— И ведь как аккуратно ему глотку вспороли! — хмыкнул спутник. — Смотри, от уха до уха на всю глубину, аж позвонки белеют, но ведь ровненько, словно мечом рубанули. Что, нашли кого-нибудь из его славных ребятишек?
— Хрена тебе, а не ребятишек! — майор поднялся на ноги и со злостью пнул валяющийся рядом стул. — Наружка засекла, они ночью брызнули отсюда во все стороны, как тараканы. Кретины... Нет, чтобы сразу меня поднять! Будто сами не в доле!
— Не кипятись, Петя, — успокаивающе произнес второй. — Найдем и их, и груз. Куда они денутся?
— Не знаю я, куда они денутся! — в бешенстве заорал майор. — Четверых уже пытались найти! Один вообще дома не появлялся, а трое, бабы да родители ихние рассказали, влетели, словно сумасшедшие, в крови перепачканные, несли какую-то херню про кишки и мясо, а потом похватали вещички — и все, нету! — Он обхватил руками голову и застонал. — Меня же теперь живьем закопают!..
— Прекрати истерику! — с металлом в голосе сказал второй. — Сейчас приедет группа. Ключ наверняка где-то тут, найдем. И язык за зубами держи, они не наши, не в курсе.
— Тебе хорошо! — прошипел майор Кропин. — Не ты операцией руководил. Говорил же я — нехрен иметь дело с уголовниками! Можно подумать, сами не справились бы! Ну, кто, кто, какая сука нам это дерьмо подложила, а?
— Канцелярия... — тихо, словно раздумывая, проговорил второй. — Точно, они. Больше некому. То-то два дня назад Удинцев на совещании на меня так многозначительно поглядывал... Вот как бы они груз не перехватили!
— Суки... — простонал майор, не слушая его. — Ох, суки... Своими руками задушу, если попадутся!
Телекамера мигала зеленым огоньком. Народный Председатель исподтишка кинул на нее исполненный ненависти взгляд и пожал протянутую руку посла, с трудом подавив искушение сдавить дряблую кисть, чтобы в ней затрещали все кости. Выдавив на лице оскал-улыбку, он повернулся к телекамере — посол сделал то же самое — и несколько секунд терпеливо ждал, пока отсверкают вспышки фотоаппаратов, запечатлевающие исторический момент. Наконец он отпустил руку гостя, радушным жестом указал ему на кресло и уселся сам, засунув в ухо пуговицу наушника.
— Уважаемый господин посол! — произнес он. — Я рад приветствовать вас на сегодняшней встрече, которая, не сомневаюсь, станет исторической вехой на совместном пути великих государств Ростании и Сахары! Я хотел бы выразить свою признательность...
Интересно, что за идиот писал текст, думал он, пока рот механически выплевывал зазубренную речь. Всех уволю. Ну надо же — Народного Председателя выставлять на посмешище. Неужели ни одного грамотного писаки не осталось во всей стране? Чтобы я выражал признательность какому-то сахарскому негритосу?! Действительно, кризис, чтоб ему...
Со стороны референтов и прочей обслуги раздались жидкие аплодисменты. Треморов взял ручку и небрежно подмахнул свой экземпляр договора, затем пихнул его в сторону посла. В ответ тот бережно, чуть не с поклоном передал ему свой лист с четкой, будто профессиональным каллиграфом выведенной, подписью президента, блеснув ослепительной белозубой улыбкой на угольно-черном лице. Высокие договаривающиеся стороны синхронно встали из-за стола и, расточая улыбки и наступая на ноги окружившей их охране, поспешно ретировались из зала. Только оказавшись за его пределами, Треморов почувствовал, как взмок в душном темном пиджаке под сияющими прожекторами. Голова трещала, и больше всего ему хотелось плюнуть на все, вернуться в резиденцию, забраться в постель и поспать часов десять. Или двадцать. Но нельзя...
В гостевой комнате он плюхнулся на диван, махнув рукой, освобождая, секретарю и переводчику. Из патриотических соображений на публике посол изъяснялся исключительно на яркси, но в приватной обстановке на удивление хорошо, почти без акцента, говорил на руста.
— Присаживайтесь, господин Мгата, — пригласил Треморов посла. — Что пить станете? Коньяк, водка, макале? Или что-нибудь экзотическое? — Он дотянулся до бара и распахнул его. — Что тут у нас? А, норвежское виски. Сильно, кстати, рекомендую. Налить?
— Спасибо, господин пре... э-э-э, господин Народный Председатель. Благодарю за оказанную мне честь, но сейчас я бы предпочел воздержаться. Нам есть что еще обсудить глаз к глазу... в приватной обстановке, я имею в виду, — посол вытянул длинные ноги и скрестил руки на груди. — Итак, чтобы не тянуть кота за хвост, как любят у вас выражаться, я хотел бы прояснить вопрос...
— Да знаю, знаю, — невежливо перебил его Треморов. Он плеснул себе макале и захлопнул бар. — Выборы вас интересуют да нефть с газом. Что, угадал?
— Если вам угодно выразить все в такой форме, то именно эти вопросы мне хотелось бы иметь отвеченными, — осторожно ответил посол. — Хотя я бы сказал, что текущее недопонимание между вашими ведомствами и определенными персонами в Сахаре по вопросам поставок алмазов на мировые биржи куда опаснее любых нефтегазовых проблем. Но в целом — да, нашего президента и наш парламент волнует несоблюдение традиционных демократических процедур в вашей стране. Поймите меня правильно, в другой ситуации мы бы не стали так настойчиво поднимать тему выборов, в конце концов ваш политический строй есть ваше внутреннее дело, но... у нас свои проблемы, и наш избиратель хочет знать...
— Вот и я про то же, — Треморов махнул в его сторону рукой с зажатым в ней стаканом. Прозрачная жидкость в нем опасно всколыхнулась, но осталась в рамках дозволенного. — Вам перед своими выставиться надо, голоса друг у друга рвете, как крокодилы — куски мяса, а нам бегать, задрав штаны. Ладно, ладно, — он примирительно поднял руки, заметив, как возмущенный посол открыл рот. — Согласен, я слишком грубо формулирую, но ведь суть такова?
Он уставился на посла немигающим взглядом.
— В чем-то вы правы, — неохотно согласился тот. — Хотя высказанная форма не отличается корректностью. Но...
— Тогда давайте сразу закроем тему, — обаятельно улыбнулся ему Народный Председатель. — Кандидаты уже наз... выдвинули свои кандидатуры, публичная избирательная кампания вот-вот начнется. Сегодня я подписал указ о назначении очередных выборов через три недели. Одиннадцатого ноября, если точнее. Его опубликуют во всех газетах вместе с информацией о нашем сегодняшнем выступлении. Я надеюсь, такой подход устроит ваших избирателей и вашего президента лично?
— Через три недели? — удивленно поднял брови посол. — Но как же рекламная... прошу прощения, избирательная кампания? Вам не кажется, что месячный срок слишком мал для выдвижения кандидатов, и тем более для их... как оно называется? Известнование?
— Достижение популярности, вы имеете в виду? — отозвался Народный Председатель. — Увы, — он придал лицу постное выражение, — в наших нынешних условиях длительные сроки нереальны. Страна в кризисе, с финансами у нас туго. И мы не можем позволить себе длительных периодов неопределенности, когда никто не знает, останется ли моя подпись на документе легитимна завтра или нет. Нам придется пожертвовать некоторыми формальностями, чтобы избежать значительных потерь. Но не беспокойтесь, господин посол!
Треморов сменил выражение лица на торжественное.
— Мы проведем выборы чрезвычайно демократично. Все кандидаты, включая меня, получат одинаковые возможности для агитации в свою пользу, включая прямой эфир на телевидении в лучшее время. Никому из них не станут препятствовать, обещаю. Кроме того, господин посол, я прошу вас не забывать, что уровень политической грамотности в нашей стране гораздо выше, чем у вас. Наш избиратель не пойдет голосовать за кандидата только потому, что тот выкидывает фортели на предвыборных собраниях, — он патетически потряс пальцем в воздухе. — Наш избиратель избирает исходя из политической и экономической программы кандидатов, потому что чувствует свою ответственность за будущее страны.
— И лучшая программа почему-то всегда оказывается у действующего Народного Председателя... — как бы про себя заметил посол.
— Почему "почему-то"? — удивился Треморов. — Все объясняется объективными причинами. Действующий Народный Председатель гораздо больше осведомлен о реальном положении дел в стране, должность у него такая. Да и привыкают люди к нему. Ну, тут уж ничего не поделаешь, народ у нас консервативен, все новое принимает осторожно, если не сказать — с опаской. Так что можете заверить своего президента, что все пройдет правильно. Победит, как всегда, силь... лучший, я имел в виду.
— То есть, господин Народный Председатель, — тонкая улыбка появилась на пухлых губах посла, — мы можем не сомневаться, что через три недели ростанийский народ вполне демократически выберет вас на новый срок. Я правильно следую вам?
— Да, господин посол, — скромно опустил глаза долу Народный Председатель. — Именно демократически, и именно через три недели, — он сделал глоток из своего стакана. — Господин Мгата, вы уверены, что не хотите выпить?
— Пожалуй, я все-таки возьму чего-нибудь, — согласился посол. — Вы упомянули, кажется, норвежское виски? Да, и второй вопрос, который мне хотелось бы поднять. Определенные круги, — он покрутил пальцем над головой, — обеспокоены падением качества нефти, поставляемой из вашей страны в последнее время. Я не очень хорошо разбираюсь в технических деталях, что-то, кажется, говорилось об истощении одних месторождений и повышенном содержании парафинов в нефти других...
— Временные трудности, господин посол, — сухо ответил Треморов. — Я уже заверял... хм, определенные круги посредством наших представителей в Маронго, что трудности с качеством действительно временные. В течение ближайшего месяца в строй войдет еще пять скважин в Каратоу, и сразу после выборов вы начнете получать нефть с новых месторождений. И, господин Мгата, передайте, пожалуйста, определенным кругам, что ростанийский народ сильно огорчится, если очередной транш продовольственного кредита задержат под надуманным предлогом. Например, наше правительство с целью поддержки отечественного производителя может уменьшить квоту ввоза определенных товаров из Сахары. Тех же курячьих огузков, например. Я достаточно ясно выражаюсь?
— Вполне, — кивнул посол. — Именно так я и передам. Кстати, вы не слышали последний анекдот о нашем президенте?..
22.10.1582, понедельник
Тилос стоит неподвижно, обманчиво-расслабленно опустив руки вдоль тела, и только босые ноги слегка переступают по матам. Джао возвышается перед ним черной башней. Вот он стремительно шагает вперед, и его кулак обрушивается сверху на голову невысокого противника. Однако Тилос уклоняется в тот момент, когда кулак уже почти касается его головы. Скупым движением он опускает ладонь на предплечье противника и отступает ему за спину, нажимая другой ладонью на загривок. Потерявший равновесие Джао пытается уйти в кувырок, но Тилос не позволяет ему, перехватывая и выкручивая запястье. Джао распластывается на спине и затихает, его рука торчит вверх, зажатая в захвате Тилоса.
— Ну и что дальше? — слегка насмешливо спрашивает негр несколько секунд спустя. — Сколько еще ты намерен на меня смотреть изумленно, как девственница на голого мужика?
Тилос выпускает его руку и досадливо цыкает. Джао легко поднимается на ноги, одергивая плотную хлопковую куртку.
— Уже куда лучше, чем раньше, — сообщает он, массируя плечо. — Но все еще медленно. Ты слишком много думаешь при переходе от техники к технике, так что я успел вывернуться из захвата. Если бы ты был сильнее меня, то сумел бы дожать и зафиксировать, но ты слабее. Так что тренируйся с тенью дальше. Кстати, ты устал, из-за чего делаешь лишние ошибки. Хватит на сегодня.
— Да, наверное, — соглашается Тилос. Он развязывает пояс своей куртки и начинает обмахиваться полами. — Развлеклись, и довольно. Спасибо.
— Не за что.
— Джао... — молодой Хранитель явно колеблется. — Э-э... можно вопрос? Личный?
— Валяй.
— Я вот чего не понимаю. Ты — один из старейших членов организации. Ты больше других должен устать от необходимости идти окольными путями, прятаться, устраивать мелкие заговоры для достижения еще более мелких целей. Но ты остался единственным, кто по-прежнему возражает против плана Суоко по сотрудничеству властями. Почему? Да-да, я помню, что ты говорил насчет прежней тактики — неуловимость и скрытность обеспечивали нам защиту, медведь против комара, все такое. Но ведь новые методы уже доказали свою эффективность. Нам больше не нужно опасаться удара в спину, мы заставили государство работать на нас...
— Эффективность — не то, ради чего существует организация, — грустно качает головой Джао. — Именно потому, что я один из старейшин, я еще помню главную идею, когда-то лежавшую в ее основе. Нашей задачей отнюдь не являлось процветание общества и Золотой Век. Скажи мне, юноша, в чем смысл жизни?
Тилос удивленно поднимает бровь.
— Меня сложно назвать юношей, — холодно отвечает он. — И я не понимаю, какое отношение...
— Извини, — быстро перебивает его Джао. — Действительно извини. Я забылся. Разумеется, ты уже давно не ребенок, у тебя собственная голова на плечах. Просто... просто иногда я чувствую себя таким старым...
Негр беспомощно улыбается, разводит руками.
— Да ладно, ничего страшного... — бормочет слегка сбитый с толку Тилос.
— Все равно извини. И все же — в чем смысл жизни? Не нужно чеканных формулировок. Мне интересно, что думаешь ты сам.
— А он есть, смысл? — в голосе Тилоса слышится ирония. — А если я скажу, что его нет совсем?
— Так-таки совсем?
— Так-таки совсем.
Неожиданно взгляд Тилоса потухает. Он отходит к стене, садится на скамейку и начинает вытирать лоб полой куртки.
— Знаешь, иногда я действительно думаю, что жизнь бессмысленна. Все равно конец для всех один. Все, кто родились сто лет назад, уже мертвы. А еще через сто лет не останется никого из живущих сегодня.
— Но останутся великие имена...
— Имена останутся, — легко соглашается Тилос. — Только что с того их владельцам? Лубок в учебнике истории, красивый или страшный, имеет к ним такое же отношение, как голографический пейзаж, — он кивает в сторону длинного панорамного окна, — к настоящему миру. Люди запомнят, как тиран казнил неугодных, а герой спасал невинных. Но что думали герой с тираном, что чувствовали — не узнают вовсе. А может, тиран искренне полагал, что спасает мир? Или герой, в общем, заботился лишь о том, как бы прославиться, а на спасаемых плевал с высокой колокольни? Или он вообще не герой, а заслуги ему приписала официальная пропаганда...
Он вздыхает.
— И все же — неужели в жизни все так плохо? И ты никогда не испытываешь радости? Никогда не улыбаешься? И не видишь ни одного просвета?
— Да нет, почему же, — хмыкает Тилос. — Мне нравится то, чем я сейчас занимаюсь. И я делаю то, что полезно для общества.
— Помнишь, год назад... ох, мы даже не отметили твою первую годовщину, нужно исправить. Да, ты вступился за женщину, к которой пристали уличные подонки. Ты понимал, чем рискуешь, лез грудью на нож. Зачем, не спрашиваю, и так ясно, правильный ты зануда... — внезапно Джао широко улыбается. — Что, не нравится определение? А ведь так оно и есть. Ты зануда, и пребывание среди Хранителей лишь усилило это свойство характера. И ты зануда, и я, и все остальные, в общем, тоже. Занудство и есть следование своим идеалам несмотря ни на что.
