Вовремя. Туда, где он только что стоял, ударил "Реквием сирены".
Тягучий, мелодичный, но жестоко терзавший уши звук пронзил тысячами огненных игл, не давая пошевельнуться. Груды обломков, кусок стены, часть мостовой — всё, что оказалось на пути вражеских чар, смешалось в идущую направленными наружу волнами бесформенную массу. Какое-то количество парящих в воздухе материализованных хлопьев плазмы и скрывающихся в них добела раскалённых молибденовых нитей просто исчезло.
Высшее заклинание задело его защиту лишь краем, но и этого оказалось достаточно, чтобы она перестала существовать. Превозмогая парализующую боль, Алесто отчаянным усилием рванулся прочь, как можно дальше от зоны поражения. Мускулы застонали от напряжения, посылая тело в прыжок. Он врезался в перегородку между комнатами, пробил её и покатился по полу. Не мешкая вскочил на ноги, формируя "Прозрачный бастион", и бросил все силы на сканирование, пытаясь понять, где теперь находится атаковавший маг.
Бил, без сомнения, сам де Риль, больше здесь никто не сумел бы применить чары такого класса. По крайней мере, не настолько быстро и чисто. Алесто спас только опыт; оставайся он на месте после создания "Снегопада" хоть секундой дольше — и уже имел бы хороший шанс в личном порядке ознакомиться с внутренним устройством Царства Смерти.
"Дом под контролем, — долетел Резонанс Сезара. — Де Риль, по-видимому, во внутреннем дворе, я не получил ответа от отправившихся туда".
"Хорошо, — отозвался Алесто. Его сканирование дало сходные результаты. — Окружайте двор защитой. Позаботьтесь, чтобы она сдерживала высшую магию. И не мешайте мне".
"Он один. Мы можем ликвидировать его без всякого риска..."
"Я сказал — не мешайте мне!"
"Да, учитель", — отступился к'тор.
Алесто, перешагивая через обломки, направился к ближайшему из оставленных его снарядами проломов.
Как он и предполагал, тот открывался непосредственно в аккуратно замощённый внутренний двор. Низкие скамеечки, небольшой бассейн с фонтаном в виде раскрытой ладони, увивающий стены плющ... Когда-то там царили покой и уют. Сейчас же бортик бассейна был пробит, и вода свободно лилась через пробоину; часть скамеек оказалась расколота в щепки, повсюду валялись осколки стен и перекрытий. В воздухе висела пелена не до конца осевшей пыли.
А посреди всего этого разгрома стоял кряжистый, похожий на ствол столетнего дуба мужчина, в чьих коротко стриженных тёмных волосах сверкали сотни серебряных нитей. Жерар де Риль.
Заметив приближающегося Алесто, он, раньше цепко рыскавший взглядом вокруг, тотчас переключил своё внимание на нового противника. Оглушительно рявкнул:
— Ди Орри?! Твоих рук дело?!
— Не только моих, мсье де Риль, — не замедляя шага произнёс Алесто. — Я тут не один.
— И какого Дьявола ты хотел этим добиться?! — от густого баса, казалось, дрожала под ногами земля. — Сейчас тебе на голову сядет весь парижский ковен!
— Не думаю. У парижского ковена сегодня найдётся масса других занятий.
— Что тебе нужно? — де Риль сбавил тон, но теперь в его голосе звучала настоящая, неприкрытая угроза. Угроза, за которой стояло могущество Старейшины рода Блуждающих-в-Ночи.
Она могла короля заставить на коленях молить о пощаде, а храбреца трястись от страха, обливаясь холодным потом. Услышав её, праведник отрёкся бы от Господа и восславил Сатану, а скупец расстался бы со всем нажитым богатством, чтобы просить милостыню. В ней крылась сила, способная горы обратить в щебень, а моря в пустыни.
Но Алесто ди Орри не дрогнул. И ответ его прозвучал по-прежнему ровно:
— Мне нужен ваш титул.
Де Риль атаковал ещё до того, как стихло последнее слово. Минимально напряжённый "Реквием сирены", остававшийся у парижанина наготове, мгновенно развернулся в бастардный клинок, готовый разрубить Алесто пополам, но... Того уже не было на пути полупрозрачного, текучего лезвия.
Он стоял у де Риля за спиной, хотя не сделал ни единого движения.
Телепортация. Редкое и опасное заклинание, полученное Аммонио Мантейрой от Эрика фон Вайна и переданное лишь ближайшему сподвижнику, — сегодня оно сыграло решающую роль.
Алесто схватил продолжающего бессмысленный выпад де Риля одной рукой под подбородок, другой за затылок — и мощным рывком отделил его голову от тела, отбросив её далеко в сторону и одновременно впустив в реальный мир чистый ток магической силы. Слишком лёгкий, чтобы представлять серьёзную опасность; но достаточный, чтобы растворить в себе ослабившую на краткое время связь с плотью сущность парижанина. Смерть Жерара де Риля была бесславной и очень быстрой — с начала боя не прошло и секунды.
Алесто рассеял не пригодившийся "Прозрачный бастион".
...И в тот миг, когда мёртвое тело врага с глухим стуком упало к его ногам...
В миг, когда могущественная магия ещё пьянила, туманя взор, но уже не находила, кого разить...
В миг подлинного, кровавого триумфа...
...в этот миг Алесто ди Орри стал Старейшиной рода Блуждающих-в-Ночи. По праву сильного — по праву победителя! — взял себе титул, носимый среди вампиров лишь могущественнейшими из магов.
Отныне и навсегда он принадлежал к их числу.
Два дня спустя, Париж.
Эйфелева башня сверкала.
Огни фонарей на железном каркасе, прожекторы подсветки на земле, прожекторы подсветки на первом ярусе, втором... Они работали на полную мощь, словно пытаясь доказать, что ночной облик главной — по мнению остального мира — достопримечательности Парижа гораздо интереснее и завлекательнее дневного. Что он сияет ярче.
Они будто спорили с солнцем, старались затмить его свет своим — пусть не столь ослепительно ярким, но зато прекрасно поставленным, идеально подобранным именно к этому месту и именно к этому творению инженерной мысли и кропотливого, тяжёлого труда.
Что ж, многих им удалось убедить.
...а некоторых убеждать и не требовалось — ведь есть в мире те, кто давно уже забыл, как выглядит день и как выглядит солнце. Те, кто мог видеть одну лишь ночь.
Потому что сияние дневного светила несло им неотвратимую гибель. Оно и только оно было и оставалось единственной, необоримой, извечной слабостью немёртвых.
— Ненавижу эту железяку, — начало для серьёзного разговора было не самым подходящим... но с чего-то начинать всё равно следовало.
Трое Старейшин неспешно шли по обзорной террасе над площадью Трокадеро. Никто из них не испытывал сегодня желания сидеть в четырёх стенах, какой бы комфорт и роскошь те ни предлагали, потому князь, решив совместить приятное с полезным, предложил собраться под открытым небом. Эта беседа — последняя перед началом активных действий; обсудить следовало многое, проволочек дело не терпело.
Высказывание Вольфа, достаточно громкое, чтобы его услышали не только спутники, но и ближайшие из прогуливающихся рядом людей, действительно стало отправной точкой разговора — они встретились лишь несколько минут назад и пока, не считая кратких положенных приветствий, молчали.
Не собираясь с мыслями, как могло бы показаться со стороны, а просто не желая торопить события. Эрик был уверен, что лорд с учеником продумали ход беседы не хуже его самого.
Шериф, по счастью, говорил на древнегерманском, и внимание привлекло лишь агрессивное звучание фразы, а не её мало подходящий к обстановке смысл. Так что люди, бросив несколько быстрых взглядов на трёх Блуждающих-в-Ночи, вскоре вновь потеряли к ним интерес, примирившись с далёким от обычного соседством.
Гигант в не по летней погоде тяжёлом красном плаще неприятного, напоминающего сырое мясо оттенка, похожий на ожившую скалу и легко поспоривший бы размахом плеч с обоими своими спутниками сразу. Едва ли уступающий ему в росте, но куда более худощавый элегантный черноволосый мужчина в прекрасном тёмно-сером костюме. Предпочетший в одежде одну лишь чёрную кожу пепельноволосый юноша, тонкий и невысокий, чьи идеальные, лишённые даже малейшего изъяна черты отчего-то внушали неприязнь.
Каждый из них в отдельности мало походил на обычного горожанина или туриста, собравшись же вместе они являли собой зрелище и вовсе крайней степени неординарности. Но опутанные сетями популярной ныне толерантности жители Парижа не чувствовали морального права признаваться в этом даже себе — и потому старались не смотреть в сторону весьма интригующей компании... без веских на то причин.
— Как по мне, так она прекрасно подходит этому городу, — с едкой усмешкой отозвался Эрик. — Отлично отражает его суть — разукрашенная серость, воспетое не имеющими и понятия о красоте глупцами уродство, — он нарочито театрально взмахнул рукой, призывая взглянуть на отлично видимый впереди предмет разговора в указанному свете, и с полным сарказма смешком закончил: — Так что здесь она на своём месте, и мне, благодаря этому, очень по вкусу!
Князь тоже говорил на языке викингов и тоже довольно громко, не скрывая эмоций. Так что им снова достались несколько коротких, но очень любопытных взглядов от окружающих.
Заметив это, Эрик небрежно щёлкнул пальцами — и для людей трое Старейшин перестали существовать. Отныне на страже их покоя встали чары Сомниума, они же теперь выступят и гарантом конфиденциальности беседы.
— На мой взгляд, господа, — в отличие от спутников, Рауль изъяснялся без помощи канувших в Лету наречий, да сейчас в них уже и не было необходимости, — вы, прошу простить мою резкость, излишне критичны. Каждый век требует собственного стиля, и эта башня — прекрасная иллюстрация к двадцатому столетию. Не уродливая и не серая, и, конечно же, не заслуживающая пренебрежительного ярлыка "железяка", она служит лишь отображением изменившихся времён. Она просто не такая, другая. И вовсе не лишена при этом привлекательности.
— Конформизм, лорд, — отмахнулся Эрик, тоже перейдя на современную речь. — Вы всего лишь подслащиваете пилюлю — изменить-то всё равно вряд ли что удастся.
Вольф промолчал, но Рауль наверняка видел, что его ученик на сей раз внутренне полностью солидарен с князем.
— Позвольте не согласиться. Я действительно ничего против неё, — правитель Нью-Йорка кивком указал вперёд, где продолжала сиять в ночи дочь инженера Эйфеля, — не имею. Я скорее даже за, хотя нахожу множество иных архитектурных достижений прошлого века гораздо более интересными. ...Кстати, совершенно не согласен, что здесь ничего нельзя изменить — напротив, при желании, я уверен, это не станет таким уж большим затруднением.
Следующими же словами лорд ответил на грубость последней фразы князя, хотя вряд ли это способен был понять кто-то кроме них двоих:
— И потом, даже если не удалось по каким-то причинам привести внешний мир в соответствие с собственным вкусом, то всегда можно взяться за себя самого, не так ли, герр Эрик? — Рауль специально выделил интонацией последние два слова, и обращение прозвучало вовсе не данью вежливости, а так, как тот и хотел, — намёком.
"Герр Эрик"... Князь поморщился.
Не то чтобы его сильно раздражало, как лорд к нему обращался, — в противном случае пражский владыка не стал бы терпеть этого настолько долго, — но иногда скрытая насмешка Рауля Норрентьяни всё же достигала цели.
Как, например, сейчас. Потому что Эрик фон Вайн и в самом деле когда-то мог без особого труда избавиться от оскорбляющей лик земли башни так же, как и от всего этого премерзкого городишки. И никто не увидел бы в этом его руки.
Он непроизвольно дёрнул щекой в досаде.
Да, в этот раз, один из немногих, насмешка лорда угодила точно в цель. Тонкая насмешка в напоминании о давнем и пошедшем, выражаясь мягко, не совсем как задумывалось эксперименте...
Затмив облик настоящего, князя захлестнули видения прошлого. Пронеслись перед глазами события семидесятилетней давности, как никогда близко подведшие его к смерти — и вынудившие миллионы перешагнуть эту грань. Промелькнувшие в воспоминаниях картины столь яркие, что казались кинохроникой, заставили вновь пережить величайшую из войн предыдущего столетия. И совершённые тогда ошибки — на которые столь удачно намекнул Зимний Лорд.
...Впрочем, разыгравшаяся память не отняла много времени — всего лишь несколько неспешных шагов, даже молчание не успело затянуться.
А в самом деле, мельком подумал пражский владыка, что, когда был такой шанс, мешало отдать приказ разбомбить Париж до основания?.. Конечно, это не повредило бы особо домену де Брея — вампиров убить не так просто, как людей, — но зато здесь, возможно, построили бы наконец что-нибудь приличное. И сегодня не пришлось бы опять лицезреть местные ...достопримечательности.
Эрик фон Вайн ненавидел Париж.
"Культурный центр Европы!", "Мировая столица мод!", "Один из красивейших городов на планете!". Князю опостылели эти вопли, посвящённые старой римской клоаке. Последняя портовая шлюха, грязная, больная и пропитая насквозь, вызывала у него больше симпатии. Её, если не останется иного выбора, хотя бы можно съесть; тогда как уродливое каменно-железобетонное убожество целиком и полностью бесполезно.
— Подстраиваться под мир — не кредо нашего рода, лорд, — наконец ответил Эрик, размышляя над тем, что сейчас, вполне вероятно, пришло время исправить давний недосмотр. Если их план удастся — в Париже не будет хозяина, который смог бы защитить город.
— Это как посмотреть, — легко улыбнулся Рауль. — Мы, стоит заметить, пошли на определённые уступки. Не правим открыто, скрываем своё существование, соблюдаем кое-какие законы...
— По собственному выбору, — движением ладони князь отмёл аргумент. — Таково было наше решение, а не чья-то ещё воля.
— И всё же.
— Разница кардинальна. Мы не подстроились — мы построили мир, соответствующий нашим желаниям.
Лорд чуть развёл руками:
— С вами сложно спорить, герр Эрик. Будь я моложе, мне осталось бы лишь согласиться... Но сейчас я вижу картину сложившихся вокруг взаимоотношений, и она, должен сказать, построена отнюдь не только на интересах рода Блуждающих-в-Ночи.
— Лишь видимость — и ничего больше, — пожал плечами князь.
— Ей придаётся немалое значение.
— Исключительно ради нашей вящей выгоды. В этом, как вам не хуже меня известно, заключается суть Лондонского Ковенанта... его, если хотите, дух, — Эрик поморщился — он не любил выспренных фраз.
— Безусловно, — наклонил голову Рауль. — Однако мне не кажется разумным трактовать ситуацию столь однозначно.
По мнению князя, иных толкований ситуация не требовала. Он отлично помнил основание Ордена, принятие Лондонского Ковенанта и сопровождавшие их события, впоследствии вошедшие в историю рода Блуждающих-в-Ночи как первый Ночной Совет. Изящество замысла Архонта по-прежнему поражало воображение, ничуть не потускнев за минувшие с тех пор полторы тысячи лет — напротив, они послужили великолепной ему иллюстрацией.
...но прежде, чем Эрик успел ответить, в разговор вмешался Вольф:
— Всё это — тема для долгой и обстоятельной беседы. Но мы собрались здесь по другому поводу, — поняв, что его слова прозвучали излишне грубо, шериф поспешил добавить: — Прошу прощения за резкость.
