— А я-то, старый дурак, все думал, отчего вы хотите приобрести часть товаров здесь, а не в Голландии. Там ведь дешевле.
— И поэтому тоже. Да и женат я на сестре вашего короля, а не тамошнего штатгальтера. И знаком с вами, а не с капитаном над портом Антверпена.
— О, знакомство с вами — большая честь!
— И большая прибыль, не так ли? Не тушуйтесь, дружище, я не имею ничего против оплаты честно оказанных услуг, а ваши услуги мне еще понадобятся. Это и фрахт, и таможенные документы, и всякие сборы. Мне просто необходимо, чтобы указанные грузы были доставлены как можно скорее в пределы моего царства.
— Понимаю.
— Прекрасно, я рад, что мы с вами понимаем друг друга. Мне просто необходим такой компаньон, как вы.
Сказав это, я протянул руку господину Юхансону, которую он тут же с чувством пожал.
— Ваше величество, коль скоро мы компаньоны, позвольте мне предупредить вас еще кое о чем.
— Предупредить?
— Именно так. Не знаю даже, с чего начать...
— Начните с начала, друг мой.
— Как вам будет угодно; началось все с того момента, как вы высадились на наш берег. Многие видели большие ящики, которые ваши люди тащили в ваш дом. Разумеется, тут же поползли слухи, но это пустяки. Хуже стало, когда в портовых тавернах появились матросы с зафрахтованного вами судна. Они стали рассказывать, как вы захватили Ригу и какую контрибуцию получили с нее.
— Да, — рассмеялся я, — досужим сплетникам только дай возможность пересчитать денежки в чужих карманах!
— Это так, разумеется, — продолжил гнуть свою линию Олле, — но куда как больше слухов о некой ведьме, которую вы якобы избавили от костра. И которая заплатила вам за это сдачей Риги.
— Боже, какой вздор!
— Это мы с вами, ваше величество, понимаем, что вздор, а вот чернь и некоторые из священнослужителей подхватили эти слухи и продолжают их распространять, более всего упирая при этом на козни врага рода человеческого.
— Да, пожалуй, вы правы. При должной фантазии нетрудно будет представить эту историю в невыгодном свете.
— Именно так, ваше величество.
— Впрочем, я не думаю оставаться в Стокгольме слишком долго и давать пищу досужим сплетникам. Мне нужно как можно скорее возвращаться, ибо государственные дела не ждут.
— Понимаю.
— Так что, дорогой друг, какое-то время мои интересы придется представлять вам. Я ведь могу на вас рассчитывать?
— Сочту за честь!
— Прекрасно. Что же, поскольку о делах мы с вами договорились, мне, пожалуй, пора прощаться.
— Ну зачем же прощаться, ваше величество, надеюсь еще не раз видеть вас своим гостем, — расплылся в льстивой улыбке Юхансон.
— Как-нибудь, непременно. Сейчас же мне пора идти. Говорят, в вечернее время здесь не слишком спокойно. Причем драки случаются даже с портовой стражей.
— О, вы уже слышали об этом досадном инциденте?
— Да, что-то такое говорил мой шкипер; кстати, а это правда, что зачинщик драки — поляк?
— Поляк? Очень может быть, во всяком случае, это многое объяснило бы.
— А как его имя?
— Если честно, не помню; кажется, Матеуш... нет, не помню. А почему вас заинтересовал этот негодяй?
— Ну мы же воюем с Польшей, и поляк в шведских войсках меня немного удивил.
— Ну такое случается. Вам ли не знать, что среди наемников кого только нет!
— Да, вы правы, иной раз даже принцы случаются, — вздохнул я, глядя на шведа с постным видом, после чего мы дружно расхохотались.
— Да уж, я помню, когда вы впервые появились в Швеции, рассчитывая предложить свою шпагу покойному королю Карлу.
— Славные были денечки, гере капитан над портом! Как вы думаете, этого поляка уже повесили?
— Вот еще — если всех подряд вешать, то кто же будет ворочать веслами на королевских галерах!
— Так он уже на галере?
— Полагаю, да.
— Туда ему и дорога.
— Несомненно. Кстати, ваше величество, если хотите, мой сын проводит вас до дому.
— Не стоит, дружище.
Покинув дом Юхансона, я быстрым шагом направился к галерной пристани. Дело шло к вечеру, и нужно было торопиться. На мое счастье, там была одна-единственная большая галера, на нее усиленно таскали грузы какие-то оборванные личности под присмотром матросов, которыми командовал офицер в синем мундире.
— Добрый день, гере лейтенант, — поприветствовал я его.
— Какой, к черту, он добрый, сударь, — недовольно откликнулся тот сиплым голосом, — мы еще с утренним приливом должны были отправиться в Улеаборг, а вместо этого до сих пор грузимся разным вздором. У вас какое-то дело?
— Пожалуй, да. Вы капитан этой славной галеры?
— Как вы сказали — славной галеры? — засмеялся булькающим смехом швед. — Да уж, нашли славную, нечего сказать! Нет, командует этой старой лоханкой капитан Эренсфельд.
— Я могу его видеть?
— Вы-то точно сможете, а вот сможет ли он увидеть вас, большой вопрос. Он сейчас набирается пивом в ближайшем портовом кабаке и, держу пари, не сможет отличить вашу милость от своей кружки.
— Тогда, может быть, вы сможете мне помочь?
— Смотря что вы хотите, сударь.
— Я ищу одного человека, его должны были перевести на галеры из королевской тюрьмы.
— Вы полагаете, в шиурму[63] попадают как-то иначе?
— Это произошло в последние три дня. Солдат из студентов, повздоривший с портовой стражей.
— Из студентов? Пожалуй, я знаю, о ком вы. Но какое вам, сударь, до него дело?
— Ну, предположим, я его добрый дядюшка, озабоченный судьбой своего беспутного племянника.
Офицер недоверчиво окинул меня взглядом и нахмурился. Скрестив руки на груди и широко расставив ноги, обутые в видавшие виды ботфорты, швед придал своему лицу самое суровое выражение и громко спросил:
— А вы не слишком молоды, чтобы быть его дядюшкой?
— Видите ли, мой друг, — нимало не смущаясь, отвечал ему я, — для того чтобы быть дядей ну или, скажем отцом, совсем необязательно быть старше племянника или сына.
— Как это?..
— Ну, можно повенчаться с его тетей или матерью...
— Ах вот вы про что, — засмеялся швед, — да уж, про такое я не подумал!
— Ничего страшного, старина, главное, что недоразумение благополучно разрешилось. Так я могу увидеть своего родственника?
— Это можно устроить, если...
— Если я проявлю некоторую щедрость?
— И это тоже, сударь, но главное, если не побрезгуете посетить эту славную, как вы выразились, галеру. Дело в том, что ваш "племянник" в данный момент изволит отдыхать в канатном ящике.
— Что вы говорите — очевидно, мальчик проявил некоторую живость характера?
— Вы, сударь, подобрали очень правильное определение. Я полагаю, когда ваш родственник дал в морду корабельному профосу, — это была именно живость характера.
— Гребец ударил профоса? — недоверчиво протянул я. — А разве он не был закован?
— Удивительное дело, не правда ли? Вы правы, сударь, каторжников доставляют на галеру закованными в цепи, но эти цепи принадлежат королевской тюрьме. Поэтому по прибытии с них сначала снимают королевскую собственность, а потом заковывают в цепи, принадлежащие галере.
— Социализм — это учет, — пробормотал я себе под нос.
— Что вы сказали, сударь?
— Продолжайте, гере лейтенант, ваша история очень занимательна.
— Для кого как, ваша милость; бедняга Улле, это наш профос, что-то сказал вашему родственнику, и тот в один удар лишил его половины зубов, а еще он потом долго травил за борт, как новичок во время своего первого шторма, и до сих пор двигается с трудом. Именно поэтому ваш "племянник" до сих пор жив: Улле очень просил сберечь его до своего выздоровления, чтобы иметь возможность лично спустить с него шкуру.
— Да уж, я всегда подозревал, что у моей родни много талантов, но вот чтобы настолько много... ладно, я все-таки хотел бы увидеть его.
Шведский офицер сделал вид, что решает в уме сложнейшую математическую задачу, и решал ее до тех пор, пока я не подкинул в воздухе серебряный талер. Лейтенант тут же выбросил вперед руку, продемонстрировав недюжинную реакцию, и едва успевшая сверкнуть монета исчезла в его широкой ладони. Через пару минут мы уже поднимались по сходням, а швед давал указания вахтенным привести арестованного.
Вскоре те притащили изможденного человека в невообразимых лохмотьях. От падения его удерживали только руки провожатых, а обритая наголо голова бессильно клонилась вперед.
— Матвей Фомин? — спросил я его по-русски, подойдя как можно ближе.
В нос остро ударил запах, какой бывает только у галерных гребцов, вынужденных жить, спать, есть и испражняться в тесноте трюмов, не имея возможности выйти на свет божий.
— Был когда-то Матвей... — еле слышно прошептал заключенный, — а теперь вот кличку дали, ровно собаке.
— Бывает, — сочувственно покивал я, — а профоса-то зачем ударил?
Голова Фомина медленно поднялась, и в потухших глазах на мгновение вспыхнул совсем было погасший огонь. Изможденные губы сложились в кривое подобие улыбки и, едва двинувшись, шепнули:
— Легкой смерти захотел...
— Не получилось бы легкой, Матвей.
— Один раз можно и потерпеть... а ты чего пытаешь меня, ты поп, что ли?
— Ага, не рукоположенный только.
Договорив это, я вернулся к лейтенанту, с интересом наблюдавшему за нашей беседой.
— Я смотрю, сударь, вас не испугали ни вид, ни запах вашего "племянника"?
— Я, как и вы, мой друг, солдат, и меня трудно испугать видом человеческих страданий или запахом гниющей плоти.
— Да уж ясно, что вы, ваша милость, видали разные виды. Кстати, я не спросил, как вас зовут.
— Вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся, лейтенант, так что зачем вам мое имя. Впрочем, можете звать меня господин Ханс. Скажите, могу ли я как-то помочь своему бедному родственнику?
— Помочь человеку, осужденному королевским судом? — переспросил швед. — Нет, это решительно невозможно!
— А как вы поступите с ним, если он, не дай бог, умрет? Скажем, на переходе к Улеаборгу.
— Тогда его похоронят в море, привязав к ногам ядро.
— Неудивительно, что Швеция такая бедная страна, раз уж по такому ничтожному поводу тратится целое ядро!
— У вашей милости, господин Ханс, есть какое-то иное предложение?
— Да, я бы предложил сохранить это ядро для более подходящего случая. Скажем, для какой-нибудь славной стычки на волнах.
— Бедняга Улле очень огорчится, если ваш "племянник" умрет прежде, чем он с ним посчитается.
— Ну, может быть, пригоршня серебряных монет утешит вашего профоса?
— Возможно, но он не единственный, кто будет оплакивать эту безвременную кончину.
— Содержимого этого кошелька, — подкинул я в воздухе мешочек, — хватит, чтобы устроить достойные поминки?
— Вряд ли там больше полусотни талеров, — пожал плечами швед.
— Скажите свою цену, гере лейтенант.
— Я полагаю, господин Ханс, что сумма в триста талеров поможет нам смириться с потерей в шиурме.
— Однако! Друг мой, а сумма в сто талеров не сможет утешить вашу скорбь?
Каменное лицо шведа совершенно четко демонстрировало, что торг в данной ситуации неуместен. Вздохнув, я наклонил голову в знак согласия.
— Хорошо, но у меня нет такой суммы при себе.
— Тогда вам надобно поторопиться.
— Я потороплюсь, но помните, что вы взяли задаток гере...?
— Лейтенант Свенсон, старший офицер на этой галере, к вашим услугам!
На следующий день я напутствовал Семена Буйносова, отправлявшегося в Новгород, следить за тем, как шведы будут выводить свои войска.
— В добрый путь, князь Семен, смотри за шведом крепко. Служба твоя трудная, по лезвию ножа пройти надо. И грабежа не позволить, и ссоры не допустить. Сам понимаешь, нельзя нам с ними сейчас ругаться. Особенно приглядывай за губернатором Спаре — та еще сволочь! Помогать тебе будет наш полоняник выкупленный. Он и языки знает, и обращение немецкое, так что пригодится. Однако помни, он нам человек еще неведомый и потому за ним тоже приглядывай.
— Государь, это ты на его выкуп такую прорву деньжищ ухлопал? — не утерпел стоящий рядом Романов. — Шутка ли — три сотни ефимков!
— На него, на него, Миша.
— Многовато выкупа, — покрутил головой Буйносов, — чай, не князь!
— Как сказать, Семен, — все же учен да за границей жил. Такой человек может быть полезен. Да и православного из полона выкупить — дело богоугодное.
— А он точно не опоганился?
— Если и согрешил, то покается, а если покается, глядишь, и спасется!
— А может, лучше у короля попросить было вернуть нашего человека-то?
— Знаете, ребятки, когда часто за других просишь — того и гляди, скоро за себя просить придется. Король Густав мне, конечно, не отказал бы, да только я ему потом вроде как должен буду, и кто его знает, что он в ответ попросить может. Может, триста ефимков по сравнению с тем совсем пустяк будет. Не говоря уж о том, что, пока я во дворец попал бы да с королем переговорил, эта проклятая галера уже бы в Финляндию отплыла, и пережил бы Матвей это плавание или нет — бог весть.
— Прости, государь, что спросили. На все твоя царская воля, а мы твои холопы!
— Э нет, князь Семен, не рабы вы мне. Рабы дел своего господина не ведают и не творят их, а бывает, знают, но не делают[64]. Я же вас, как видишь, во все посвятил и надеюсь на вас и вашу службу. Верно говорю, Миша?
Романов кивнул и, помявшись, спросил:
— Отчего ты сам на ту галеру ходил?
— А кого послать, Миша? Ни ты, ни Семен языка не ведаете, а по Генриху за версту видно, что он простой солдат, с ним бы и разговаривать никто не стал.
— Плохо мы службу правим, — пригорюнился рында, — и поручить ничего нельзя.
— Нет, дружок, просто бывают такие дела, которые не всякому человеку поручить можно. Сам виноват, не взял с собой никого.
— Это ты про Панина? — В голосе Романова мелькнула нотка ревности.
— Скорее про Михальского, но они с Федькой сейчас в другом месте службу правят. Да такую службу, что если они невредимы вернутся, то только по великой божьей милости, какой я, многогрешный, навряд ли достоин. Ладно, хватит об этом, давай прощаться, князь Семен.
— А чего прощаться, — жизнерадостно воскликнул Буйносов, — я чаю, скоро свидимся!
— Твои бы слова да богу в уши.
Обняв на прощанье своего посланника, я какое-то время смотрел, как он упругим шагом идет к шлюпке. Вместе с ним отправилось большинство взятых со мной в Швецию московских рейтар, семья Каупушей да еще несколько человек из числа "вечных подмастерьев", соблазненных щедрой платой, обещанной мной. Были среди них оружейники, литейщики, кузнецы и даже один подштрейгер — помощник горного мастера. Говоря по чести, я не совсем уверен в их квалификации, а потому предупредил, что ее придется доказывать делом в Москве.
Со мной остался десяток драгун во главе с капралом Генрихом да Михаил Романов и полтора десятка русских ратников. Почему я так сократил охрану? Сам не знаю. Может, расслабился, а может, еще что. Скорее всего, полагал, что с малым отрядом проще будет исчезнуть так же внезапно, как и появился. Пока король Густав Адольф спешно готовил свою армию для экспедиции в Ригу, я присматривался к шведской организации, которая, прямо скажем, не впечатляла. Войска задерживались и прибывали некомплектными. Припасов не хватало, и качество их оставляло желать лучшего. Корабли, выделенные для перевозки десанта, явственно просили ремонта. Глядя на все это безобразие, подумал, что без отзыва армии Спаре из Новгорода у шведов все равно ничего бы не получилось, и я самую малость переплатил. Впрочем, дальнейшие события заставили меня забыть об этих мыслях...
