Вот так, не вставая с больничной койки, настоящий профессионал раскрыл преступление в сельской больнице. Да Животину не до того, он не участковый и не следователь, а... тайна за семью замками и печатями для непосвящённых.
— Охрана... — закричал он, зажмурившись от боли. Грудь сдавило и ему оказалось нечем дышать.
Влетел какой-то молодой милиционер.
— Лейтенант...
— Ну, чё встал? — присовокупил сосед свои слова к словам новичка. — Тя повысили, младшой! И слушай, чё говорит старшой!
— Ты не очень-то, Черпаков! А то ведь загремишь у меня кой-куда на пятнадцать суток!
— Не имеешь права! Я больной... на голову! У меня вот вишь... голова в гипсе!
— Это ты специально себя травмировал, таская кирпичи на стройке! А там тебя с проломленной головой и нашли!
— Ха, так не пойман — не вор! А ничего не пришьёшь, гражданин начальник! Я напротив их отбивал у тех, кто повадился красть! Меня ж их поставил охранять местный олигарх — кажется зять председятела сельсовета! Да вижу: малую плату взял — всего пол-литра за ночь! Надо было жбан! Вишь — проломили мне его ни за что, ни про что!
— Умолкни!
— А ты чё мне рот затыкаешь? Не в участке на допросе!
— Летёха... — захрипел Животин.
— Да, — откликнулся участковый на того. — Слушаю вас!
— И повинуюсь... — не удержался Черпаков.
— Чё-то мне нехорошо-о-о...
— Чего?
— Спирт нам необходим! Раны залечить! Неужели не дошло ещё? Не тормози, младшой, а выполняй, что говорит старшой!
— А ты кто такой, чтобы мне указывать, Половник?
— Я? Это ты мне? Когда его переводчик! Догнал? Кыш... — прогнал сосед участкового из палаты к сиделке.
Её Животину заменил сосед по палате.
— Я закурю... — сунул в зубы самокрутку Черпаков. — Только ты никому — спалят к чертям! Здесь курить нельзя! А и пить! Но мы ж не верблюды, и не в пустыне! Свои люди — верно, Живчик?
Животин продолжал хрипеть.
— Да расслабься ты. Тут ведь как — у нас в больнице — одних уж нет, иных залечат... до того же состояния. Отсюда одна дорога...
Дверь в палату распахнулась.
— Курил, Половник? — наехал участковый на Черпакова.
Тот еле успел проглотить цигарку, спрятав во рту, отрицательно покачал головой в безмолствие.
— А ежели проверю?
Черпаков привстал, намекая: мол, давай — обыскивай.
— Чего молчишь? Язык проглотил или...
Пришлось давиться самокруткой.
— Ху-ух... — пахнул он дымом, а сделал вид, будто паром — у него жар. — Пожалуй, я прилягу! Чё-то мне не тае, начальничек...
Едва участковый отвлёкся от него, Черпаков напомнил ему:
— Э, а где спиртяга? Нам лекарство надобно! Человеку плохо — совсем загибается! И если чё, а с ним, он будет на твоей совести!
Участковый не подвёл.
— Вот... — вытащил он пузырёк.
— Это чё за мерзавчик? Тут одному мало... — взорвался бурей негодования Черпаков. — На один глоток! Ты больной, младшой? Не догоняешь, чё требует старшой?
— Больше не дала, — намекнул участковый на сиделку.
— Знать сам мало дал! Иди работой, бездельник! Уработай эту монашку! — отомстил Черпаков разом за всё участковому. — Там работы — конь не валялся!
— Блин! А чё я — мне "повезло"?
— Потому что молодой ещё — с норовом! Иди-иди, — снова прогнал сосед Животина участкового. — Ты там нужней — у неё, чем здесь у нас!
Оставшись вновь наедине с новичком, Черпаков смахнул у него со стола стаканчик со спиртом.
— Ну... как говориться: дай Бог не последнюю, а если последнюю, то не дай Бог! За твоё здоровье, значит, Живчик! Пусть тебе будет пухом... Э-э... солома, набитая в матрас!..
Сосед ещё озорно подмигнул, опрокидывая стаканчик, и довольно крякнул.
— Хо-Ох... — состряпал улыбку блаженства. — Хорошо пошло, аки вода в суху землю! Эй, напарник! Не раскисай! Соберись, ща ещё затаримся спиртным! Младшой хоть и говнистый малый, но вот где он у меня...
Сосед сжал руку в кулак, поднеся к лицу Животина. Вдруг понял: тому действительно хуже некуда.
— Ща чё ни то придумаю, а помогу...
Он снова схватил самокрутку из-под матраса, выковыряв из дыры, с торчащей из него соломы, и сунул в зубы Животина — поджёг.
— Дыши... а как водится — глубже! Наслаждайся жизнью! Где ещё так отдохнёшь, как не в больничке! Милое дело...
Потянув ноздрями сигаретный дымок, сосед припух.
— А запах — закачаешься! Одно слово — аромат! Тут не только табак, а и... сам понимаешь меня: без "Мариванны" никуда! То есть конопли! Ништяк, правда?
У Животина глаза полезли на лоб, он не поверил в то, что узрел, глядя на соседа, а за ним — окном — приметил до боли знакомое лицо. Выронил цигарку и закричал...
— Пожар... — вторил ему сосед.
В палату влетел младший лейтенант без головного убора и в кальсонах.
— А где штаны? — спалил его Черпаков. — Горим! Туши...
Младшой и плеснул тем, что было у него в руке, и без того усугубляя незавидное положение Животина. Жидкость, прихваченная им в кабинете дежурной медсестры, вспыхнула — воспламенилось одеяло на том, за кого отвечал головой.
— Ой-ё-Оп-тя... в том числе и тя! Ты шо творишь, служивый? — кинулся Черпаков к огнетушителю на стене. Но там не то что воды, даже пены не было в наличии. Муляж муляжом.
Одеяло пришлось сбивать на пол, а затем ногами возгорание.
— Ты как, мужик? — обратился к нему с чёрным лицом от сажи сосед.
— Чёрт... — только и смог выдать тот.
— Ему больше не наливать... — пожурил Черпаков младшого за то, что тот вылил всё, что предназначалось ему. — Где спиртяга? Я тя спрашиваю?
— Горим! Пожар! — ворвалась точно фурия в палату томная медсестра, опоздав как всегда, и вылила содержимое "утки" на тех, кто подвернулся ей под руку, а показалось: обгорели.
— Когда даже не угорели! И кто — сама! — разошёлся Черпаков. — Я вынужден пожаловаться! Дайте жалобную книгу!
— А может... договоримся...
— Ты это чё такое несёшь, баба?
— Я принесу — угу?
— А...га... — дошло до соседа Животина: она предложила не то, что ей участковый, а то, чего не хватало ему и спалил этот ухарь. — Ну, так чё встали оба? Кыш...
Черпаков довольно потёр руки.
— Живём, Живчик! Ща у нас всё будет! Посидим — покурим! То есть выпьем...
Дверь снова открылась.
— Вас только за смертью посылать! — истосковалась душа у соседа. Трубы горели не хуже одеяла на Животине.
Прибрав к рукам шкалик, он отпустил участкового заниматься медсестрой.
— Да не боись ты, младшой! А я на что? Пригляжу за старшим! Ну, кыш...
Участковый скрылся из виду.
— Давай, что ли как водится за знакомство, Живчик! А живы будем — не помрём!
Животин был намертво прикован к больничной койке. И весь в бинтах.
— Я, брат, тоже воевал — контуженый! Так что мы с тобой калеки или эти, как их — коллеги... — едва вспомнил Черпаков. — Интер... интер...
— Футболист?
— ...националист!
— Кто?!
— Не всё ли равно! Пей, давай, а не вопросы задавай! Те надо поправляться!
Сосед сам влил в глотку Животину порцию спиртосодержащей жидкости.
— А теперь запить... Запить...
И снова повторил, но уже без тоста, из-за чего у Животина глазные яблоки полезли из глазниц.
— Мужик! Уважаю! А то одному лежать в палате как-то не с руки — один спиться боюсь!
— А-а-а... — снова поднял переполох Животин.
В двери возник ребёнок — девчонка. И он узнал её.
— У-у-уб...
— Ща разберёмся... — заверил сосед.
Он принял у неё букет цветов, оказавшихся сплетённых меж собой как венок, и явно не на голову.
— Это из школы — так сказать: шефская помощь по уходу за больными. Одна сумасшедшая училка их заставляет сюда захаживать.
— У-у-убийца-а-а... — тихо застонал Животин.
— Чё? И кто?
— У-у-универсал...
— Она? Эта девчонка?!
— Да-а-а...
— Ну, рассмешил, братуха! Ха-ха... — провозгласил третий тост сосед не "за милых дам", а тех "кого нет с нами". — Не чокаясь!
Возможно, сам опасался чокнуться, а был контуженым... по жизни.
— И в окне тогда она была... — напомнил Животин про пожар, когда цигарку потерял, а с ней и дар речи лишился при открытии рта от испуга.
— Что было, то было, Живчик! Как говориться: кто старое помянет, тому глаз долой! А забудет... Нет, не то — плохой пример привёл!
Сосед уже в который раз накапал по тридцать капель в каждый мерный колпачок.
— За... — призадумался он над тем, за что пьют, — ...всё хорошее — что было, а что будет...
Не подозревал: был, по сути, прав. А работал профессионал своего дела — универсал. Он и подкатывал к жертве.
Лежать спокойно Животин не мог.
— Где подстрелили, охотн-Ик?!.. — допился сосед. — Я вот тоже раз лежал с одним вольным стрелком. Так такого наслышулся от него. Например, зацени: Утка — не всегда дичь, чаще судно и не морское, а больничное! Хи-хи... Прикинь, какая хохма! Ха-ха...
Животина угнетал не только и не столько венок, сколько сосед — и добивал. Но больше всего состояние беспомощности. Дарья в любой момент могла поквитаться с ним и отомстить за то, что он устроил ей, а собирался ликвидировать — попросту мстила, заставляя помучиться перед тем, в чём не сомневался Животин — смертью.
— Папка... — влетела она.
И когда только успела сменить прикид до неузнаваемости или сосед допиться до чёртиков? Не признал в ней ту самую девчонку, что подарила им букет. А явилась с иным... "веником". И положила в ногах с намёком на то самое, чего опасался Животин, лишаясь дар речи.
— Не молчи, папка! Скажи что-нибудь!
— Ну... раз такое дело... — встал сосед, — я пожалуй пойду — не стану вам мешать общаться!
Ему попросту приспичило отойти до ветра. Нет, он обычно ходил ближе и короче, подходя к окну, распахивал настежь, и... но при ребёнке... ещё не опустился до скотского состояния, отправившись на поиски уборной комнаты. Вроде бы нашёл, что искал.
По больнице разнёсся крик медсестры. Черпаков испугал её, застав врасплох на пару с участковым.
— Я быстро! — заявил он, приспустив штаны. — Ща уйду... Уфф...
Сделал своё грязное дело, наткнувшись на что-то, что сократилось и напряглось.
— Эх, где мои молодые годы-ы-ы...
Участковый схлестнулся с ним. Такого зрелища медсестра ещё ни разу в жизни не видела, чтобы голые мужики вытворяли на полу такое, чего с ней ни один из них никогда до этого в жизни. Нервно завидовала, а точнее неистовствовала, аки публика.
— Ой, голубой...
— Это она те... — посмеялся Черпаков участковому в лицо. — А говорил: муж-Ик...
— Ты что мне обещал? В чём клялся, паразит! — ввернул тот.
— Точно — голубые — оба! — не сомневалась больше медсестра: это засада — не на тех нарвалась. А столько спирта перевела... напрасно.
— Не помню — напомни, голуб-Ой...
Участковый оттолкнул его и кинулся в палату к Животину в том, в чём его застукал у медсестры Черпаков.
Животин лежал в палате совершенно один с венком на груди и цветами в ногах, как...
— Нет... — упал участковый на колени перед ним. — Да как же это? Да что же... а делать мне?
Он опасался потерять любимую работу, где, как правило, ничего делать не приходилось, а ничего по жизни не умел.
— И не говори, — прозвучал предательский голос Черпакова. — На кого же ты нас покинул... А медсестра-то ждёт тебя! Придётся извиняться, а отрабатывать "медикаменты", кои мы уже употребили с этим... блин, жмуриком!
Подняв очередной колпачок со спиртом, Черпаков произнёс очередной тост:
— Как водится — за упокой души...
Подавился. Ещё бы — тот, кого они с участковым считали трупом, открыл глаза.
— Жив, Живчик! Ай да су... сын! Знай наших!
— Пронесло... — осознал участковый: для него ещё ничего не потеряно.
— Кыш, младшой! — снова озадачил его сосед Животина. — Дай человеку побыть одному! А я ж сказал те тогда, как ща помню: не брошу одного! Со мной не пропадёт!
— А где...
— Кто, Живч-Ик?! — переборщил с "лекарством" сосед.
— Та девка, что...
— Разве была? — намекнул он: могла и померещиться, как... — Чёрт... Это они! Снова за мной явились!
— Нет, за мной — и она... — протрезвел Животин. — У тя оружие есть?
— Нет, но у младшого помниться табельное... — напомнил сосед.
— Достань...
— Его, а сам уже меня! Будет валяться? И сколько можно? Когда на тебе пахать и пахать! Ишь ряха! Ха-ха...
Сосед отрубился прямо на полу, уткнувшись лицом в "утку" на манер подушки, забулькал, а не захрапел.
Недолго продлилось затишье в больнице. Из коридора эхом донеслись странные металлические отзвуки. Кто-то гремел в направлении палаты с Животиным.
Дверь снова открылась со скрипом и в дверном проёме возникла фигура приведения. Некто облачился в простыню, а на ноги насунул "утки".
Приблизившись к Животину, приведение поинтересовалось между делом:
— Страшно?
Голос настораживал, а и небольшой рост проказник. Но когда он сам стянул с себя покрывало, Животин лишился сознания. Перед ним вновь предстало лицо девчонки.
Очнувшись сосед подумал: это Животин позаботился о нём, накинув сверху простыню на манер одеяла-покрывала и надел на ноги "утки" в качестве тапочек или носков. Загремел ими, заставив очнуться напарника.
На грохот отреагировали. Дверь вновь открылась, и... Животин впал в истерику.
— Это же я, конкурент, — в изумлении произнёс гость. — Шилов я! Борис! Ты чего?
— Да псих он... — заявил тот, кто опустился на соседнюю койку в простыне и "утках" на босу ногу вместо тапочек.
Полковнику показалось: его пытаются развести. Не тут-то было. Едва он продемонстрировал Животину фото Дарьи, тот зажмурился и заревел навзрыд. С ним и впрямь творилось что-то невероятно-невообразимое.
— А я что говорил, — не унимался сосед. — Психопат он! Ему самое место в дурдоме! И вообще — достал он уже меня! То ему черти мерещатся, то дети, а то и...
— Кто? А заходил к вам? — осознал Шилов: у него имеется свидетель преступления.
— Да был тут один...
— Подробнее...
— Голубец! И эта — сиделка! Достали! А этот... — подвёл Черпаков Шилова, взглянув на Животина, — скорее бы уже выписали! Где врач? Выпустите меня из этих застенков!..
Свидетель из него, как из Животина псих. А оба недалеко ушли друг от друга.
У Бориса закрались подозрения относительно универсала. Что если Дарья отомстила Животину — не стала его избавляться от него физически, а несколько иным образом. Что-то новенькое, а необычное — устранение.
Он ещё раз продемонстрировал фото двенадцатилетней девчонки ему, и всё стало очевидно: она превратила конкурента в психа, или тот намерено прикидывается им. Провал в его случае очевиден. Ему в лучшем случае грозила тюрьма, а в худшем те, кого убирал с его указки универсал, так что психиатрическая клиника не самый плохой вариант развития событий в его жизни — самоустранился.
— Знать одной проблемой меньше! — уяснил Шилов: конкурентом Животин для него больше не является, а тот — и человек генерала — кто стремился прибрать его отдел к своим рукам. — Ликвидатор!
