— Николай, ты слышал, что я сказал? — спокойно спросил бывший библиотекарь. — Мне повторить? Пока ты не объяснишь толком свою роль в этом безобразии, а заодно и почему тебе падре Паоло ничего не сделает, мы далеко не продвинемся. Впрочем, я уже догадываюсь, почему. Мне только одно непонятно: зачем тебе Себастьян тогда скандал устроил, если был в курсе происходящего? А, Николай? Так кто ты в итоге: доблестный шпион, засланный добрым падре Себастьяном следить за злым падре Паоло... или не менее доблестный шпион, которого добрый падре Паоло отправил следить за злым падре Себастьяном... или как там его зовут на самом деле?
— Падре Ксанте, — русич опять опустил голову и принялся теребить край рубахи. — Этьен, прости, но... Ты точно понимаешь, во что ты хочешь впутаться?
Он опять с надеждой взглянул на франка. Глаза буквально кричали: "Откажись! Уйди!"
— Да уж не сомневаюсь, что в редкостное дерьмо! — Этьен запустил пальцы в волосы, тряхнул головой — привычные, знакомые до боли нервные жесты. — Только почему "хочешь"... мне отчего-то кажется, что я уже по уши в нем, просто до сих пор не посвящен в особо, хм, пахучие подробности. Скажем так, сейчас у меня появилась возможность из него выкарабкаться... но, знаешь, прежде чем я решу воспользоваться ею или нырнуть еще глубже, мне бы очень хотелось поговорить по душам с единственным человеком, которому я пока еще доверяю... хотя бы чтобы понять, стоит ли доверять дальше. И еще я надеюсь, что выкарабкиваться или нырять мы будем все-таки вместе... как тебе такая идея, Никола-и?
— Это я привел инквизицию в монастырь, — русич опять опустил голову, устремив взгляд на край рубашки, которую он уже почти порвал. — По приказу Себастьяна. Ему нужно было, чтобы в монастырь приехал официальный представитель инквизиции. Чтобы церкви отошли земли Сильвурсонни, я точно не знаю, как он это собирался сделать. Но Себастьян сказал, чтобы я связался с инквизицией и вот... — Николай душераздирающе вздохнул. — Этьен, мне нужно передать бумаги Паоло, иначе будет что-то очень плохое. Насколько я понял — война.
Он опять умоляюще посмотрел на франка.
— Этьен, отдай мне все, а сам уезжай.
В наступившей тишине раздался треск разрываемой ткани. Николай густо покраснел и растерянно уставился на рубаху.
— Ну, ты даешь! — Этьен плюхнулся на табурет рядом с другом. — На тебя так одежды не напасешься! Знаешь, не хочу тебя расстраивать, Николай, но война может развязаться и в том случае, если ты передашь бумаги... а может и не развязаться. Мы пока видим лишь часть мозаики, остальные кусочки наверняка у наших хитрож... умных инквизиторов. Вероятно, они решили сыграть в четыре руки и оттяпать у его величества Фернандо грешный кус земли для своих святых нужд... впрочем, не возьмусь утверждать наверняка. А теперь, — франк лукаво улыбнулся, — раз все самые страшные тайны раскрыты, предлагаю обсудить степень нашего с тобой участия. Только учти: вариант "отдай мне все и беги" мы рассмотрим в самую последнюю очередь!
— Этьен, — Николай был все такой же красный от смущения, но смотрел на мужчину и говорил твердо. — Что будет, если бумаги передать — это одному Богу известно, а вот если не передать, то будет явно что-то нехорошее. Может быть, я и не прав, но я не могу их не отвезти. Был бы кто-нибудь другой, стукнул бы, забрал все и уехал. Тебя не могу.
Пока Николай говорил, его уверенный взгляд и твердая речь куда-то пропадали, и закончил он говорить, уже опять уставившись в пол.
— Ну почему я не могу так крутить словами, как наш падре или хотя бы ты? — в наступившей тишине вдруг раздался горестный вздох русича.
— Спокойно, брат Николай, — усмехнулся бывший библиотекарь, к которому наконец-то вернулось ощущение веселой непринужденности, сопровождавшее некогда их болтовню и совместные пьянки с русичем — такое родное и знакомое до боли. — Спасибо, кстати, что не стукнул. Слушай... — Этьен вновь взял письмо и теперь пристально изучал скреплявший его сургуч, — у Себастьяна была только одна печать?
— Что? — Николай не на шутку разволновался и подскочил с места. — Этьен, не смей! Ты не можешь! Ну, дай хотя бы я посмотрю! В любом случае, у меня лучше получится!
Этьен фыркнул.
— Что, богатый опыт дает о себе знать? Да успокойся ты, не собираюсь я его вскрывать... прямо сейчас, по крайней мере. Я всего лишь хочу узнать, сможем ли мы потом его запечатать и сказать падре Паоло, что так и было. Держи, — он кинул бумагу обратно Николаю. — Может, у тебя и правда лучше получится.
Николай, насупившись, глянул на франка, а потом принялся пристально изучить бумагу.
— Смотри, — откликнулся он через некоторое время, — видишь, тут прошито? — он ткнул пальцем в одну сторону письма. — Обычно берут какую-нибудь специальную нить, чтобы трудно было найти замену. А вставить ту же не получится — видишь вот этот узелок? Его обрезали под корень, если вытащить нить, то сделать такой же узел не получится. Да и печать... Вспомни печатку падре — она другая.
— Значит, незаметно вскрыть не выйдет? Жаль... — Этьен покачал головой. — Точно нет? У тебя ничего похожего не завалялось в карманах, доблестный представитель инквизиции? Видишь ли, было бы крайне печально прибыть к падре Паоло лишь затем, чтобы обнаружить, что в этом послании говорится что-то вроде "Немедленно схватить подателя сего и предать его жестокой казни". Я как-то читал о двух студентах, которые попали таким вот образом... не хотелось бы повторить их судьбу!
— Этьен, — Николай опять насупился. — Давай я отвезу! Если уж умирать, то лучше одному. Да и посильнее я буду, смогу отбиться, скорее всего.
— Если уж умирать, то лучше никому! — Этьен был решительно не согласен с мнением друга. — Можно подумать, мне тебя очень хочется с бумагами, в которых неизвестно что, отпускать неизвестно куда, где ты будешь неизвестно от кого отбиваться. Слушай, Николай... а этот Паоло Фратори — он какой? В смысле, чего от него вообще можно ждать? Ты с ним общался?
— С ним? Нет, с ним не общался, я только с нашей, валасской инквизицией общался. Я птица не того полета, чтобы с самим папским инквизитором общаться. Но он точно про меня знает. Ему про меня сообщили, и со мной должны были связаться в ту ночь, — Николай замялся, — ну в ту самую ночь.
Русич виновато взглянул на Этьена и предпринял очередную попытку покраснеть.
— Но про Паоло говорят, что лучше ему в руки не попадаться — очень умный, хитрый и цепкий. Клещ.
— То есть подсунуть ему вскрытое письмо не получится, — подвел итог франк. — А то как вцепится... Ага, значит, кто ты такой, он знает, соответственно, бросаться на тебя вряд ли будет. Что до меня... у меня стараниями нашего падре есть именная охранная грамота... ну и не думаю, что старый интриган отправил меня за бумагами с целью угробить. Скорее — втянуть в какое-нибудь безобразие. Что ж, считайте, что я втянулся! Когда выезжаем? И главное — куда?
Николай огорченно посмотрел на Этьена и задумался.
— Я предлагаю вернуться к нам, в монастырь, и разузнать потихоньку, что там творится. В любом случае, после такого гигантского переполоха там должны были остаться монахи инквизиции, а от них я смогу узнать, где искать падре Паоло.
— Отличная идея! — Этьен вскочил, чтобы снова пройтись по комнате. — Мы — купцы, которым приспичило съездить в Валасский монастырь, дабы замолить свои многочисленные грехи. О том, что там случилось, ничего не знаем, разумеется... светской одежды у нас полно, но можно и еще купить. Остановимся в одном из гостевых домов для паломников... ну а там будем действовать по обстоятельствам.
В лицо нас никто не знает — меня, по крайней мере, да и для тебя можно придумать что-то. Люди вообще не очень-то наблюдательны... другая одежда, другая прическа, другая манера речи — и вуаля! Деньги падре предлагаю не трогать пока, у нас и своих достаточно. На дорогу нам вполне хватит, времени на сборы тоже достаточно, переночуем здесь, а с утра — в путь! Тааак, сначала портной... впрочем, нет. Сначала прикажем притащить сюда бадью с горячей водой. Как думаешь, меня не сочтут опасным еретиком, если я вымою голову?
Николай лишь открывал рот — такой прыти от Этьена он не ожидал. Франк, конечно, егоза еще та, но чтобы так быстро вписаться в мирскую жизнь... Русич же, откровенно говоря, и так жил наполовину нормальной жизнью — все-таки очень много времени проводил в поездках по городам. Вроде бы "продавал" вино, а на самом деле контролировал торговлю во всех больших городах Валассии, подвластных монастырю.
— Ну, прикажи, я тогда пока пойду погуляю.
Николай поднялся, стараясь всеми силами скрыть смущение. Вот ведь Этьен! Странно, вроде бы совсем недавно в купальнях вместе о философских вопросах рассуждали, а теперь... Теперь ему нужно уйти, чтобы не смущать библиотекаря. Или, скорее, себя.
Обратный путь до монастыря отнял меньше времени — расстояние, которое почти две недели назад они с Микаэлем и Сеем одолели за день, теперь отняло всего пять часов. Да и то сказать, перерывы на отдых делали короткие, даже костер не всегда разводили... на ночь же бывшие монахи старались остановиться на постоялом дворе. Если такового в очередной встреченной деревеньки не было, обязательно находился радушный хозяин или не менее радушная хозяйка, готовые принять "купцов" — молодых, симпатичных и явно не стесненных в средствах. Гостеприимство щедро оплачивалось серебром. Судя по более или менее завуалированным намекам одной из хозяек, оное гостеприимство распространялось не только на кров, стол и ночлег, но еще и на кое-какие излишества, но Этьену с Николаем после дня в седле было не до излишеств совершенно.
К Валасскому монастырю они подъехали ближе к вечеру. Внешне все осталось по-прежнему, и Этьена неожиданно резанула острая тоска — с одной стороны, они возвращались сейчас домой, и так заманчиво было думать, что стоит переступить порог — и все вернется, и все будет как прежде — ежедневные труд и отдых, книги, молитвы, тайны, ссоры и примирения, беседы и перепалки, тепло рук и огонь глаз... Бывший библиотекарь покачал головой. Монастырь перестал быть их домом в ту самую ночь, когда они покинули его. Ничто уже не будет так, как прежде.
Спешившись, монахи подошли к воротам и постучались. Этьен нервничал, но старался этого не показывать, Николай так и вообще выглядел невозмутимым, как скала. Открыли им довольно быстро — и здесь тоже ничего особенно не изменилось, разве что привратников в коричневом и белом сменили привратники в красном.
32
Пробуждение было тяжелым, словно юноша выпил, по крайней мере, половину кувшина вина. Он очень проголодался. Завозился, открыл глаза и чуть не подскочил, увидев перед собой Легрэ. Тот умывался, плеская в железный таз воду и смывая с рук кровь.
У герцога даже руки затряслись. Что это? Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это не комната в гостевом доме.
Кристиан спокойно посмотрел на него, словно они и не расставались, потом вытер руки полотенцем и, подойдя к постели, присел на край. Он долго смотрел на царапины и синяки на лице Луиса, на темные следы длинной ссадины на шее, хмурился.
— Почему ты умудряешься так часто получать тумаков? — спросил риторически. Едва заметная усталая улыбка поддернула его губы. — Я думал, ты уже давно в гаванях, сел на корабль и — поминай, как звали... М-да уж, недалеко ты ушел.
— Вероятно, — юноша сглотнул, попросив жестом глоток воды, а когда выпил чашку и вытер рубахой рот, продолжил. — Вероятно, потому что слишком упрям, брат Кристиан. — голова кружилась и в ней не складывалось одно с другим. — Что произошло? Что с королем?
— С королем? — изумился Легрэ, и что-то внутри его неприятно кольнуло, когда Луис назвал его братом. Кристиан со смесью радости и отвращения смотрел на герцога, ничем не выдавая себя, и не понимал, почему ему так спокойно теперь, когда рядом этот странный светловолосый мальчик. — Ты, видимо сильно головой где-то приложился, или бредишь, раз спрашиваешь о нем. Откуда мне-то знать, что с ним... Сидит, небось в своем дворце, вино попивает.
— Вы в крови... Что с королем? — теперь юноша вскочил и схватил мужчину за рукав. — Здесь! Он был здесь, в монастыре. Капитан. Прекратите уже лгать и изображать праведника! Что вы сделали с королем? — ярость мешалась с ужасом. — Вы весь в крови... Боже! Вы... Как вы смели? Кто вы такой, чтобы... поднимать руку на короля?
Легрэ хлопал глазами в полном недоумении. Мальчишка бредил, это факт. Капитан Фернандо — король? Кристиан отцепил пальцы Луиса от своих одежд и с напором уложил обратно в постель.
— Так, ну-ка успокойся и говори, в чем дело? А-то решу, что совсем спятил.
— Вы... — герцог подскочил обратно и ринулся к двери. — Что с Фернандо? — закричал на Легрэ. — Кто ты такой? Как ты посмел... Ты весь в крови! Думаешь, что я ничего не понимаю? — ярость выплеснулась наружу огнем. — Это мое было дело! Это моя жизнь. Если мне надо будет, сам разберусь. Теперь из-за тебя многих казнят! Ты...
Кристиан в последний момент схватил прыткого герцога за шиворот, и недолго думая, сгреб в тесные объятия. Обдумать хорошенько сказанное ему не давали.
— Кто король? — прикрикнул на Луиса он. — Фернандо? Да бред какой-то, Луис! С чего ты взял, что он король?! Не успокоишься, сейчас повторно головой о стену приложу! Не знаю, кто тебя чем по голове, но... Да успокойся ты, несносный мальчишка! — Легрэ утащил Луиса на кровать и сев на него сверху, прижал запястья к постели. Немного отдышавшись, Кристиан сурово посмотрел в глаза юноши.
— Вы... Ты... — ярость клокотала в герцоге. — Пусти... Слышишь, ты! Кристиан Легрэ! Пусти немедленно... С инквизицией прибыл король!!! Я в немилости. Я мог заслужить прощение, если бы стал его... Ты! Кто тебе дал право? Кто ты такой? Я требую меня отпустить! Плебей! Мерзавец! Прочь пошел!
Глаза Легрэ стали холодными, как зимнее небо. Он неприятно задумался, почти не ощущая холода, царившего в его келье, не замечая брыканий Луиса.
— Когда ты бежал от него, ты что-то не особенно о своей семье беспокоился, — сказал он, понизив голос. Челка упала на глаза Кристиана непослушными прядями. — Если он и правда король, это многое меняет, только... — Легрэ медленно отпустил юношу и поднялся на ноги, отвернулся и, отойдя к окну, открыл створки. Он почти судорожно втянул в легкие холодный воздух, запрокинул голову и вцепился в каменный подоконник до белизны в пальцах. — Это он с тобой сделал, верно, Луис? — голос монаха дрогнул от обиды, словно это его били, истязали и мучили, словно он сам чувствовал сейчас боль и отчаяние Луиса. — И теперь, ты хочешь к нему вернуться? После того... Я не хочу знать, был ты с ним или нет. Мне все равно, — бросил он, но в этих словах звучало совсем противоположное смыслу чувство. Легрэ ощутил, как в горле встал ком. — Я не выполню твое желание в этот раз. Не выпусти я тебя тогда — вообще бы ничего не случилось. Наш монастырь сожгут вместе с нами... с плебеями. Порадуешься, еще успеешь, Луис. — Кристиан обернулся в пол-оборота, глядя на юношу с выверенным презрением. — Я скажу Себастьяну, кто такой Фернандо... и катитесь вы оба на все четыре стороны.
