других радоваться жизни, пусть даже и никчемной жизни, он щедро лил на чужие души собственный свет, заставляя их расцветать подобно редкой красоты цветку. Каждая душа иная, каждый цветок особенный, каждый больной — интересен. И каждый выздоровевший — скучен. Лан давал крылья. Учил летать. А потом отпускал за окошко и забывал, отправляясь на поиски другой бескрылой птицы.
Дериан был одной из исцеленных Ланом птиц, хотя вряд ли сам целитель об этом помнил. Ведь это Лан вывел его из тумана безумия, а более скучную, но легкую работу, требующую всего лишь внимания и сосредоточенности, оставил ученикам. Сам лишь заходил в спальню Дериана ночью, когда целитель был погружен в углубленный магией, похожий на транс, сон, контролировал изменения в ауре целителя, очищал ее от грязи, заставляя сверкать чистым, изумрудно-зеленым светом.
Лан любил свою жизнь. Душа каждого человека была для него подобна головоломке, которую целителю рано или поздно, а обязательно удавалось разгадать. Но то, что он видел перед собой...
Аура наследника, подобно ауре вождя, была белоснежной и кристально-чистой. Она слепила. Она притягивала. И в то же время она устрашала. Лан никогда не решился бы притронуться к такой красоте, боясь ее разрушить, хотя и видел проблескивающие в белоснежном свете разноцветные, молниеносные всполохи. Наследника, как и любого мага его уровня, раздирали яркие, противоречивые чувства, боль и одиночество. Все великие люди одиноки. Все не поняты до конца. Понять стоявшего перед Ланом Нериана было сложно, можно даже сказать... невозможно. Он и сам, наверное, себя не понимал...
Укутанный в белоснежный, поблескивающий в полумраке плащ, Нериан опустил покоившуюся до этого на левом плече Рэна руку и повернулся в сторону все так же стоявших на коленях целителей душ.
Сейчас Лен многое бы отдал, чтобы заглянуть в спрятавшиеся под черной повязкой глаза наследника. Глаза — зеркало души. Только посмотрев в них можно узнать многое, а целитель душ уровня Лана во взгляде мог прочитать почти все.
— Меня тоже ты не пустишь в замок? — тихо спросил наследник.
Сказал так немного, а Лана проняло. Нериан умел подбирать слова, умел пользоваться ими, как оружием. Все его тело было ходячим оружием. Только, увы, оружием незаостренным, но оттого еще более опасным. Нериан мог убить, сам того не сознавая, и Лану это совсем не нравилось. Наследник был еще и целителем, а целитель и приносящий смерть — вечные враги, которым лучше в одной душе не сходиться, во избежание...
— Я не могу тебя остановить, — ровно сказал он, начиная самую сложную в его жизни словесную дуэль.
— Но хотел бы... — иронично улыбнулись полные губы под повязкой. По позвоночнику Лана пробежал холодок. Нериан неосознанно подкреплял свои слова магией, и лишь благодаря долгим тренировкам тело Лана это почувствовало, предупредив хозяина легкой дрожью.
— Ты видишь меня насквозь, Нериан, — продолжил Лан, сделав вид, что ничего не заметил. — Но я хотел бы остановить не тебя, а твоих спутников. Думаю, что им тяжело будет войти через эти двери.
— Думаю, я облегчу их ношу, — ровно ответил наследник, и виссавийца будто окутало в теплый, ласковый кокон. Вот она... сила целителя судеб, восхитился Лан. Казалось, ничего важного не происходит, а на самом деле вот в этом узком коридоре сейчас меняются судьбы. Вопрос только чьи? Их или целой Виссавии? Ответ только один — Лан не может ни противиться происходящему, ни, тем более, помешать. Да и не хочет... наблюдать гораздо интереснее.
— Как прикажешь, наследник, — смирился он. — Дозволено ли мне будет тебя проводить?
— Почему бы и нет?
Новый вопрос:
— Дозволено ли мне будет быть твоими глазами?
И холодный ответ:
— Я думаю, Рэн вполне справится.
Вновь рука наследника, укутанная в белоснежную перчатку, легла на плечо хранителя смерти. Рэн почему-то вздрогнул, а в душе Лана вновь поднялось восхищение. Белоснежная, одаривающая светом аура рядом с поглощающим свет облаком смерти... Лан улыбнулся. Какая ирония, какой прекрасный контраст. И какая в то же время... совершенная законченность...
Наследник изволит шутить, либо и в самом деле не понимает.
Рэн впервые поднял глаза, пронзив Лана внимательным, изучающим взглядом. Целитель душ отвернулся. Аура Рэна, клубящаяся в его взоре смерть — душа, черный цветок, на который целителю душ даже смотреть не хотелось.
Хранитель смерти, наверное, все понял. Его губы растянулись в улыбке, и в другое время Лан бы почувствовал себя задетым. Но сегодня его донимали более важные мысли.
— Прошу проследовать за мной, — низко поклонился он наследнику.
Пальцы в белоснежной перчатке сжали плечо Рэна. Проводник осторожно повел Нериана вперед, к открывшимся им навстречу массивным дверям. Серебристые руны на дубовых створках вспыхнули при приближении наследника, по знаку Лана отошли в тень было кинувшиеся к ним целители душ, и они медленно прошли по округлой зале, разбитой тонкими, удерживающими округлый свод малахитовыми колонами.
Наследник и его спутники ступали по темно-зеленым каменным плитам бесшумно, и идущему впереди Лану чудилось порой, что он бредет по пустынному залу в одиночестве. И никогда еще знакомая, целительная тишина обители не казалось ему столь тягостной. И никогда еще ведущая вверх широкая лестница с высокими, массивными перилами, не была столь неподъемной. А мягкий, того зеленного оттенка ковер под ногами — столь лишним.
А дальше — тускло освященные, узкие коридоры, шелест подола хитона, скрепленного на талии широким, в ладонь, поясом. Стук крови в висках, невесть откуда появившаяся резь в желудке, и неожиданная тошнота от витающего в воздухе горьковатого запаха целительной магии.
Рука Лана нащупала позолоченную ручку нужной его двери, и за спиной раздался тихий голос:
— Ты ведь ждал меня, не так ли? Тебя предупреждали о моем приходе? Так почему ты столь взволнован...
— Я не знаю, — выдохнул Лан, и тотчас понял, что совершил ошибку. Не опроверг, не ушел от ответа, а выдал себя и Арама всего несколькими словами.
— Я знаю, — ответил наследник. — Открывай дверь, Лан. Покажи мне то, что вы хотели мне показать. Постарайся мне объяснить... ведь за этим мы здесь?
Дверь почему-то не хотела открываться. Тихий смешок, рука в белоснежной перчатке легка на ручку двери рядом с ладонью Лана, почти касаясь ее пальцами, нажала, легко потянула створку на себя. И дверь, повинуясь, отворилась.
Лана почему-то пробила дрожь.
За дверью — знакомая клетка-комната. Плотно задернутые шторы, мерцающий неровно огонек в зеленом светильнике, стол у окна, и узкая кровать у противоположной от двери стены. На кровати — неподвижное, тщательно зафиксированное широкими ремнями тело.
