— Так теперь и мыкаюсь. Прежде, когда матушка жива была, всё у нас было в порядке, всего хватало. Матушка завсегда сироток привечала — ну, вроде тебя, — вот они и старались, работали. Мы их, конечно, кормили, не обижали. Крышу над головой давали.
— В сенях? — не удержалась я.
Понька недоумевающе уставился на меня.
— А и в сенях. Разве там плохо? У нас однажды целых три сироты кормились. Кого в сени, кого в коровник определишь. Всё ж — не под забором.
— Да уж, не под забором... — протянула я, живо представляя "облагодетельствованных" сирот. Наверное, когда я пропала, тетка Броня быстро сообразила, что потеряла дармовую рабочую силу. Ну, а сирот во все времена хватает... — И куда ж они потом девались, работнички ваши? Разбегались?
— Да по-разному, — пожал плечами парень. — Кто зимой застудится да от лихорадки сгинет, кто, неблагодарный, счастья какого-то пытать уйдет. Даже и "спасибо" не скажет за науку! И чего им не хватало?.. А нынче — где их взять, сирот-то? Людей у нас маловато стало, вот ведь беда! Как теперь с хозяйством управляться? — Понька обвел рукой приунывший дом и развалины небедного прежде подворья. Быстро он, однако, с ним расправился. — Слушай, да ты точно ль Славка?
— Точно-точно, — кивнула я, отчаянно жалея, что решила посмотреть на свой бывший дом. Лучше бы я просто сходила на могилку к тетушке Всемиле.
— Так это ж просто замечательно! — внезапно воодушевился недотепа. — Раз ты вернулась, то тебе теперь и хозяйство вести!
— Что?!! — опешила я.
— Ну как же? — Понька неожиданно резво встал между мною и калиткой — видимо, чтобы я не смогла сбежать от неожиданно подвалившей мне удачи, практически подарка судьбы. — Раз ты тогда в лесу не сгинула, значит — в бега ударилась, из нашей родительской воли вышла! Шаталась невесть где едва ль не цельных восемь лет! Да ещё неизвестно, как ты себя всё это время вела. Так что теперь тебе прямая дорога грехи свои замаливать, хозяйство поднимать, да хозяина, то есть, меня ублажать. Девка ты хоть и тощая, но справная, — облизнулся парень, жадно глядя на меня. — Ну, давай, иди в дом! Пошла, говорю, пошла!
Я молча рассматривала это осторожно приближающееся ко мне недоразумение. Бедные дети! Думаю, последние годы им приходилось совсем не сладко, гораздо хуже, чем мне — восемь лет назад братьев интересовали дальнобойные рогатки, пирожки с вареньем и сворованные у соседей сливы, а вовсе не девки. Но вот позже они расширили круг своих увлечений...
— Дай пройти, — хмуро сказала я, пытаясь обогнуть парня.
Не тут-то было. Недоросль растопырил руки, словно баба, пытающаяся поймать гуся, и медленно пошел на меня.
— Тихо, тихо, — бормотал он себе под нос, зорко следя за тем, чтобы очередная "сиротка" случайно не проворонила своего счастья.
От удивления я даже растерялась. С тех самых пор, как я рассталась с "благодетельницей" Броней, большинству людей даже не приходило в голову так со мною разговаривать. А если вдруг кому и приходило, то эту оплошность я исправляла быстро и — по возможности — наглядно. Алгушка вон, сестрица Дарова, по сей день вздрагивает, увидав что-нибудь синее или рогатое.
Я могла бы одним щелчком размазать противного парня по земле, но вместо этого стояла и смотрела, как он подбирается ко мне.
— Слав, а я тебя по всему селу разыскиваю. Этот прыщ тебе что, докучает?
Небрежно облокотившись на плетень, Дар с любопытством, словно редкую диковинку, разглядывал наступавшего на меня Поньку. Я выдавила из себя виноватую улыбку и неловко развела руками — дескать, шла я себе, шла, прогуливалась, а оно вон как обернулось!
Мой новый "благодетель" раздраженно зыркнул на чародея. Всё-таки, с некоторым опозданием начала припоминать я, из двух братьев посообразительнее был младший, Донька. Глуповатый Понька не мог придумать даже простейшей каверзы, однако за Донькины проделки всегда доставалось именно ему. Похоже, с возрастом ума у парня не прибавилось. Ибо только законченный идиот мог попытаться нахамить Дару...
— Вот, а что я говорил? — пробурчал парень, неожиданно ловко цапнув меня за локоть. — Сразу видно, что ты за штучка! Ну, ничего, ничего.... А ты уважаемый, иди себе! Нечего за чужой забор хвататься. Это улица для всех, а плетень мой, собственный.
— Живо отпусти меня, придурок, — злобно прошипела я, пытаясь выкрутиться из липких Понькиных лапок, — это мой муж!
— Ах, му-у-уж! — с издевкой протянул Понька. — Ты что же, решила, что девке можно выходить замуж без братниного благословения?! Я тебе единственная родня, так что ты должна меня почитать, словно отца с матерью!
— Тебя, часом, мамка из люльки вниз головой не роняла? — изумилась я. Ничего себе, родственничек отыскался на мою голову!
— Иди, иди, — Понька настойчиво подтолкнул меня к крыльцу. — Дома поговорим. Счастливо оставаться, уважаемый. Да, а от моего забора ты всё-таки отойди!
Я беспомощно посмотрела на Дара. Что тут скажешь? Похоже, дурня проще прибить, чем убедить!
Наверное, Дар пришел к такому же выводу. Неприязненно глядя на недоумка, он щелкнул в воздухе пальцами, словно отвесил кому-то крепкий щелбан. Кому — стало ясно в тот же миг. Выпустив мой локоть, Понька пролетел с десяток шагов, впечатался в стену горестно застонавшей избы и сполз на землю, мыча и потирая вспухающий на глазах лоб. Кажется, я даже услыхала, как в его пустой голове что-то загудело.
— Вот сколько тебе можно говорить, — вздохнул чародей и легко перемахнул плетень, — чтобы ты никуда без меня не ходила? И что с тобой — ты разучилась колдовать? Или мы с Зораном вчера у тебя слишком много сил выкачали? Слушай, а это вообще кто? Местный сумасшедший?
— Дар, это Понька, — я с облегчением вцепилась в руку мужа, — сын тетки Брони. Ну, помнишь, я тебе рассказывала?
— А-а-а, — заинтересовался чародей, — Броня — это та злобная баба, которая вселилась в твою избу, а тебя определила себе в холопки? А затем выгнала в зимний лес?
— Ну... да. Они все, кроме Поньки, погибли — ну, тогда, весной. А он... думаю, он и взаправду больной на всю голову.
"Больной на всю голову" оказался недоволен поставленным диагнозом. Всё еще потряхивая этой самой нездоровой частью тела (словно надеялся, что вот-вот там забренчит одинокая, но очень умная мысль!), он обиженно прогудел:
— Вот ты, значит, как! Сестру, значит, свел, да ещё и колдунствуешь? Последнего здоровья лишаешь? А вот я сейчас на тебя старосте пожалуюсь! Живо виру за нанесенные обиды уплатишь!
— А он что, и правда твой брат? — недоверчиво спросили с улицы.
Я обернулась — и ойкнула. Из-за многострадального плетня на нас глазела целая толпа народа: князь Гордята, пяток ратников из его свиты, среди которых я заметила довольного собою Щапа (верно тебе говорю, князь, своими глазами видел, как твоя невестка вниз по улице шмыгнула!), невысокий мужичок с козлиной бородкой и в новой богатой шапке — видно, здешний староста, а также жадно наблюдающий за всеми Степка.
— Так что, это твой брат? — повторил свой вопрос Гордята.
— И даже не родственник, — коротко ответила я, но тут же в сердцах прибавила: — Чур, чур меня от подобной родни! Никто он мне. Никто, и звать никак.
Козлобородый староста испуганно закивал — дескать, нету у этого бестолкового Поньки никаких родственников, никогда не было и впредь не будет!
Тем не менее, мой любознательный деверь не угомонился, пока не вытянул из меня всю историю.
— Значит, говоришь, это то самое село?
— Вторую кротовину Зоран размечал, — пожал плечами Дар. — Мне, если честно, даже не пришло в голову, что это и есть Славкино Запутье.
— А теперь этот смерд хочет, чтобы ты снова к нему в холопки пошла? — неизвестно почему развеселился Гордята. Я кисло скривилась. А князь захохотал: — Да только нынче по закону он твой холоп!
— Что? С какой стати?!! — одновременно проговорили мы с Даром, я — изумленно, а он, как мне показалось — с досадой.
— Братец, — хитро поинтересовался Гордята, — а ты, часом, не забыл о том свитке, что я тебе передал на следующий после твоей свадьбы день? — Дар поморщился, но помотал головой. Не забыл. — Что там было? — и, не дождавшись ответа, князь повернулся ко мне: — Наш отец, великий князь Велимир, пожаловал своему сыну, твоему мужу, титул князя и наместника Северных земель, в которые входит и Березань с деревеньками, и твой Черный Лес с окрестными селами. Ну, а Запутье — в их числе. Свадебный, так сказать, подарок отца сыну. Теперь вы вольны распоряжаться этими землями и живущими на них людьми по своему усмотрению.
— Ну да, — нехотя подтвердил мой чародей, — было дело. Только я тебе сразу сказал, что мне такой подарок ни к чему. Я не политик, а маг. Меня интересует алхимия, науки и ремесла, а не выколачивание податей.
— Ну, так не выколачивай, — милостиво разрешил старший брат. — Пожалуйста, изучай тут свои науки и развивай ремесла — никто ж не против! Отец, кстати, очень на это рассчитывает.
Дар скрипнул зубами. Что-то не похоже, чтобы расчеты родителя его сильно радовали. А мой деверь, между тем, продолжил:
— Ну так, сестрица дорогая, что ты пожелаешь сделать с этим вот ничтожеством? — не глядя, он дернул подбородком в сторону ошеломленного Поньки, до сих пор жмущегося к стене избы. — Хочешь, он будет твоим личным холопом?
— Избави меня Боги! — я не сумела скрыть своего отвращения. — Да и какой из него холоп? Жрет в три горла, работать не умеет — за них с братом всю жизнь впахивали несчастные дети, сироты, которых их мамаша брала на так называемое "воспитание". Кстати, с ведома и молчаливого согласия остальных селян!
Я сурово поглядела на старосту. Тот угодливо сморщился и замахал на меня сухонькими ладошками: всё это бывало только при его, старостиных, предшественниках! А уж лично он нипочем подобного безобразия не допустит!
— Ну, так отправь его в рудники, — равнодушно предложил Гордята. — Или, если он и на это не годится, вели казнить.
Я укоризненно покачала головой — нет, правда, как это можно вот так запросто взять и казнить человека, пусть даже и такую мокрицу?! Понька придушенно заскулил. Ему всё-таки хватило ума сообразить, что рядом с ним сейчас находятся какие-то очень-очень важные люди, имеющие право распоряжаться жизнью и судьбой других, в том числе и его, Понькиной (вон как лебезит перед ними заносчивый староста, любо-дорого посмотреть!) А сбежавшая восемь лет назад девка (мать говорила, она им какая-то дальняя-предальняя родня, между прочим; хоть и впрямь даже не седьмая, а семьдесят седьмая вода на киселе, но всё же, всё же...) неким совершенно непостижимым образом с этими очень-очень важными людьми связана.
Но вот что со всем этим делать, Понька не знал. Может, удастся чего выторговать?
— Сестра, — жалобно и гнусаво проныл он. — Сестра ж, кровь родная! Верните сестры... сестре...
— Вот ведь дурень! Какая я тебе сестра?! — с досадой ругнулась я, а хранивший до сих пор подозрительное молчание Степка спрыгнул с плетня, подскочил к вытаращившемуся на него парню и коротко гаркнул:
— Заткнись!
И сразу все встало на свои места. От одного-единственного слова, произнесенного некрупным домашним животным, мой так называемый "братец" попытался уменьшиться в размерах и закатиться под крыльцо, а благообразный староста вытянул губы дудочкой, закатил глаза и рыбкой нырнул за плетень.
Молодец, Степка. Смех — великая вещь. По крайней мере, хохочущему Гордяте больше не хотелось кого-нибудь казнить, а Дар перестал хмуриться и, посмеиваясь, спросил:
— Ну что, Славка, ты готова вот таких дремучих "понек" перевоспитывать?
— А на что их перевоспитывать? — хмыкнула я. — Воспитывать надо детей, а не таких олухов здоровенных. Этих нужно в узде держать, да безобразничать не позволять, да заставлять работать, а уж они сами либо приспособятся, либо... не приспособятся, в общем.
— К чему приспособятся? — с интересом уточнил мой чародей.
— К тому, что ты от них станешь требовать, — пожала плечами я.
— И ты готова требовать? С "понек"-то?
— Ну, таких, — я кивнула на ходящее ходуном крыльцо, под которое до половины втиснулся собственно Понька, являя нашему обзору прикрытый лоснящимися штанами зад, — таких даже здесь мало. Это — редкий товар. Можно сказать, редчайший. Диковинка. Пусть себе живет, как знает. А с обычными людьми, как правило, можно договориться.
— Что ж, — поморщился Дар, — может быть, что и придется. Вот только не сейчас, попозже. Нам прежде надо с нежитью разобраться, да ещё с Сивелием, колдуном этим ненормальным. Ясно тебе, братец?
Между тем, староста потихоньку очухался и выполз из-за плетня, поднялся сперва на четвереньки, потом на ноги — и принялся кланяться, то и дело с благоговением поглядывая то на нас с Даром, то на Степку.
— Милости прошу ваши светлости пожаловать ко мне в дом, — исступленно бормотал он, — милости прошу! И вас, госпожа княгиня, и вас, господин котик! Сделайте одолжение, соблаговолите откушать, что Боги послали!
При слове "откушать" я вздрогнула, а затем насупилась — Малушины блины собирались ещё долго напоминать о себе, а слово "княгиня" неожиданно резануло ухо. Дар же, напротив, ухмыльнулся и обнял меня за плечи.
— Слушай, княгиня (я раздраженно зашипела), а я ведь тебя не просто так разыскивал. Пошли, дело есть.
— И далеко ль идти? — я строго сдвинула брови. Что-то князь Гордята подозрительно оживился. Да и ратники начали как-то странно переглядываться. А Степка — тот и вовсе так и норовит отвернуть от меня свою хитрую морду.
— В храм, — серьезно сказал чародей, — венчаться.
— Что, опять?! — изумилась я. — Это такая шутка, да? А где смеяться?
— Ничуть. Колокола нашли? Нашли. Пусть только два — нам хватит. Храм Молодого Бога в селе есть? Вот он стоит. Священник? Ждет нас с тобой. Что ещё надо?
— Постой-ка, постой! Но как же твой отец? Ведь он желал, чтобы мы венчались в Преславице!
— Ну, хочешь, обвенчаемся в Преславице ещё раз, — легкомысленно пообещал Дар, — но сначала здесь и немедленно.
— Да зачем? Что за спешка-то?!!
— Ничего особенного, — чародей пожал плечами. — Просто я не хочу рисковать. Если захочешь — будут тебе потом любые праздники и свадебные гулянья. Но это потом. А венчание — прямо сейчас.
— Ну, хорошо, — я махнула рукой, — пошли. Может, и правда удастся отвертеться от торжеств, которые всё так и норовит закатить твой папаша.
Князь Гордята разинул рот и снова захохотал басом.
— Ну, братик, тебе и сокровище досталось! Праздники не любит, венчаться не любит! Ей лишь бы в книжках пыльных копаться да зелья свои колдовские варить. Впрочем, оба вы хороши; одно слово — чародеи!
— Кова-а-арная! — радостно подтвердил Степка, запрыгивая ко мне на руки.
— Да сколько ж можно? — пробурчала я, выходя со двора на улицу. Дар, посмеиваясь, последовал за мною.
— Ваши чародейства! — неожиданно грянул вопль. Хлопнувшись на колени, староста резво пополз в нашу сторону, норовя при этом ещё и тюкнуться лбом о землю. — Счастье-то какое! Да неужто к нам наконец-то господа маги пожаловали?! Мы ж вас который месяц всем селом ждем — не дождемся! Богами молю, смилуйтесь, обороните от напасти лютой!!!!
