— Что я здесь делаю? — твердый холодный тон голоса дался с трудом. Какофония окружающих звуков все еще мучила мои нервные клетки. Соседи за стенкой не собиралась заканчивать ссору, а машины на улице будто и вовсе — вошли во вкус, поймав стройную мелодию звучания клаксонов. — И... здесь — это где?
— Э-э-э... у меня дома?! — растерялся юноша. — Типа.
Я кивнула, желая услышать объяснения и позволяя Захару рассказать подробности нашей "встречи" накануне.
— Ты валялась без сознания... в Червоточном квартале... типа. В заброшенном здании какого-то магазина. Я оказался там, потому что услышал... случайно, в общем. Типа, — под моим взглядом юноша нервничал и тушевался. — Принес к себе, переодел в сухое. Ксана, твоя одежда была испорчена. Но клянусь, я только... только переодел. Правда, типа.
— Обычно женщин без сознания относят в больницу. А не к себе домой.
— Прости, — окончательно поникнув, прошептал юноша.
Превозмогая слабость, я встала и, пошатываясь, доплелась — даже несколько шагов после среднего падения дались с трудом, до стула с одеждой.
— Отвернись.
Захар подчинился без лишних слов.
— Знаешь... — снова начал неловко юноша под шум моего переодевания в родное, мокрое и мятое, — тебе бы и вправду в больницу обратиться... столько синяков по всему телу... типа...
— Тебя это не касается. Я — в норме.
— Поэтому носишь с собой под одеждой нож?!
— Это мизерикорд, — не к месту процитировала я слова лекции Бэль, — Не нож. А кинжал, стилет. Клинок милосердия. В средние века мизерикорд использовался для быстрого добивания противника одним колющим ударом.
— А тебе он зачем?
— В Червоточном квартале?!
— Ты же из этих... ведающих, типа... Разве нет?!
— Ведающие не всесильны. И тоже пользуются оружием. Иногда оно эффективнее любого обращения или отвара. Особенно если у ведающего низкий потенциал.
— Тогда почему тебя избили?
— С чего ты взял?! Может я упала, или подралась?!
— Ага, как же. У нас в детском доме тоже случались такие "драки", типа. Когда пятеро с одним в углу у забора дались. Двое держали под руки, прижимали к забору. А трое — били.
Остаток недели в детективном агентстве прошел в текучке новых клиентов, отодвинувших на второй план историю погибших мальчиков.
Леонид, окрыленной целью уговорить на свидание, каждое утро встречал меня у двери в кабинет с чашкой кофе и приглашением — в театр, парк, кино, ночной клуб. Отказы и упоминания жениха мужчину лишь сильнее раззадоривали.
Татьяна бесновалась, попеременно обвиняла меня в распутстве, вульгарности и непрофессионализме, кляла Леонида юбочником и мартовским котярой.
Андрей прятался за закрытой дверью своего кабинета, ненавидел весь мир в целом и меня в частности.
А Люся была Люсей.
Во вторник вечером я сидела за барной стойкой в квартире Миши, цедила бокал красного вина и обдумывала дальнейшие действия в ситуации с Феликсом, Захаром и погибшими мальчиками. В таком порядке.
Вино казалось безвкусным, хотя я точно помнила, что бутылку Мише на Новый год подарил отец. А ему в свою очередь с выбором помогала Барби — девушка, разбирающаяся в атрибутах обеспеченной жизни: алкоголе, часах, автомобилях, недвижимости и ювелирных украшениях, куда лучше нас с отцом вместе взятых.
— Что с тобой? — Астра появилась внезапно. Как всегда. Переливчатый голос был наполнен удивлением и участием, от которого у меня вмиг свело зубы. — Откуда синяки, шрамы от когтей?
Блондинка в новом цветастом летнем сарафане — лиловом, с красными ягодами и черно-белыми стрекозами, присела на барный стул напротив, сложив руки на коленях. Обуви на ней не было. Как всегда, впрочем.
— Не переигрывай! Ты же видишь и знаешь будущее?! А сейчас пытаешься уверить, что не в курсе о потасовке с Бэль?
— Подловила, — лукаво улыбнулась Астра. — Столь значимое событие я не могла пропустить. Но вообще, как и ты, я вижу лишь то будущее, которое Сила решает мне показать. Копнешь, так и найдешь. Тот и сыщет, кто ищет.
Я промолчала.
Душевного расположения разгадывать загадки не было ни в одном глазу. Даже мысли о Феликсе, Захаре и мальчиках обретались ленивые, вялотекущие и скорее просто убивали свободное время своим наличием, нежели действительно помогали с решением проблем. Однако после слов Бэль Астре стоило уделить должное количество внимания — решительно разобраться с ее мотивами и поступками. Когда-нибудь. Не сегодня.
— Так почему ты одна? Пьешь. Грустишь.
— Миша в командировке, Андрей в ярости, а Зо — на свидании.
— Это с тем обаятельным законником?! Юрой? — оживилась блондинка. После — мечтательно добавила, — из них получится красивая пара. Если сойдутся... характерами.
— Что ты об этом знаешь?
— То же, что и ты. Расслабься. Либо он спасет твою подругу: вытащит из той грязи, в которую она превращает свою жизнь планомерно, либо — сильнее толкнет к пропасти. Любопытно ведь, насколько хватит его любви?!
— Думаешь, Зо уже... не помочь?
Судьба подруги меня серьезно беспокоила: последствия ее образа жизни, бизнеса, профессии, отношения к личным способностям и их применению были фатальны. Но как объяснить, не касаясь при этом темы Изначального?
— Давай посчитаем: твоя подруга верит в Силу и Учение о Силе; поминает всуе все, что только под руку попадается; на мать махнула рукой, если не мстит ей таким изощренным способом; человеческую жизнь ценит и того меньше; в своей личной — устроила проходной двор; несколько раз оболгала невиновных, защищая себя перед полицией; трупы из морга опять же крадет...
— Хватит! Я не верю в Божии заповеди: каждый нарушил за свою жизнь хотя бы одну. Праведников не осталось. Заповеди — пережиток прошлого!
— Тогда подождем, как встанут чаши весов. А пока предлагаю подсмотреть за ними. Слышала об управлении падением?
Поставив бокал с вином на стол, я с недоверием взглянула в лицо Астры.
Шутит? Издевается? Иронизирует?!
— Я тоже сначала, знаешь ли, интересовалась идеей научиться изменять будущее, которое в хаотическом, каком-то своем порядке, показывает Сила, — с загадочным выражением лица принялась повествовать Астра, — но потерпела неудачу. Как и все ведающие нашего склада личных способностей. Однако мне хватило ума не зацикливаться на этой идее, и взглянуть на ситуацию с другой стороны. Если нельзя изменить, что видишь, может, попробовать увидеть, что хочешь?!
Мысль показалась заманчивой и невероятной одновременно.
Я боролась с тем, что стоило принять, и совершенно упускала из виду иной угол зрения. Опять. А еще хвасталась и гордилась аналитическим складом ума, внимательностью и развитой почти до компьютерной памятью.
Астра командовала, я подчинялась.
Чтобы увидеть будущее в нужном времени и желаемом месте, следовало сосредоточиться. Почувствовать, представить ощущения приближающегося падения — выдумать головокружение и потерю ориентации в пространстве, вообразить "взлет" и последующее "падение" настолько ярко и правдиво, что тело бы не отличило выдумку от реальности, поверило бы в происходящее безоговорочно.
— Ты должна сконцентрироваться на том, что или кого и когда хочешь увидеть, — тоном строгого учителя-наставника объясняла блондинка. — День, время, человек или место. Но только в будущем, в прошлом и настоящем ты побывать не сможешь. Да и опасно это.
Справилась я лишь спустя продолжительное количество времени и многочисленное количество попыток.
Сила откликнулась, будто почувствовала мой потенциал и сотворенное обращение, и с охотой перенесла в камерный итальянский ресторан третьей за столик на двоих.
— Коломбо? Серьезно?! Почему? — с искренней теплой улыбкой явно переспросила Зо. В непривычно приличном коктейльном платье — без декольте, развратных полупрозрачных вставок и излишней обтягиваемости, она выглядела целомудренно. Из-за чего время от времени нервно расправляла невидимые складки на юбке, убирала за уши накрученные локоны и поджимала губы, будто пыталась равномерно распределить пастельного оттенка помаду.
— С детского возраста — любимый сериал, — честно признался Юра Грачев с места напротив. На свидание и мужчина приоделся — сменил плащ на весьма недурственно сшитый костюм. Правда, чувствовал себя в нем Юра Грачев, как и Зо, непривычно: то и дело, нервничая, проверял, застегнуты ли манжеты и как лежат лацканы. — Помню, как приходил со школы и вместо уроков включал телевизор. А после — доставал мамин плащ, отцовскую сигарету и бежал во двор расследовать преступление, воображая себя самым умным. Дворовые друзья с радостью мне подыгрывали: придумывали между собой историю, выбирали убийцу и убитого, разыгрывали сценку, точно в театре. Позже для достоверности я даже курить начал. Глупая затея! До сих пор бросить не могу, сколько не пробовал. А после армии и вовсе — поступил на юридический. Наверное, потому, что все вокруг говорили: "Хорошая, солидная профессия! Всегда будешь при деле и работе! Еще и форму казенную выдадут!" Из-за проходного балла и высокого конкурса, вместо гражданского права попал на уголовное. А уж там постарались одногрупники, прознавшие о моей детской увлеченности. Кажется, я на одной из вечеринок после нескольких бутылок спиртного, проговорился. И все бы кануло в лету, если бы с одним из бывших одногрупников я не стал работать в СК(38*) и делить кабинет. Кузнецов — тот еще проныра и болтун! Весь СК уже на второй день знал: где я живу, какую музыку слушаю, какую кличку за чрезмерную болтливость в студенческие годы получил.
— Сочувствую!
— А ты как стала патологоанатом? Да и еще со знанием судебной медицинской экспертизы?! Неужели в детстве мечтала резать людей?
— В детстве — точно нет! — разделывая стейк, загадочно ответила Зо. Лукавый взгляд и превратившаяся в кокетливую полулыбка меня не обманула: подруга судорожно подыскивала ответ на сложный вопрос. Раскрывать правду личных способностей Зо не собиралась: Юра Грачев ей, кажется, очень нравился. — В школе — пожалуй, тоже. Да и химию с биологией я ненавидела. Все эти пестики, тычинки — гадость! А после — как-то так получилось... нужно было выбирать предметы, по которым буду сдавать экзамен и я выбрала... химию с биологией.
— Ты же их ненавидела?! — хохотнул мужчина напротив. Его тарелка к этому моменту опустела; официант предупредительно поспешил забрать ее и предложил заказать десерт. Выбрав две порции кофейной панна-коты под утвердительный кивок со стороны Зо, Юра Грачев продолжил, — ни за что не поверю, будто, несмотря на свое отношение, ты их все-таки учила.
— Что ты! — легко, без обиняков, согласилась женщина. — Я прогуливала химию и биологию при любой удобной возможности!
В этом Зо не лгала. В школе она училась плохо: считала, что с ее способностями и потенциалом, образование ей в будущем не пригодится. Подруга планировала "наколдовать" себе обеспеченную беспроблемную жизнь.
Наплевательски Зо относилась не только к химии и биологии, страдали и другие предметы. Подруга не хотела учить русский, не пыталась понять математику, разобраться в физике, заинтересоваться историей. Зо даже физкультуру не принимала. При любой удобной возможности и с любым абсурдным надуманным предлогом она сбегала с уроков. Иногда мне казалось, что если бы не я со своими хаотическими и травмоопасными падениями, Зо и вовсе на них бы не появлялась. Не выгнали подругу из школы за многочисленные прогулы лишь по протекции моего отца и его щедрой финансовой благотворительной помощи.
Все изменилось в выпускном году. Зо неожиданно взялась за ум, с удивительной ловкостью подтянула все оценки и даже смогла бы претендовать на красный диплом, если бы не имела за плечами нарисованные проплаченные тройки по всем предметам.
— Однако в одиннадцатом классе я влюбилась, — отправив в рот кусочек стейка без манерности и жеманности, с которыми она привычно соблазняла за столом всех своих мужчин, Зо через некоторое время продолжила, — он ухитрился разбудить в моих по-раздолбайски беспечных подростковых мозгах исследовательское любопытство, интерес к естественным наукам и страсть к знаниям. Наверное, потому что был тем, кем бы я хотела сама родиться, быть.
Зо говорила о том потомственном ведающем из старого могущественного рода — о "ее первом".
Я не знала его имени, никогда не видела воочию, однако в редкие моменты ненависти к несправедливости обвиняла и кляла этого юношу, уже мужчину, заочно, как исконную причину всех бед подруги.
Если бы не его наука, Зо не подалась бы в некроманты-наемники! А со временем, может быть и мать простила бы...
— В итоге, мы, конечно, расстались... Его семья не приняла бы его выбор — безродную девочку-голодранку, дочку милиционера из глубинки, — Зо тяжело вздохнула, отложила приборы и тарелку со стейком, закрыла глаза, пытаясь справиться с болью от старой раны. Подруга была честна как на духу: все ее чувства и переживания казались вывернутыми наизнанку, без обыкновенной многослойности. Впрочем, все ее недоговоренности я сейчас также видела.
Выбор последующей профессии Зо не был обусловлен лишь ее первой влюбленностью и очарованностью опытным взрослым мальчиком. По крайней мере, так я думала, когда с глаз спадала пелена ненависти к несправедливости.
— Я уехала учиться. Мед окончила экстерном, с отличием. Хирургия меня не впечатлила — возня без толку. Терапия оказалась еще хуже — тоскливое болото всеобщего уныния. Поэтому и подалась в патанатомию. Аспирантура, впрочем, пролетела еще быстрее, и в какой-то момент от биологических загадок и бесконечных гистологий стало тошно. Вот тогда-то небезызвестный тебе Антон Евграфович, отметивший еще в годы учебы в меде мои выдающиеся способности — пытливый ум, здоровый цинизм и твердую руку, и предложил пойти на судебную экспертизу. Правда, там я задержалась ненадолго. Вылетела после первых же экзаменов. Оказалось, что вместе с выдающимися способностями у меня присутствует выдающийся недостаток — я не командный игрок. В конечном итоге я, правда, курсы лекций по судебной медицине прослушала, но работать впоследствии все же отправилась в патанатомию. Там — чище...
Миша обиделся. И отец, кажется, тоже.
Я сделала этот вывод после десятка проигнорированных звонков, сотни не отвеченных сообщений — одному и другому и двух весьма нелицеприятных разговоров с Верой Васильевной — секретарем Миши, и Барби — секретарем отца. Все, что в итоге удалось узнать к пятнице — дело с "Бристолем" обросло новыми осложнениями и большая часть юридического отдела во главе с Красновой, оставшейся за главную в мое отсутствие, вылетело в Москву.
До меня самой подчиненные дозвониться, чтобы ввести в курс дела, не смогли. Правда, я сделала вывод, что не очень-то и пытались. Что Барби, что Вера Васильевна, что Краснова.
Зато из отпуска вернули Ивана — моего секретаря, которого едва ли не в тот же день с пачкой всех документов-наработок по "Бристолю" из моего сейфа отправили вслед в столицу.
Фирма отца стояла на ушах; подобное оживление я наблюдала впервые за всю профессиональную деятельность. И не на шутку переживала, оставаясь за бортом.
