Змея сначала свернулась в кольцо, а потом молниеносно заползла в оказавшуюся почему-то расстегнутой генеральскую ширинку.
Так кричали разве что мученики на кострах святой инквизиции.
Все кинулись к полководцу, но возле извивающегося на земле тела застыли, не зная, что предпринять. А сумасшедший карлик радостно прыгал рядом на одной ножке.
Довольно быстро Владимир Семенович принял решение. Выхватил у одного из офицеров охотничий нож, распорол им пояс генеральских штанов и быстро, вместе с трусами, стащил их с усатого военного. Гадюка, хорошо устроившаяся в волосатых причиндалах Копытня, недовольно зашипела, но все же уползла прочь.
Паника молниеносно передалась сумасшедшим. Забыв и про траву и про конфеты, они дружно ломанулись, куда глаза глядят. Ни санитары, ни медсестры остановить их не могли.
Психов полдня вылавливали в местных лесах, а того дауна, что утром впервые произнес слово "мама", отыскали аж через две недели, в аэропорту Комсомольска на Амуре.
В психбольнице сыворотки, конечно, не оказалось. Повезли генерала в город ( его все же успела тяпнуть змеюка) на случайно подвернувшемся трофейном немецком мотоциклете.
Копытень держался за распухшие семенники, орал своим подчиненным:
-Дивизию в ружье! Карлика пристрелите, как собаку!
-Одним конкурентом меньше,— бросил вслед генералу Владимир Семенович и отвел в сторону прибежавшего на крики в одном исподнем Вашего преподобия.
— Зачем вы, святой отец, своим коллегам серебряный кинжал показали?
Поп огладил криво прилаженную спросонья фальшивую бороду.
— Врасплох они меня застали, Владимир Семенович. Крест целовать на том готов. Как татары на Рязань нагрянули. Помните в Новгородской летописи:
"...придоша иноплеменьници, глаголемии Татарове, на землю Рязаньскую, множьство бещисла, аки прузи; и первое пришедшее и сташа о Нузлъ, и взяша ю, и сташа станом ту".
— Не помню,— передернул Пилюгин плечами.— Кстати, а кто такие "прузи"?
-Какая разница?— ответствовал Ваше преподобие.— Я никому и никогда, кроме вас, разумеется, о драгоценном клинке даже не заикался. Бес попутал. Достал из тайника ножичек, чтобы полюбоваться его прелестью, да и задремал. А тут они, целая делегация. Ну, отец Димитрий кинжал сразу и узрел. Он и в семинарии остроглазым был, за тридевять земель начальство видел. Я святым отцам ничего про записочку не сказал. Попозже потихоньку ее из рукоятки вынул.
За шиворот рубахи майора залетел жирный шершень. Владимир Семенович попытался достать его сам, но насекомое заползло еще глубже. Батюшка, не примериваясь, хрястнул Пилюгина по спине. Особист чуть не переломился пополам, но, приняв с трудом вертикальное положение, вытряхнул из-под рубашки дохлого шершня, сказал спасибо.
— Для чего пресвитеры пожаловали? — спросил он после некоторой паузы.
Очередной шершень кружил над плечом Владимира Семеновича, выбирая место для посадки. Однако, видимо почуяв неладное, он врубил форсаж, унесся прочь. Тогда отец Лаврентий ответил:
— В понедельник монастырь официально возвращают церкви. Душевнобольных пока перевезут в ближайший пионерлагерь.
— Вы же говорили в сентябре!
— Так руководство распорядилось. Ему видней. Записочка из кинжала в моем именном Святом писании схоронена.
— От нее никакого толку.
— Из-за бриллиантов переживаете? Тогда, Владимир Семенович, я вам так скажу. Кинжал — ценнейшая национальная реликвия и принадлежать она должна всему народу. Ей место в музее, а не в подвалах какого-нибудь иностранного проходимца. И так уже всю Россию разворовали.
Пилюгин несколько раз громко хмыкнул, но ничего не сказал.
— Не отдам!— вдруг заорал поп.
Его могучий голос пронесся смерчем над речными волнами, вспугнул сорок на другом берегу реки и отчетливым эхом вернулся обратно.
— Чего вы раскричались?— испугался Владимир Семенович.— Прямо диплодок, после падения гигантского метеорита. Все правильно, кинжалу самое место в народном музее. Предложите Запойному, он не откажется.
-Бросьте скалозубить,— поправил бороду Ваше преподобие.— Когда в некрополь спускаться будем?— Неожиданно батюшка уткнулся искусственной растительностью в ухо майору.— А ведь из того, что нам известно, похмелье не сваришь.
— Почему же?— вскинул брови особист.
— Чего-то в духовной Иорадиона не хватает. Или его загадку с черепом и перстнем вы не так разгадали.
— Поясните мысль.
-Ну, например, "возьмите корни папоротника", а когда их брать? В июне, в августе, а может быть в ночь на Ивана Купалы? Тоже самое и с этой манжеткой-копытником. Или эта непонятная приписка, которую вы нам сегодня огласили. Как там...
— " Вари то, от чего слезы, в том, что давало жизнь тому, на чем мой знак. И высушив, соедини со слезами. А после с тем, о чем я писал открыто".
— Вот-вот. Китайский ребус какой-то.
-По-моему все ясно.
-Хорошо. "То, что давало жизнь тому, на чем мой знак". Вы утверждаете, что нужно взять собачью кровь.
— Все миткэмпферы согласились с этим выводом.
-А кто собак будет душить, вы? Или попросите профессора Вакслера?
— Это детали, на живодерне купим. А чего вы, собственно, так переживаете? Вы же, попы считаете собак нечистыми животными. По-вашему, у них ведь нет души, и даже дома держать их грешно. "Не давайте святыни псам, чтобы они, обратившись, не растерзали вас". Так, кажется у Матфея?
— Так, да не так. В писании речь не о животных, а о людях.
— Все, хватит, батюшка. Что выйдет из нашей затеи, то и выйдет. Вы лучше за нас Богу помолитесь.
Ничего не сказав в ответ, иерей Лаврентий несколько раз тяжело вздохнул, содрал с подбородка бороду, засунул ее в карман, зашагал к своему домику.
В середине дня, с кучей осветительных приборов, батареек, аккумуляторов и даже шахтерских касок, из города вернулись Ленька и Настенька. Соратники тут же начали готовиться к спуску в подземелье. Владимир Семенович решил идти первым. Его обвязали вокруг талии толстой пеньковой веревкой. Пилюгин включил ручной фонарь, зажег лампочку на каске.
— Три раза дерну, немедленно поднимайте обратно. Один раз-все в порядке.
-Знаем, плавали,— пошутил Кушнарь и перебросил веревку себе через плечи.
— Тоже самое говорил один водила в Звенигороде,— скривился Арбузов.
Бывший особист занес ногу над ямой, но тут же вернул ее обратно.
За монастырем раздались тревожные автомобильные сигналы и почти тут же, с левой стороны от крепостных стен появилась колонна машин.
Впереди, старательно объезжая кочки и нарытые миткэмпферами канавы, пробирались две милицейские "Волги" с проблесковыми маячками. За ними, не разбирая дороги, подпрыгивал грузовик, доверху набитый, как картошкой, солдатами. После военного грузовика из-за монастырских стен вынырнули два "УАЗа" и раздолбанный автобус с большим красным крестом на борту. Эта карета скорой помощи, вероятно, была получена еще по ленд-лизу.
Милицейские колесницы остановились рядом с напряженно застывшими соратниками. Из военной машины выскочил улыбающийся майор Хрычов и как к старым знакомым, которых давно не видел, протянул соратникам руки.
— Ба, други мои!
— Чего надо?— обнажил острые резцы майор, хотя он сразу сообразил, что к чему.
— Токмо выполняя волю, лежащего на смертном одре генерала,— не переставал шутить Хрыч.
— А что, скоро помрет?— поинтересовался ответственный секретарь экспедиции.
— Кто?
-Ну, Копытень.
— Генерала с этого света гаубицей не вышибешь. Подумаешь, змея за яйца укусила! Ему однажды под Красноярском-26 медведь на голову насрал и то ничего. Это я шучу, классику цитирую. А насчет генеральского приказа, нет, не шучу. Велено к монастырю саперов доставить.
— Сволочь!— выругался Владимир Семенович и высвободился из пеньковой веревки.
-Кто?— по-птичьи наклонил голову майор Вовка.
Из автомобилей выходили несколько важных милицейских чинов.
-Главного позовите!— приказал один из них.
Акакий Валентинович кивнул на майора Пилюгина, все еще стоявшего с зажженной лампочкой на каске, будто маяк на острове Родос.
В свою очередь особист взял за рукав Вакслера, подвел его к милиционерам.
— У профессора сегодня звездный час,— сказал он представителям власти.— Акакий Валентинович Вакслер, руководитель археологической экспедиции.
Милиционеры затребовали все личные документы соратников, а так же бумаги на проведение археологических работ. К ментам присоединился и сам глава районной администрации Кубасов. Все вместе они долго разглядывали Открытый лист, но ничего незаконного так и не выявили. Кубасов пожал профессору руку.
— Для нас это большая честь, принимать на тверской земле ученого с мировым именем. Однако научные изыскания придется временно приостановить. Сами понимаете, эхо войны.
Майор Хрычов щелкнул пальцами, и солдаты нехотя стали выпрыгивать из грузовика. Не торопясь, с сонной ленью в глазах, они обнесли обнаруженный соратниками подземный ход красными ленточками, разбрелись кто куда.
Копытня с его копытом на них явно не хватает, — подумал Пилюгин.
Словно уловив мысли особиста, Хрыч попытался оправдаться:
— После боевого дежурства ребята, устали. Сейчас рота саперов приедет из корпуса.
Действительно, не прошло и часа, как появились саперы. Они сразу взяли быка за рога — отогнали всех, в том числе и милиционеров от опасного места, стали деловито, со знанием дела, прослушивать землю миноискателями. Ленька Кушнарь прибежал со своим прибором, попросился в помощники, но его, разумеется, послали куда подальше. Прибор предложили, правда, оставить, на что Ленька выдал саперам длинную тираду на фене и гордо удалился.
В тот же день всех психов, вместе с медицинским персоналом, эвакуировали в предназначенный им пионерский лагерь, который, как выяснилось, от детей еще не освободили.
Главный врач Подлокотников, не ожидавший столь стремительного развития событий, уезжать категорически отказывался. Убеждал милиционеров и военных, что без него разворуют все больничное имущество. Почему— то особенно он переживал за железные кровати и алюминиевые ложки. Однако его слушать не стали, запихнули в автобус, приказали шоферу "гнать, не снимая ноги с акселератора".
Видя такое дело, тихо и мирно исчезли из монастыря святые отцы, не забыв пожелать на прощание Вашему преподобию мужества и терпения. Не запамятовали они забрать с собой и серебряный клинок, усыпанный драгоценными камнями. Обещались найти ему "достойное место" и быть в Ильинском сразу же после разминирования.
— Не печальтесь,— подошел к Пилюгину майор Хрычов,— генерал приказал всей дивизией росу "копытника" собирать. Даже телефонисток привлек. Через пару недель литров сто будет, не меньше. Вы сейчас куда?
Неопределенно махнув рукой в сторону реки, Владимир Семенович пошел к сбившимся в кучу возле лодок соратникам.
Эксперимент.
Раз уж нельзя отделаться от Копытня, нужно использовать его с максимальной пользой, решили миткэмпферы и через Вовку потребовали прислать им для "нужд великого эксперимента" генеральский корабль.
Сие требование было незамедлительно выполнено.
Уже к следующему утру напротив Ильинской обители причалил грязно-белый железный айсберг с десятью солдатами и майором Хрычовом на борту.
Владимир Семенович обратил внимание на непонятное название посудины — "Н...стойчивый".
— Что, не нравится?— ухмыльнулся Хрыч.— Буква припаянная отскочила. Или две, особист? Догадайся с трех раз.
— Неужели, "Неустойчивый"?— изумился Пилюгин.
— В самую точку.
— Не может быть.
— Ха, ха! Официально, конечно, "Настойчивый", да кто ж в это поверит. К тому же наш Паша Голубков, капитан фрегата, любит повыпендриваться, говорит, что с таким загадочным названием форсу больше.
Ленька Кушнарев предложил оставить шотландского производителя на попечение местного крестьянина, но Федор и Настенька встали насмерть, не желая расставаться с сердечным другом даже на короткий срок.
Загнать Федора Ивановича на палубу по узкому трапу оказалось невозможно ни с пятого, ни с десятого раза. Тогда Валька Брусловский решился на крайность — уговорил за пару купюр охранявших вход, в пустую клинику милиционеров, "пустить, ради Христа, на минуточку" и раздобыл в одном из больничных помещений люминал. Если бы об этом сообщили главврачу Подлокотникову, он бы ни за что не поверил, так как сам Арнольд Данилович с конца прошлого месяца не мог найти в своей клинике ни одной таблетки снотворного.
Несмотря на протесты госпожи Молочковой, быка накормили лекарством, которое он запил, с легкой руки Кушнаря, четвертью ведра самогона.
Сначала у Федора Ивановича начался понос, потом кашель, икота и, наконец, бычара счастливо закатил мутные глазища, подобрал под себя все четыре копыта.
— Ну, и чего теперь с этим пьяным куском мяса делать?— свесился с палубы майор Хрыч.
— Лебедку шлюпочную опускай!— скомандовал находчивый Ленька.
После долгих тыканий по всем кнопкам, Паше-капитану все же удалось развернуть к берегу лебедку. Солдаты сбросили вниз изъеденные крысами и плесенью канаты.
Тушу производителя попытались приподнять, чтобы пропустить через нее веревки, осиновыми шестами, но они безбожно ломались. Взялись за березовые дрыны. Эффект тот же самый. Тогда шотландца просто привязали за все четыре конечности.
-Вира помалу!— махнул рукой, командовавший процессом Кушнарь.
Лебедка заскрежетала, заскрипела и все же завертела своими ржавыми механизмами. От этого звука у профессора Вакслера сделалась зубная боль.
Канаты натянулись, словно гитарные струны, потянули вверх попукивающего во сне быка.
— А?!— радовался своей изобретательности бывший учитель литературы.— Главное подойти к сложной задаче творчески.
Однако радость Кушнаря оказалась недолгой. Когда Федор Иванович был уже на полпути к палубе, лебедка захрюкала, задергалась, покрыла окрестности звуком, похожим на врезающуюся в дерево бензопилу. Одна из веревок, намотанная на бычью ляжку лопнула. Производитель повис на трех лапах. Тут оборвался и другой трос. Теперь бычина распластался в воздухе, привязанная за переднюю и заднюю конечности, словно гигантский цирковой акробат.
Побросав все свои штыри и миноискатели, к берегу сбежались саперы. За ними последовали и солдаты, стоявшие в оцеплении.
Военные столпились перед кораблем, разинув рты, глазели на раскачивающегося между небом и землей быка.
Шотландцу же все было по барабану. Он храпел, подергивал изредка мордой, окороками, усеянными мухами, и неожиданно выпустил из брюха, чуть ли не на три метра, свое главное орудие производства. Лебедка еще немного повизжала, затихла.
— Наверное, у генерала, после укуса гадюки, теперь такой же насос,— в полной тишине предположил кто-то из солдат.
Настенька и Федор пребывали в ужасе.
— Дави на кнопки, балбес!— крикнула Молочкова капитану военной посудины.
— А я чего делаю,— раздалось из рубки,— в шашки играю? Не идет, сволочь, ни туда и ни сюда.
-Надо веревки резать,— посоветовал Паше майор Хрычов.
