Она не пошла бы добровольцем в его эскадрилью, но выполняла бы приказы, сказала она. — Но это не имеет значения, что бы мы ни делали.
— Конечно, имеет.
— Нет. Спросите Это Бремя Должно Пройти.
— Кого?
Она пожала плечами и апатично сидела, пока он не отпустил ее.
После аналогичного опыта с другими кадетами, поскольку имя Бремени всплывало неоднократно, Пириус понял, что для того, чтобы проникнуть в странную, девиантную культуру этой базы, ему придется встретиться с этим фронтовым пророком.
И, как он всегда знал, ему придется встретиться лицом к лицу с самим собой в будущем.
Это Бремя Должно Пройти — или Кверо, как его называли по настоянию Пилы, — не вписывался в эту колонию детей-солдат. Он был слишком высоким, слишком старым, слишком опытным. Он сидел во временном кабинете Пириуса с непринужденным спокойствием и все же каким-то образом доминировал в комнате. Он был сосредоточен, вот подходящее слово; он заставлял Пириуса чувствовать себя молодым, несформировавшимся.
Пириус сказал: — Ты хороший пилот. Твой послужной список ясно говорит об этом.
— Спасибо тебе.
— И ты хорошо умеешь поддерживать свою жизнь. Я бы хотел, чтобы ты был в моей эскадрилье только за эти качества.
Бремя кивнул. Но когда он понял, что Пириус предлагает ему летную должность, он странно избегал взгляда Пириуса. — Как скажешь.
Пириус произнес свою стандартную фразу. — Я с неохотой призываю тебя. Мне нужны добровольцы, если я смогу их раздобыть; миссия и без того будет достаточно сложной, без недобровольных призывников.
— Ты мудр.
— Но суть в том, — сказал Пириус, — что здесь, на Квине, есть много других, которые не захотят идти со мной, если тебя там не будет. Я не понимаю, какую власть ты имеешь над ними.
— Полагаю, я даю им надежду, — сказал Бремя.
— Это твоя философия, не так ли? Ты вигнерианец. Ты веришь, что все это, — он махнул рукой, — будет уничтожено, когда...
— Когда мы достигнем времениподобной бесконечности, — холодно сказала Пила. Она относилась к Бремени с нескрываемым отвращением. При всем своем цинизме она была строгой друзиткой, и нонконформизм Бремени шокировал ее. — Ты здесь только потому, что придерживаешься общественного мнения. — Она помахала наманикюренными пальчиками. — Там, в этой яме, которую вы называете казармой.
— Я не хочу формировать чье-либо мнение. Я только сам по себе.
— Чушь, — сказала Пила. — Я удивлена, что здешние командиры терпят твои отклонения. Я бы ни за что не стала.
— Ты привыкнешь к этому. И, в конце концов, это не имеет значения. Это бремя должно пройти, — сказал Бремя и усмехнулся.
— В любом случае, — сказала она, — не имеет никакого значения, присоединишься ты к нам или нет. Потому что, что бы мы ни делали, все это все равно будет стерто, не так ли? И какой смысл вылезать из своей койки?
— Всегда есть смысл, — мягко сказал Бремя. — Все мировые линии вносят свой вклад в целое, в некотором смысле за пределами нашего понимания. И, конечно, всегда есть люди вокруг вас. Вы должны заботиться о них, как они заботятся о вас. Я действительно верю во времениподобную бесконечность, в конечную конвергенцию...
Пириус кивнул. — Но мы обязаны вести себя так, как будто это не так. Как будто это наш единственный шанс.
Бремя посмотрел на него. — Ты понимаешь. Мы с тобой — я имею в виду Пириуса Блю — долго обсуждали эти моменты. Ты глубже, чем кажешься, Пириус Ред.
— Спасибо, — сказал Пириус. — Послушай, я не заинтересован в твоем одобрении для себя. Но, похоже, мне это нужно, чтобы выполнять свою работу. Полетишь со мной?
Теперь настал момент принятия обязательств, и Пириусу, внимательно наблюдавшему за Бременем, показалось, что он увидел вспышку страха в его глазах. Он понял, что в этом странном человеке была глубина. — Ты можешь отказаться, если хочешь, — сказал он, пытаясь найти понимание.
Но мгновение прошло, и к улыбающемуся Бремени вернулось самообладание. — Думаю, ты знаешь, что я соглашусь.
Пила фыркнула от отвращения. Но поменяла еще один флажок в своем контрольном списке с красного на зеленый.
Когда Бремя собрался уходить, он обернулся. — Еще кое-что.
— Да?
— Ходили слухи...
— Слухи?
— Что вы привезли с собой с Земли серебряного призрака. Живого призрака.
Пириус взглянул на Пилу, которая закатила глаза; командиры Квина почти не сотрудничали с ними по вопросам безопасности. Он сказал: — Я не могу это комментировать. И я все равно не понимаю твоего интереса.
— Это не имеет значения, — сказал Бремя.
Пириус почувствовал, что это на самом деле имело большое значение. Он думал, что многое не понимал в Бремени — возможно, даже Бремя не понимал многое в себе.
Но сейчас не было времени думать об этом, потому что ему предстояло еще более трудное собеседование.
Пириус Блю был высокомерным, самоуверенным.
Его лицо, конечно же, принадлежало Пириусу Реду. Но Ред был потрясен тем, каким старым он стал, даже по сравнению с его воспоминаниями о суде семимесячной давности, как будто их разделяло гораздо больше, чем пара лет. И посеребренные диски пехотного образца, заменявшие его зрачки, были жуткими, блестящими.
— Позволь мне прояснить это, — сказал Блю. — Ты хочешь, чтобы я летал в твоей детской эскадрилье. Ты хочешь, чтобы я отчитывался перед тобой.
Ред упорно старался держать себя в руках. — В этом нет ничего беспрецедентного. — Это было правдой; он попросил Пилу просмотреть записи. — Было много случаев, когда темпоральные близнецы служили вместе.
— Да, но не когда один служил под командованием другого.
— Что в этом плохого?
— Я — это ты, — сказал Блю. — Или, скорее, я тот, кем ты хотел бы быть. Я старше, мудрее, опытнее, красивее тебя. — Он на самом деле искоса посмотрел на Пилу, пытаясь оттолкнуть ее. Ред почувствовал смутную гордость за то презрительное отвращение, которое она излучала в ответ.
За несколько коротких дней в качестве командира эскадрильи Ред начал постигать азы командования. Теперь он собрал все это воедино. — Разберись в этом, — рявкнул он, и Блю, похоже, удивился его тону. — Мне эта ситуация нравится не больше, чем тебе. Но я застрял с этим. У меня есть миссия, у меня есть мой долг, и я намерен его выполнить.
— Не читай мне нотаций, ты... ты...
— Что? — Пириус встал и перегнулся через стол. — Что? За кого ты меня принимаешь? Я не твой клон. Я не родственник по группе, не брат и даже не близнец. Я не какая-то твоя неудачная копия. Я — это ты. Может быть, тебя возмущает мое существование. Но поверь мне, твое возмущает меня гораздо больше. Я здесь, — сказал он. — Ты тоже. Смирись с этим.
Блю покачал головой. — Если ты призываешь меня...
— Я никого не призывал. Я ищу добровольцев. — Это, казалось, удивило Блю. — Знаю, что ты справишься с этой работой, — сказал Ред. — Потому что я хорошо знаю себя.
— Итак, ты хочешь, чтобы я вызвался добровольцем.
— Нет. Я хочу большего. Хочу, чтобы ты поддержал меня.
— Почему? Чтобы тебе было хорошо?
— Нет. Потому что ты приведешь с собой хороших людей, таких как Несокрушимая Надежда и Коул.
— Я подумаю об этом...
— Дерьмо. Скажи мне сейчас или уходи.
Блю, смело глядя на него, покачал головой. — Ты так со мной разговариваешь. Но ты понятия не имеешь, что я здесь увидел. Совсем не понимаешь.
— Дай мне ответ.
Молчание затянулось. Пила сидела молча, очевидно, очарованная тем, как две половинки Пириуса, соединенные судьбой и взаимной ненавистью, смотрели друг на друга сверху вниз.
В конце концов, Пириус Блю согласился. Пириус Ред всегда знал, что так и будет, хотя они вдвоем будут сражаться до самой Чандры. В конце концов, это было то, что он сделал бы сам.
Когда Блю повернулся, чтобы уйти, Ред остановил его. — Нам придется научиться ладить. У нас всегда будут семнадцать лет общей жизни.
— Ну и что? — огрызнулся Блю. — Это в прошлом.
— Ты не собираешься спросить о ней?
Спина Блю напряглась. — О ком?
— О Торек. Давай, Блю. Нам нужно это обсудить.
Блю пожал плечами. — Нам не о чем говорить. Она твоя Торек. Моя — потеряна во временной шкале, которой никогда не будет. Ты привыкнешь к этому. — И он ушел.
Глава 43
Чудовищный рост эпохи инфляции закончился.
Вселенная продолжала расширяться, более медленно, чем раньше, но неумолимо. Тем не менее происходили фазовые изменения, поскольку когда-то объединенные силы все больше распадались, и с каждой потерей симметрии в расширение вводилось все больше энергии.
Освобождение электромагнитной силы из тюрьмы симметрии было особенно впечатляющим, поскольку внезапно стало возможным существование света. Вселенная озарилась огромной вспышкой — и пространство немедленно заполнилось волной обжигающего излучения. Это первое яркое свечение было настолько энергетически плотным, что оно постоянно объединялось в частицы материи — кварки и антикварки, электроны и позитроны, — которые почти так же быстро аннигилировали друг с другом. Однако тогда еще не было ни атомов, ни молекул. Действительно, температуры были слишком высоки, чтобы кварки могли объединиться во что-то столь стабильное, как протон.
Первичные черные дыры, сохранившиеся с эпохи пространственно-временной химии, снова обеспечивали некоторую структуру в этом бурлящем хаосе; проходя через светящийся суп, они собирали скопления кварков или антикварков. Хотя сами кварки постоянно таяли, структура этих кластеров сохранялась; и в этих структурах была закодирована информация. Взаимодействия стали сложными. Образовались сети и циклы реакций, некоторые из них усиливались петлями обратной связи.
Неизбежно последовали определенные последствия. Для этой вселенной это была уже старая история — но это было новое поколение жизни.
Но это была вселенная разделения. Для каждой созданной частицы материи существовал двойник из антивещества. Если бы они встретились, они бы немедленно взаимно уничтожились. Только случайные локальные концентрации вещества или антивещества позволили вообще сформироваться каким-либо структурам.
В этих переплетенных мирах материи и антиматерии сформировались параллельные общества. Никогда не способные соприкасаться, способные наблюдать друг за другом только издалека, они, тем не менее, вступали в контакт, обмениваясь информацией и изображениями, наукой и искусством, взаимно влияя друг на друга на каждом этапе. Развивались культуры зеркального отражения, каждая из которых стремилась подражать достижениям недостижимой другой. Были и войны, но они всегда были настолько разрушительными для обеих сторон, что взаимное сдерживание становилось единственно возможным вариантом. Было даже несколько невозможных, безответных любовных романов, охватывающих противоположности.
Фундаментальное разделение мира рассматривалось как по сути трагическое и вдохновило множество историй.
Различные виды материи, между тем, были не единственными обитателями этого свирепого века. Они делили свою радиационную ванну с гораздо более древними формами жизни. Для выживших из федерации пространственно-временной химии этот век бесконечного радиационного шторма был холодным, промозглым, пустым, дефекты пространства-времени, которые характеризовали их вид, рассеялись и растянулись до бесконечности. Но им удалось выжить. Постепенно они покинули свои ковчеги и искали новые способы жить.
Глава 44
В конце концов, прошла целая неделя, прежде чем Пириус собрал свой летный состав из тридцати человек, включая его самого и Торек, в качестве основных экипажей и еще девяти в качестве резервных. Но теперь до крайнего срока Киммера оставалось всего семь недель, а серьезная работа по обучению и развитию еще даже не началась.
Пириус доставил своих рекрутов с Квина и других мест обратно на Скалу 492. Даже это была непростая бюджетная операция; ему и Пиле пришлось изыскивать свободные места на рейсовых транспортных кораблях.
На обратном пути из Квина он не мог избежать встречи со своим вторым "я"; всякий раз, когда они проходили мимо друг друга, их напряженное молчание было холодным. Все смотрели, зачарованные.
Вернувшись в 492-ую, Ред вызвал Бремя и Пириуса Блю в офис, который Пила оборудовала для него. Они стояли бок о бок, вытянувшись по стойке смирно, но Блю каким-то образом продемонстрировал свою дерзость.
— Мне нужны два командира звена, — сказал Пириус Ред без предисловий. — Итак, можете догадаться, почему я вызвал вас сюда.
Бремя и Пириус Блю переглянулись.
Бремя нахмурился. Он снова казался странно уклончивым. Но он сказал: — Это не та ответственность, которую я хочу. Но я бы не отказался от нее.
Пириус Ред кивнул. Он повернулся к Блю. — А ты?
Блю был презрителен. — У меня есть выбор?
Ред сердито огрызнулся: — Больше выбора, чем ты предоставил мне, когда вернулся с того магнетара. Послушайте, с моей точки зрения, ни один из вас не является идеальным кандидатом. Бремя, честно говоря, я с подозрением отношусь к тому, что происходит в твоей голове. — Бремя отвел взгляд. — И Блю — я знаю тебя слишком хорошо, и мы никогда не поладим. Но вы оба мне нужны; вы лучшие, кого я могу найти. Блю, ты лучше всех это знаешь.
Он ждал. В конце концов, Бремя согласился на работу, но отстраненно. Блю коротко кивнул.
Ред испытал невыразимое облегчение.
Теперь он смог еще больше завоевать доверие Блю и Бремени. Все, что они знали до этого момента, как и другие кандидаты, было то, что миссия будет включать сложные полеты с использованием новой технологии. Он начал объяснять, какой будет цель.
— Ты сумасшедший, — сказал Пириус Блю. — Мы собираемся нанести удар по самой Чандре? — Но Ред увидел, что его глаза горят от возбуждения.
Ред осторожно спросил: — Ты хочешь, чтобы я отстранил тебя от миссии? Я мог бы это сделать, хотя теперь ты знаешь слишком много; тебя пришлось бы держать под стражей до окончания полета.
— И позволить кому-нибудь другому управлять этим? — Блю ухмыльнулся; он выглядел диким. — Ни за что.
Пириус повернулся к Бремени. — А как насчет тебя?
Бремя казался более обеспокоенным. — Это может сократить войну.
— Или затянуть ее, — сказал Блю, — если все пойдет достаточно плохо.
— В любом случае, — сказал Бремя, — все должно измениться.
Пириус кивнул. — Тебя это беспокоит?
— Что бы мы ни делали, это не имеет значения. По крайней мере, в долгосрочной перспективе. И это благородный поступок.
Пириусу было трудно расшифровать этот проблеск инопланетного мышления. — Значит ли это, что ты в деле?
И снова Пириус уловил вспышку страха. Блю тоже заметил это и обеспокоенно взглянул на Бремя.
Но Бремя расправил плечи. — Да, сэр!
Как только пришвартовался последний транспорт, Пириус Ред привел своих новобранцев в самый большой герметичный купол 492-ой и приказал им выстроиться перед ним в надлежащем порядке. С Пилой рядом он неловко стоял на ящике, единственной трибуне, которую смог найти.
Он посмотрел вдоль их рядов, на неуклюжий искусственный торс Джис, на аномально старого, как Бремя, на таких ущербных детей, как Тили-три — и, конечно, на свое собственное угрюмое лицо из другой временной шкалы. Ему было трудно поверить, что за всю долгую историю этой войны где-либо на фронте был собран такой сброд.
