Йен высыпал на стол охапку разнообразных продуктов и сел напротив.
— Все в порядке, тетушка? — снова спросил он, приподняв такую же, как у отца, пушистую бровь.
— Да. Хотя это скорей как сидеть на мыльном пузыре, верно? — я взглянула на него, наливая кофе, но он смотрел вниз на кусок хлеба, который намазывал маслом. Мне показалось, что улыбка слегка задела его губы, но я не могла сказать с уверенностью.
— Что-то вроде того, — тихо ответил он.
Жар горячего кофе согрел мои руки сквозь фарфор и смягчил израненные слизистые оболочки носа и нёбо. Я чувствовала себя так, словно истошно вопила в течение многих часов, хотя не могла припомнить ничего подобного. Может быть, это было с Джейми прошлой ночью?
Мне не хотелось думать о прошлой ночи; это была часть ощущения мыльного пузыря. Джейми уже ушел, когда я проснулась, и я не была уверена, стоило мне радоваться этому или сожалеть.
Йен не разговаривал, но деловито поедал половину буханки хлеба с маслом и медом, три кекса с изюмом и два толстых куска ветчины, запивая все это кувшином молока. Джейми занимался дойкой, как я погляжу; он всегда использовал синий кувшин, тогда как мистер Вемисс пользовался белым. Меня смутно заинтересовало, куда же пропал мистер Вемисс — я его нигде не видела, и дом казался пустым — но на самом деле, мне было все равно. Меня вдруг осенило, что Джейми мог попросить мистера Вемисса и миссис Баг ненадолго удалиться, чувствуя, что мне может понадобиться время побыть в одиночестве.
— Еще кофе, тетушка?
Я кивнула, и Йен встал из-за стола, взял с полки графин и налил большую порцию виски в мою чашку, прежде чем вновь наполнил ее кофе.
— Мама всегда говорила, что это хорошо от всего, что беспокоит тебя, — сказал он.
— Твоя мама права. Хочешь немного?
Он принюхался к ароматным парам, но покачал головой.
— Нет, не думаю, тетушка. Мне сегодня понадобится ясная голова.
— Серьезно? Почему? — каша в котелке, конечно, не стояла девять дней подряд, но, очевидно, дня три или четыре. Конечно, здесь никого не было, чтобы есть ее. Я критически посмотрела на цементоподобный шарик, прилипший к моей ложке, затем решила, что он был все еще достаточно мягким, чтобы его съесть, и сдобрила его медом.
Йен имел дело с полным ртом той же субстанции, и ему понадобилось время, чтобы все пережевать и проглотить, прежде чем ответить.
— Дядя Джейми собирается задать несколько вопросов, — сказал он, осторожно поглядывая на меня, пока тянулся за очередным куском хлеба.
— Собирается? — спросила я, несколько безучастно, но прежде, чем я смогла поинтересоваться, что он имел в виду, звуки шагов на дорожке объявили о прибытии Фергюса.
Он выглядел так, словно ночевал в лесу — ну, конечно же, так и было, подумала я. Или, скорее всего, не спал вообще; мужчины едва останавливались передохнуть во время преследования банды Ходжепайла. Фергюс побрился, но, к сожалению, не хватало его обычного привередливого ухода за собой, красивое лицо выглядело изможденным, под глубокими глазами залегли темные круги.
— Миледи, — пробормотал он, и неожиданно наклонился поцеловать меня в щеку, положив руку мне на плечо. — Comment ca va?
— Tres bien, merci, — ответила я, робко улыбнувшись. — Как себя чувствуют Марсали и дети? А наш герой, Герман?
Я спросила Джейми о Марсали на нашем пути обратно, и он заверил меня, что она в порядке. Герман, маленькая обезьянка, сразу залез на дерево, когда услышал приближение людей Ходжепайла. Он все видел сверху, и как только банда удалилась, тотчас спустился, оттащил свою полубессознательную мать от огня и побежал за подмогой.
— Ах, Герман, — сказал Фергюс, и легкая улыбка на мгновение приподняла завесу усталости. — Nous p'tit Guerrier. Он сказал, что Grandpare обещал ему собственный пистолет, чтобы стрелять в плохих людей.
Grandpare, без сомнения, говорил серьезно, размышляла я. Герман не сможет управиться с мушкетом, будучи несколько короче самого ружья — но пистолет ему вполне подойдет. В моем нынешнем умственном состоянии, тот факт, что Герману было всего шесть, не представлял существенной важности.
— Ты уже завтракал, Фергюс? — я подтолкнула к нему котелок.
— Non. Merci, — он взял себе немного холодных бисквитов, ветчины и кофе, однако, казалось, ел без всякого аппетита.
Мы все сидели молча, потягивая кофе и слушая щебетание птиц. Каролинские крапивники свили позднее гнездо под крышей нашего дома, и птички-родители проносились туда-сюда прямо над нашими головами. Я слышала пронзительный писк проголодавшихся птенцов и видела разбросанные ветки и частички пустой яичной скорлупы на полу крыльца. Они уже начинали оперяться, как раз вовремя, перед наступлением зимних холодов.
Вид коричнево-крапчатой скорлупы напомнил мне о Monsieur le Oeuf. Да, вот что я сделаю, решила я с небольшим чувством облегчения от появления в голове твердого намерения. Я пойду и проведаю Марсали позже. И, возможно, также миссис Баг.
— Ты сегодня утром видел миссис Баг? — спросила я, обращаясь к Йену. Его хижина — чуть лучше крытого ветками навеса — находилась прямо позади дома Багов; он наверняка проходил мимо них, направляясь сюда.
— О, да, — ответил он, несколько удивившись. — Она подметала, когда я проходил мимо. Предложила завтрак, но я сказал, что поем здесь. Я ведь знал, что у дяди Джейми есть ветчина, ага? — он широко улыбнулся, демонстративно подняв четвертый бутерброд с ветчиной.
— Так, значит она в порядке? Я, было, подумала, что она больна; она ведь обычно приходит очень рано.
Йен кивнул и откусил огромный кусок от бутерброда.
— Да, полагаю, она очень занята, присматривая за ciomach.
Мое хрупкое чувство благополучия лопнуло, как яйца крапивника. Ciomach означало пленник. В своей тугодумной эйфории, я как-то совершенно забыла о существовании Лайонела Брауна.
Утреннее замечание Йена о том, что Джейми собирается задать вопросы, вдруг сразу наполнилось содержанием — так же, как и присутствие Фергюса. И ножа, который натачивал Йен.
— Где Джейми? — спросила я, довольно слабо. — Ты его видел?
— Ну, да, — удивленно ответил Йен. Он сглотнул и указал подбородком на дверь. — Он сейчас в сарае, делает новую черепицу. Говорит, крыша стала протекать.
При этих его словах, сверху с крыши послышался стук молотка. "Ну, конечно, — подумала я. — Сначала — самое важное. Тем более, полагаю, Лайонел Браун, в конце концов, никуда не денется".
— Возможно... мне стоит пойти и увидеть мистера Брауна, — сглотнув, сказала я.
Йен и Фергюс переглянулись.
— Нет, тетушка, тебе не стоит, — довольно спокойно сказал Йен, но с властной ноткой, которую я раньше не замечала в нем.
— Что ты хочешь этим сказать? — я уставилась на него, но он просто продолжал кушать, хотя и несколько медленней.
— Милорд говорит, вам не стоит, — вмешался Фергюс, накрапывая мед в свой кофе.
— Что он сказал? — недоверчиво переспросила я.
Ни один из них не смотрел на меня, но казалось, они сплотились вместе, в своего рода неохотном, но упорном сопротивлении. Я знала, что оба с готовностью исполнят любую мою просьбу — за исключением открытого неповиновения Джейми. Если Джейми считал, что мне не стоит видеть мистера Брауна, то ни Йен, ни Фергюс не помогут мне в этом.
Я бросила ложку с все еще прилипшими к ней недоеденными остатками в миску с кашей.
— Случилось ли ему упомянуть, почему он думает, что я не должна видеться с мистером Брауном? спросила я довольно спокойно, учитывая обстоятельства.
Оба молодых человека выглядели удивленными, затем снова посмотрели друг на друга, на этот раз более долго.
— Нет, миледи, — ответил Фергюс, осторожно спокойным голосом.
Затем последовало короткое молчание, в течение которого эти двое о чем-то размышляли. И, наконец, Фергюс взглянул на Йена и, пожав плечами, уступил ему слово.
— Что ж, понимаешь, тетушка, — осторожно сказал Йен, — мы действительно собираемся допросить парня.
— И вытрясти из него ответы, — добавил Фергюс, уставившись на ложечку, которой размешивал кофе.
— И когда дядя Джейми удовлетворится тем, что парень рассказал нам все, что мог...
Только что наточеный нож Йена лежал на столе рядом с тарелкой. Йен взял его и задумчиво провел лезвием вдоль холодной сосиски, которая сразу же вскрылась с ароматными брызгами шалфея и чеснока. Затем он поднял глаза и встретился со мной взглядом. И я осознала, что в то время, как я могла остаться самой собой — Йен больше не был мальчиком, каким был прежде. Ничуть.
— Тогда вы убьете его? — сказала я онемевшими, несмотря на горячий кофе, губами.
— О, да, — очень мягко сказал Фергюс. — Полагаю, что мы должны, — теперь он также встретился со мной взглядом. У него был холодный мрачный взгляд, и его глубоко посаженые глаза — жесткие, как камень.
— Он... Это... То есть... Это был не он, — сказала я. — Это не мог быть он. Он уже сломал ногу, когда... — казалось, мне не хватает воздуха, чтобы закончить предложение. — И Марсали. Это не было... Не думаю, что он...
Что-то изменилось в глазах Йена, когда до него дошла моя мысль. Его губы крепко сжались на мгновенье, и он кивнул.
— Тем лучше для него, тогда, — коротко сказал он.
— Тем лучше, — эхом отозвался Фергюс. — Но, думаю, в итоге это не имеет значения. Мы убили остальных — почему этот должен жить? — он отодвинулся от стола, оставив чашку кофе недопитой. — Думаю, я пойду, кузен.
— Да? Тогда я пойду с тобой, — кивнув мне, Йен отставил в сторону тарелку. — Скажешь дяде Джейми, что мы пошли вперед, тетушка?
Я ошеломленно кивнула и смотрела, как они уходят, исчезая один за другим под большим каштановым деревом, что нависало над тропинкой, ведущей к дому Багов. Я поднялась и механически стала медленно убирать со стола остатки импровизированного завтрака.
Я не была уверена, очень меня заботит судьба мистера Брауна, или нет. С одной стороны, я в принципе не одобряла применение пыток и хладнокровное убийство. С другой стороны... В то время как Браун все-таки лично не нападал на меня, не калечил и даже пытался убедить Ходжепайла отпустить меня — позднее, он полностью поддерживал мое убийство. И у меня не было ни малейшего сомнения, что он утопил бы меня тогда в ущелье, если бы не вмешался Тебби.
Нет, подумала я, тщательно вымыв и краем передника протерев кофейную чашку, возможно, меня не так ужасно заботит судьба мистера Брауна.
И все же, я чувствовала беспокойство и подавленность. Что меня действительно заботило, дошло до моего сознания, так это Йен и Фергюс. Дело в том, что убийство человека в пылу битвы довольно сильно отличается от исполнения смертной казни, и я хорошо знала это. А они знали?
Ну, хорошо, Джейми знал.
"Тогда пусть твоя клятва искупит меня". Он прошептал это мне прошлой ночью. На самом деле, это была, пожалуй, последняя его фраза, которую я могла вспомнить. Ну ладно, хорошо; но прежде всего, я бы с радостью предпочла, чтобы он не чувствовал необходимости искупления. А что касается Йена и Фергюса...
Фергюс участвовал в битве при Престопансе, когда ему было десять лет. Я все еще помнила лицо маленького французского сироты, перепачканное сажей и ошеломленное от шока и изнеможения, глядящее на меня вниз со своего места наверху захваченной пушки. "Я убил английского солдата, мадам", — сказал он мне тогда. — "Он упал, и я воткнул в него свой нож".
И пятнадцатилетний Йен, рыдающий от угрызений совести, думающий, что случайно убил незваного гостя, ворвавшегося в типографию Джейми в Эдинбурге. Только Богу известно, что он с тех пор делал: он сам не рассказывает. У меня перед глазами вдруг появился Фергюс с окровавленным крюком и силуэт Йена в темноте. "И я, — сказал он тогда, эхом повторяя за Джейми. — Я тот, кто убивает за нее".
Сейчас был 1773 год. И "в день восемнадцатого апреля, семьдесят пятого...". Выстрел, который будет слышен во всем мире, уже был заряжен. В комнате было тепло, но я конвульсивно задрожала. Бога ради, от чего я думаю, я смогу их оградить? Любого из них.
Внезапный рев со стороны крыши выбил из меня эти мысли.
Я вышла в палисадник и посмотрела наверх, прикрывая глаза от утреннего солнца. Джейми сидел на одной из кровельных балок, раскачиваясь туда-сюда, прижав к животу согнутую руку.
— Что у тебя там происходит? — крикнула я.
— У меня заноза, — последовал краткий ответ, явно сказанный сквозь сжатые зубы.
Мне захотелось рассмеяться, только чтобы освободиться от напряжения, но я сдержалась.
— Ладно, слезай вниз. Я ее вытащу.
— Я еще не закончил!
— Мне плевать! — у меня вдруг закончилось терпение. — Спускайся сейчас же. Я хочу поговорить с тобой.
Ящик гвоздей плюхнулся на землю с внезапным лязгом, а за ним тотчас последовал молоток.
Ну что ж, сначала самое важное.
* * *
ТЕХНИЧЕСКИ, Я ДУМАЮ, это считалось занозой. Это была двухдюймовая кедровая щепка, и он полностью загнал ее под ноготь среднего пальца, почти до первого сустава.
— Иисус твою Рузвельт Христос!
— Ага, — согласился он, слегка побледнев. — Можно сказать и так.
Выступающий кончик был слишком коротким, чтобы ухватиться за него пальцами. Я потащила Джейми в хирургическую и вытащила щепку пинцетом, быстрее, чем кто-либо мог бы успеть произнести: "Джек Робинсон". А Джейми сказал гораздо больше, чем "Джек Робинсон" — большей частью по-французски, который был замечательным языком для ругательств.
— Скорее всего, ногтя ты лишишься, — заметила я, погружая раненый палец в небольшую миску со спиртом и водой. Кровь капала из него, как чернила из кальмара.
— К черту ноготь! — сказал он, скрипя зубами. — Отрубай весь чертов палец, и покончим с этим! Merde d'chevre!
— Китайцы засовывали — хотя, нет, полагаю, они и сейчас так делают, между прочим, — щепки бамбука под ногти людей, чтобы заставить их говорить.
— Господи! Tu me casses les couiless!
— Очевидно, очень эффективная техника, — сказала я, вынимая его руку из миски и туго обматывая палец полоской ткани. — Ты что, пытался опробовать ее прежде, чем использовать на Лайонеле Брауне? — я старалась говорить с легкостью, не отводя глаз от его руки. Но чувствовала его пристальный взгляд на себе, и он фыркнул.
— Что, во имя всех святых и архангелов, малыш Йен наговорил тебе, Сассенах?
— Что ты собираешься допросить парня — и получить все ответы.
— Собираюсь, и получу, — коротко сказал он. — И что?
— Фергюс и Йен, видимо, думают, что... ты собираешься использовать для этого все возможные средства, — сказала я с некоторой деликатностью. — И они более чем готовы помочь.
— Могу себе представить, — первичная боль несколько поутихла. Он дышал более глубоко, и на лицо стала возвращаться краска. — Фергюс имеет полное право. Это на его жену напали.
— Йен показался... — я запнулась, подыскивая подходящее слово. Йен показался таким спокойным, что это ужасало. — Ты не позвал Роджера помочь с... допросом?
— Нет. Еще нет, — он поджал уголок рта. — Роджер Мак — хороший боец, но не тот тип, что напугает человека, разве только в сильном возбуждении. Он совершенно не умеет врать.
