— Надо же. Еще так рано, — я сверился с часами в золотом телефоне и приуныл.
Еще час до заката. Мне лично хотелось, чтобы солнце зашло прямо сейчас.
"
Солнце зашло, температура упала с тридцати четырех до тридцати градусов. Жить стало куда легче. К тому же я напрочь забыл все плохое и в хорошем настроении иду искать объект. Когда наконец нашлась соответствующая площадка, уже перевалило за десять вечера.
Как обычно, возвращаюсь пешком. Сочетаю экономию мелочи и легкую тренировку. Человеческое тело — капитал, если однорукую тушку не развивать соответственно, в нужный момент уподобишься воздуху, что присутствует, и все.
Назад, из Нодзу, нехожеными тропами.
Мимо проплывают непривычные городские виды; но и здесь виднеются молодые бейсболисты. Около двадцати, стоит деловитый, но забавный гвалт. Корректно огородив жердями безлюдную дорогу, так, чтобы не мешать соседям, весело и натянуто проводят ставочные бои. То ли приличные ребята, то ли сомнительные, очень трудно сказать.
— А хотя... в этом и смысл игры.
Неуместная сентиментальность, но, каюсь, даже заулыбался.
Для заинтересованных лиц это развлечение, достаточное для времяпрепровождения, а для наблюдателей — не более чем смехотворный фарс. И вот с ним — человек, что изначально хотел всегда быть участником, сейчас связан только как с фарсом.
Выпускники выкладываются так, словно опьяненные последними днями лета, а тот, кто сам все затеял, отворачивается, чтобы не видеть.
Прошлое двоих гениальных спортсменов.
Кирису Яитиро отбросил его от себя, а у Игурумы Казуми его отняли те, что вокруг. Разными путями, но их лето прошло, финал, занавес.
Отбросивший человек полностью сошел со сцены, потерявший спортсмен — превратился в фантома, сейчас убивающего бэттеров на дорогах.
— Блин, ниче не изменилось.
А если бы летом два года назад Кирису играл против Игурумы Казуми... нет, если бы он хотя бы не бросил бейсбол — до такой истории бы не дошло.
Я не могу винить его. Птому что мы не настолько ловкачи. Что выгорело — не собрать, не найти новой страсти: слишком тошно.
Да к тому же почти невозможно поверить, смириться, что то, что ты настолько любил, на самом деле так легко примет тебе замену.
— Ах да... Замены не найти. Можно только подобрать похоже. Ну так и все нормально же! Нечего ломать хребет в поисках совершенно одинакового.
Человек, которого называли гением, напрочь отбросив чувство любви к бейсболу, тем самым защищает чувство любви к этой игре. Незаменимо-невозвратимое он тщательно оставил корректно невозвратимым.
Он не хочет в слезах цепляться за потерянное, принижая цену того. Если постоянно держаться, то и сам бейсбол, и сам он, когда-то ведомый духом бейсбола, обесценятся. Поэтому — напрочь, со словами "да, и так бывает", он только обернулся. Лишенной сожалений фразой он отдает почести сиянию утерянному к сиянию теряемому.
— Игурума — противоположность. Конечно, у них и не клеилось никогда.
Этот момент наложился по какой-то ошибке.
Спортсмены, не ставящие победу во главу угла.
Гениальный бьющий, сказавший: "Бейсболу можно быть просто интересным".
Именно от этого все решили, что у него недостаточно таланта для профессионала. Кирису машет битой не ради себя, а ради бейсбола. Эта искренность, должно быть, показалась страданием тем, кто ее лишен.
Оторвав взгляд от захватывающей игры, снова двигаю ногами.
На пути к Сикуре электричек нет. Как назло, нет и параллельной трассе дороги, что дала бы ночную безопасность.
Я шел по четырехполосной дороге государственного значения, и передо мной оказался разъезд, расходившийся вниз и вверх.
Пешком, понятно, понизу, мимо опоры перекрестного моста.
Под разъездом было мрачно, безлюдно. Единственный длинный путь, сделанный под мостом. Над головой с эхом грохотали двигатели и колеса, но внизу было одиноко, словно в ином мире.
Вытянутая и незанятая автостоянка.
Голубоватый свет и узковатая, но прямая, просматривающаяся полоса асфальта.
И вдруг — эхо вскрика электрического звонка.
Левую руку пронизывает импульс резкой боли.
Вынимая золотой телефон, я впериваю взгляд вперед.
Как раз за восемнадцать метров под фонарем — фигура монстра в худи. Рывком открываю телефон и принимаю звонок.
— Это ты, бьющий?
Хриплый голос через динамик.
Недоумевая от собственной расслабленности, я понятливо запомнил, что так и происходит подбор противника.
— Синкер...
Останавливаюсь, кладу чехол наземь.
Выдыхая клубы пара, перед девятым появился незнакомый юноша под капюшоном.
?
Так Исидзуэ Арика попался маньяку-убийце.
В золотой трубке у уха слышится нечеловеческое дыхание.
Лето — пора страшилок. Отнюдь не призрак под сакурой у ворот, но фантом под синеватым фонарем — стоит так, что чуть не падает, смеривая меня сосредоточенными глазами. Его вид перешел ту грань, где начинается жалость.
— Ну так что... будешь бьющим?
Голос, близкий к белому шуму.
Мольба на грани гибели с примесью терминальной стадии ненависти.
Порешивший уже восьмерых спортсменов, "безжалостный маньяк" совсем не таков, каким я его представлял.
Это Синкер?
Конечности дрожат от холода.
Это мне бы надо бояться.
Его глаза жалко наблюдают за мной.
Когда-то бьющие ощущали себя его мишенью и хотели удрать.
Сейчас все до боли наоборот. Он не тот, кого молят о жизни, а тот, кто жаждет помощи. Голосом не повергателя, но госпитализируемого убийца Синкер повторяет:
— Пожалуйста... Ты же бьющий?..
"Сразись со мной".
Как наркоман, зацикленный, ничего другого не надо.
На миг промелькнуло — если я сейчас рвану на полной, то смогу удрать, — но через две секунды — нет уж. Закрытая длинным рукавом правая рука Синкера уже давно держит мяч.
...Не обманись этим ноющим от жары голосом. Его нельзя жалеть. С давних времен фантомы с мольбой о помощи утаскивают живых в ад. Это просто мертвяк и ищет своих. Бежать нельзя. Увидел привидение — все, отбивайся, иначе не спастись.
Сжимаю биту. Как там моя левая? И проверять незачем. Черный протез с момента появления Синкера просто пылает.
— Черт... Вот это ни фига себе совпадение.
А ведь я не все успел узнать о том, как Игурума Казуми дошел до такого, да и отнюдь не горел желанием, если бы не протез. Сейчас моя кровь бурлит, сам не ожидал. Черный протез руки придает Исидзуэ Арике отваги. Ага, хочешь смертоубийств — что ж, изволь. С чего эта левая рука вообще активизируется?..
— А может, и ни фига себе фиговый момент.
Взяв биту в обе руки, широко вздымаю ее строго вверх.
Двигаю над плечом назад, расслабляя плечевой пояс.
Тело готово. Психика малость подрагивает, но как еще играть насмерть?
— Ладно, смертоубийство так смертоубийство. Поехали, одержимый.
Красивым жестом отвечаю на белый шум фантома.
Синкер изогнул рот под капюшоном в улыбке, закрыл телефон и поднял правую руку — рукав затрепыхался, как крыло.
Нет сигналов на старт.
Очень грубый, но гладкий питчерский мах.
Боковой шутбол, грозящий вгрызться в грудь бьющему мне. Невыполнимый для среднего спортсмена крученый на ста тридцати километрах в час.
...Доносится отрывистый звук. Отбитый мяч отлетает совсем не туда, куда я думал. Зацепившись о биту, он не попал на игровую территорию, а слетел с дороги и исчез под разъездом. Фолбол, что называется. До двух страйков считается страйком, а потом — не учитывающимся недобитым хитом.
— Ч... что?
Лицо питчера за восемнадцать метров от меня явственно исказилось в изумлении.
Первая подача кончилась ничьей с потерями. Счет — один страйк. Очевидно, мой промах. Чуть протормозил в приведении себя в нужное для бэттинга состояние. Здесь не квадрат, а жесткий асфальт. При чуть лучшем упоре для задней стопы можно сопоставить скорость мячу.
Все с тем же одурелым взглядом маньяк-убийца бросает второй мяч. Опять шутбол. И вновь сочувствие нерешительно посещает меня. Два раза подряд одинаково... Как бессмысленно. Что, до этого его противники были такого уровня, что исполнялись самодовольства от таких наигранных бросков?
Слабый отрывистый звон.
Чуть более заметный, чем в первый раз, фолбол отскакивает на асфальт.
— Блин. Не зелени меня, а то щас в рожу отобью.
Счет — два страйка. Но да, я уже подобрал тайминг. Если опять зафигачит шутбол, игра окончена.
— Чего ты удивляешься? Ты не знаешь, что на Сикурском холме есть два гения?.. Впрочем, про меня только зря болтали. Пока Кирису, паршивец, не показался во всей красе, гениальным Сикурским бэттером звали меня, ага?
Я крутанул битой и расслабил плечи.
Требую от ошеломленного двукратным задеванием питчера третьего броска.
— Хей, питчер. Если следующий не бросишь всерьез, умрешь, ведь так?
— Х... х-х!..
В глаза Синкера возвращается свет.
Третий мяч — слайдер, не попал в страйк-зону. Разумеется, пропускаю. Четвертый. Прикинулся, что будет шутбол во внешний угол, а послал во внутренний. Курс — по краешку страйк-зоны. Беспомощный фолбол. Пятый. Этот тоже фол. Шестой был напряженным, но фол. Седьмой, и этот фол.
— Тьфу...
Так это я был самодовольным. Уже начинаю замечать — с каждым броском Синкера его скорость и качество крученых растет. Давление не только в этом. Неестественный мороз заставляет забыть о летнем жаре. В пронзительном взгляде — ярость, сконцентрированная на убийстве цели. Тошнота... Словно армада кузнечиков, брызги отвратительного ощущения.
Счет — два страйка, два бола.
Уже седьмой мяч.
На лбу выступает пот. Противник поднимает передачи, следом накаляются нервы.
Бэттинг — совместная работа с питчером. Концентрируешься на его малейшем движении, с каждым началом движения синхронно делаешь свое.
Бэттинг — не бой с питчером. Это равнение на него. Единство с его мыслью, дыханием, движениями. После этого совмещаешь биту и мяч. Неизбежно. Сейчас Исидзуэ Арика уловил состояние бросающего, как свое, и...
— А... ха, ха!.. Хорошо, наконец-то проснулся!.. Ты способный, когда возьмешься!..
...ощутил жажду убийства Синкера, который от возбуждения пробудился.
Образы совпали.
Уже нет той ослабленности.
Живые глаза. Властная поза. На губах — улыбка победителя, уничтожившего многих бьющих.
Карё Кайэ спрашивал, почему Синкер так ухватился за бейсбол. Дело ясное. Для него питчинг — как дыхание. Как он умер бы, перестав дышать, так для этого убийцы бейсбол — не что иное, как незаменимый для выживания символ жизни.
Извращенная навязчивая идея носителя синдрома А. Этот демон — воплощение глубинного заблуждения, что он не может просто жить. Это не то, что у Сэкуры Юмии, а настоящая одержимость.
— А, кстати...
Я говорю намеренно спокойно, но сейчас и я попал в колею прежних его жертв.
Не видно и пара дыхания из-под капюшона. Чем больше накаляется матч, тем больше к нему возвращается рассудок?.. Стоящий передо мной в отдалении маньяк уже перестал быть питчером, с каким Исидзуэ Арика мог бы скрестить мечи.
Все верно. Я еще могу попадать битой по мячу. Следующий мяч я, кажется, предскажу, но вряд ли смогу взять второй. Однако это только при условии его привычных скрюболов.
Легендарный двойной синкер. На демонический мяч с двумя ступенями кручености я и отреагировать-то не успею.
— Ага... То-то я думаю, знакомое лицо, так ты же Исидзуэ-семпай!
Убийца, не знавший даже, с кем играет, наконец-то сообразил.
— Мы что, знакомы?..
Особо растрепываться ресурса недостаточно, но я на автомате среагировал.
— А? Ты чего это? Даже я тебя помню, хоть и давно дело бы... а-а, все, я понял. Ты говорил же... Черт, хреново как. Тебе, похоже, тоже нелегко пришлось.
Синкер сердито сплевывает. Похоже, он не может терпеть вида моего увечья.
— Но, вишь, ты в конце концов каким стал? Тогда-то и речи не шло, а сейчас речь идет... Рад за тебя, Исидзуэ-семпай. Сокровище Сикуры оказалось не подделкой. Да, будь у тебя обе руки живые, мы бы на втором мяче закончили. Ты что, не станешь оправдываться и объясняться, что ли?
Факт. Если бы обе моих руки были как раньше, я бы не опоздал за мячом.
Но если бы я такое и сказал, положение не изменилось бы.
— Ишь. Ну ладно, к следующему броску желательно бы собраться, да?.. Хорошо смотришь! Мне уже неловко, семпай. Ты же мне во всех смыслах семпай и пример для подражания, и я бы мог начать тобой восхищаться, если бы вдруг что... Но, если честно, это выглядело бы не как уважение, а как черт-те что.
Берет восьмой мяч.
...С правой руки стекает кровь.
То ли поранился, а то ли у него с самого начала была рана, которая теперь открылась. В общем, правая рука Синкера, словно протестуя против постоянно жестокого обращения, издает трескучий звук.
— Но и этому конец. Ты отмучаешься... Правда, хорошо, что ты участвуешь, семпай. А то все не было и не было... У меня что-то уже голова кругом идет и туманится как бы. Но один раз, пока чего не вышло, я бы хотел с таким бэттером, как ты, побиться всерьез.
Маньяк-убийца готовится бросать.
Через две секунды предчувствие краха смягчает исходящее из левой руки чувство.
Ощущения опасности у меня и так потеряно.
Страх стирается протезом.
Я спокоен.
Поэтому даже перед его лицом, перед смертным приговором его броска...
— Разве?.. Ты же с другим хочешь сразиться, Игурума Казуми.
...я холодно бросил разительную фразу.
Движение останавливается. Жажда убийства, что была как стрела, прерывается.
Естественно. Игурума Казуми не может проигнорировать мой полувопрос. Несколько секунд молчания. Синкер открыл было рот, но помотал головой — "нет", избавляясь от сожалений о былом. "Это никак". Словно убеждая себя — "нет уже другого".
— Вот как. Ну да, да. Верно. И речи быть не может о тех, кто бегает от дуэли с соперником так, что бросает бейсбол. Все верно, Синкер. Он уже давным-давно спекся.
— Не спекся...
Жажда убийства возвращается, как огонь.
Это уже не та грязная ярость. Это гнев, рожденный при виде того, как поносят тех, кому веришь, праведный гнев живет в правой руке мастера демонического мяча.
— Он и сейчас лучший бьющий.
Да я что, не знаю?
В настроении ли он, нет — без связи с этим в нем живет богатырь. Может, он и покрылся паутиной, но ударь разок — и благородное золото его лат блеснет вновь. Это тот, кем ты, да и я тоже, восторгаемся так, что даже не завидуем, гениальный игрок.
— Вот каков Слагер... — отрезает маньяк-убийца.
Питчер и сейчас ждет бэттера.
Отрицает, что тот предатель, и верит в него.
Как это смехотворно. Я так еще до мячика от ржаки двину копыта, хоть и не конь. Что-то меня повело с этой левой рукой. Я же с самого начала понимал. Не я должен отбить его мяч.
— Прости, что отвлек, Синкер. Но раз уж разговорились, еще один вопрос. Когда все кончится, что ты будешь делать? Продолжишь, как всегда?
