— Из заморских земель к нам прибыли иноземцы, поглядеть на обряд, — Спас указывает нам на всадников, приближающихся со стороны дубовой рощи, и прерывает тем самым мои размышления.
— Кто такие? — интересуюсь я.
— Немцы.
— Немцы? — опешил я. — А, что, есть и французы и англичане?
— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — Спас гладит бороду, с прищуром смотрит на меня. Внезапно я догадываюсь, он читает мои мысли. Хотел было возмутиться, но понимаю, у него нет злого умысла, просто хочет понять меня.
Спас улыбается, долго смотрит на всадников: — Нет, это не совсем то, о чём ты думаешь. Они нашей крови, говорят на одном языке, но живут не на наших землях — иноземЦЫ, не мы — немЦЫ.
Всадники ровняются с нами, сдерживают лошадей, почтительно здороваются, но словно не замечают Вышеня и Тарха. Крайне удивляюсь, а Спас ухмыляется в бороду: — У них пропал дар их видеть, отходят они от наших предков, ищут для себя других богов, — произносит он без всякой злости, но с досадой.
— Мы правильно едем, это дорога к вашему так называемому Капищу Рода? — наглым тоном спрашивает краснощёкий молодец, с дерзко растопыренной курчавой бородой. Его глаза бесцеремонно ощупали наши лица, и он скривился, ему не понравились выбритые щёки.
— Всё верно, добрый молодец, скачите мимо этих дубов, да поторопитесь, Огненный обряд скоро будет, — одарила его насмешливым взглядом прекрасная Ягиня.
— Слава Великому Сварогу, мы не сбились с пути! А что, Баба Яга уже там? — продолжает краснощёкий молодец, в его взгляде проскользнула едва заметная тень страха, в то ж время он с восхищением смотрит на Ягиню, явно не связывает её с той Бабой Ягой, которую, вероятно, нарисовал в своём воображении.
— Нет, — поджимает губы Ягиня, — но она будет раньше вас.
— Да, конечно, — соглашаясь, хохотнул краснощёкий, — мы знаем, она умеет летать на метле.
— С чего ты взял? — губы у неё задрожали. Она с тоской посмотрела на молчаливого Вышеня, его предсказания начинают сбываться и достаточно стремительно.
— А ещё говорят, она детей жрёт, — окончательно добивает её краснощёкий мужчина.
— Шли бы вы своей дорогой, — с горечью говорит Спас, — не обращай на них внимания. Матушка.
— А ещё говорят, у неё одна нога костяная, — он всё ещё не унимается.
— Это спорный вопрос, — оглядывает свои безукоризненные ножки Ягиня.
— А что с вами делают эти, — бесцеремонно указывает он на нас, — вроде как мужи, а без бород? Ну и сброд! — внезапно рассмеялся он, хлестнул плёткой лошадь и, весело скаля зубы, рванул вперёд, следом поспешили всадники, приминая густую траву. Я даже не успел возмутиться.
Спас с недоумением пожал плечами: — Что с них возьмешь, одним словом — немцы.
Вышень хмурится, пространство ходит перед ним волнами, Тарх с беспокойством поглядывает на своего грозного прадеда, но тот, разглаживает ладонью пространство: — "Безбородым мужам", следует поторопиться, Реальность меняется, но Огненный обряд отменять нельзя и вам стоит на него посмотреть, — громыхнул голос и ураган пронёсся над дубами, сорвав ветки и листья. Вдали поднялись на дыбы и заржали лошади, всадники осаживают их, стегают плетьми и вскоре они теряются среди деревьев.
Вышень изгибает пространство и нас словно обволакивают горы. Весь народ лесного Скита мгновенно перемещается к горному Капищу Рода. С любопытством рассматриваю нависающую гору, в ней высечен зал и виднеется углубление, весьма напоминающее печь.
— Печь Солнца, — с трепетом говорит Спас,— в своё время я был в ней. Каждый будущий жрец проходит очищение Огнём.
— Действительно туда кладут детей? — пугается Катя. Она смотрит на притихших детей, ищет на лицах страх, но дети серьёзны и сосредоточенны, вероятно, их задолго подготовили к этому обряду.
— Именно так и произойдёт, — соглашается Спас.
— И зажгут огонь? — Катя с растерянностью смотрит на Ягиню. Богиня, на немой вопрос Спаса, кивает головой.
— Матушка-Ягиня разрешает вам рассказать про Огненный обряд, для всех остальных это тайна. Видите в Печи Солнца два углубления, одно чистое, другое в золе?
— Да. А как так получилось?— у Кати от любопытства глаза полыхнули изумрудным огнём и искорки сорвались из ноздрей, как звёздочки от бенгальского огня, рядом стоящие дети в восторге захлопали в ладоши. Катя прижала к себе рыжеволосую, с веснушками на лице девчушку, которая очень серьёзно смотрит на седовласого старца.
Спас улыбнулся: — Всё очень просто, на чистое углубление ложатся дети, другое заполняют сухим хворостом, зажигают, закрывают дверцу, а в это время выдвигается каменная заслонка и становится между детьми и огнём, оберегая их от жара. Когда всё прогорает, с другой стороны горы, жрецы выводят из Печи Солнца детей. Теперь они посвящены и готовы принимать знания.
— М-да, дыма без огня не бывает, — прищуривает глаза Эдик, — вот вам и мифы о злой Бабе Яге. А оказывается всё с точностью наоборот. А почему бы не рассказать всем об обряде?
— Тогда это будет не обряд, — грустно улыбается Ягиня, — не будет Таинства, пропадёт смысл.
— Жесть, — передёргивает плечами Костя Сталкер.
Тем временем жрецы лесного Скита принялись заготавливать хворост, женщины усадили малышей на цветущей поляне, между ними садятся Вышень и Тарх, трогательно звучат флейты и разносится торжественное пение.
Печь Солнца заполняют сухими ветками, и словно свет включается в Капище Рода, а воздух наполняется запахом цветов и душистого мёда. В этот момент, подъезжают всадники, лошади в мыле, люди тяжело дышат, они изрядно торопились. Замечают нас, сидящих у разлапистого орешника, Ягиню, стоящую в окружении женщин-жриц, от удивления глаза становятся квадратными, спешились, отдают поводья подбежавшим крепким хлопчикам, озираясь по сторонам, подходят к нам.
— Не иначе волшебство? — спрашивает меня краснощёкий, растеряно теребя курчавую бороду.
— Можно сказать и так, — уклончиво говорю я.
— А эта красавица ... и есть Баба Яга? — в замешательстве говорит он.
— Матушка Ягиня, — недоброжелательно отвечает Катя, презрительно сощурив глаза, пытаясь взглядом испепелить мужчину, который не в силах скрыть отвращение и ужас, заметив в Печи Солнца заготовленный хворост.
— Обликом прекрасная, душой черна, — напарник краснощёкого, широкоплечий мужчина с булавой на поясе, презрительно сплёвывает под ноги.
— Преждевременно не суди то, о чём не имеешь представление, — словно очнулся всегда молчаливый Миша, по его телу прокатились бугры мышц, лицо каменеет.
Широкоплечий мужчина оценивающе глянул на него и благоразумно посчитал не продолжать диалог.
— Я так понимаю, вы тоже гости? — краснощёкий добродушно улыбается, но в глубине глаз таится настороженность.
— Пожалуй ... да, — задумался я.
— Вы не возражаете, если мы расположимся рядом, — улыбнулся он, но в его взоре чётко улавливаю стальной блеск, словно от хорошо заточенной булатной сабли.
— Как хотите, места много, — пожимаю я плечами, что-то мне не нравятся они. Вот и располагаются так, чтоб мы были как бы в окружении, луки сняли, колчаны со стрелами положили у ног. Мужчин пять человек и все, как один, крепкие, словно молодые дубы, лица обветренные, кое-кто имеет шрамы — характерные следы от боевых схваток, непростые они люди, такие, ради обычного любопытства не станут проделывать столь неблизкий путь.
Ягиня взмахивает руками, вздрогнули скалы, покатились мелкие камушки и внезапно с шипением вырываются светлые потоки и водопадом проливаются на землю.
— Колдовство, — цедит сквозь зубы один из окружения краснощёкого, поддевает стрелу, кладёт рядом с луком. Теперь я не сомневаюсь, замыслили они недоброе дело, тихонько толкаю Мишу, он глазами показывает, что понимает ситуацию.
— Приготовь ствол, — шепнул Косте Сталкеру.
Ягиня подзывает к себе мальчика и девочку, подводит к водопаду, ставит под журчащие струи. Девочка невольно ойкает от холода, а мальчик серьёзный и важный, свысока, поглядывает на притихших сверстников. Вероятно, сегодня посвящать будут только их.
Но долго детей под холодными струями не держат, Ягиня выводит их из-под водопада и передаёт жрицам, облачённых в длинные, ниспадающие до земли белые одежды. Те быстро раздевают их, обтирают мягкими покрывалами и облачают в белоснежные рубахи, на головы возлагают венки из луговых цветов. Завораживающе льётся музыка, радостью наполняются сердца, лица спутников краснощёкого разглаживаются и сам улыбается как дитя. Неожиданно встрепенулся, встряхивает головой: — Наваждение, — зло цедит он, — чёрное колдовство.
— Тебе что-то не нравится? — набычился Миша.
— Всё не нравится, воин, мне не по душе убийство детей. Или тебя это забавляет? — с вызовом говорит он.
Миша чешет голову: — А с чего вы взяли, что детей убьют?
— Вы первый раз на обряде? — вкрадчиво спрашивает краснощёкий.
— Да, — спокойно отвечает Миша.
— Так вот что я вам скажу, — краснощёкий подвигается к нам и тихо говорит, — мы прибыли сюда, чтоб извести эту злобную, — он запинается, глядя на лучившееся добротой лицо Ягини, но собирается силами, продолжает, — под её внешностью срывается злобная старуха — Баба Яга.
— Угу, Костяная Нога, — насмешливо хмыкает Катя.
— Верно, — в некотором замешательстве соглашается он. — Так вы с нами или нет? — его курчавая борода воинственно вздёрнулась.
— Я так понимаю, вы нацелились убить Ягиню, якобы спасти детей? — со скепсисом говорю я, глядя на Вышеня и Тарха. Мне ясно как день, они прекрасно знают о замыслах против Ягини, но не проявляют беспокойство, значит всё под контролем.
— Почему якобы? Именно, спасём, и Великий Сварог нам поможет, — горячо отвечает он, а в глазах разгорается к нам неприязнь, он понимает, от нас поддержки не найдёт.
Тем временем посвящаемых девочку и мальчика ведут к Печи Солнца. Ягиня лично помогает им улечься в чистое, не заполненное хворостом ложе.
— Вот видите, их сейчас сожгут, — краснощёкий предпринимает последнюю попытку найти в нас союзников.
Внезапно вижу, как словно расплываются луки с колчанами и стрелами. Воины с рычанием вскакивают на ноги, с растерянностью глядя на исчезающее оружие, хватаются за мечи, но и те, истончаются и выскальзывают из рук.
— Что за наваждение? Колдовство! В печь Бабу Ягу! — кричат они и ищут, что бы взять вместо оружия. Вот уже и ветки ломают у дубов, настырные ... однако.
Пространство колыхнулось, проскочили ветвистые молнии, суровый Вышень возникает у них на пути и те замечают его.
— Прочь с дороги, старик! — гаркнул краснощёкий, но в голосе звучит страх.
— Вся беда в том, что многие обряды становятся вам неизвестными и поэтому ненавистными, — звучит грозный голос и бесчисленные смерчи пробежали по небосклону.
Рядом с Вышенем возникает Тарх, скрестив руки, в великом сожалении смотрит на воинов.
— Кто вы? — у краснощёкого лицо и вовсе становится цвета свеклы, руки безвольно опускаются. — Вы боги! — внезапно озаряет его.
— Мы, как и ты, дети Единого Творца-Создателя, но ты прав, для вас мы боги, я Вышень, отец славного Сварога.
Как подкошенные падают воины, в мольбе протягивают руки.
— Забываете вы своих предков, этим плодите беды, вот и Лихо родилось на погибель вам, — грозно сверкнул глазами Вышень.
— Мы детей хотели спасти, — пискнул краснощёкий.
— Нет, воин, их не собираются сжечь, но дают будущее, они станут жрецами и овладеют тайными знаниями.
— Прости нас, — склоняют воины головы.
— Много зла делается от незнания, вы должны вспомнить, то, что утеряли, иначе смешается всё, и Реальность будет иная, — с горечью говорит Вышень.
— И что нам нужно делать?
— Вы должны быть одним народом, в этом сила. Знайте, кто хочет вас разъединить, тот Враг.
Вышень и Тарх растворяется в воздухе и оказывается в том месте, где были раньше.
— Словно камень с души упал, — прошептал краснощёкий, — всё сомнения мучили. Теперь я чётко вижу, где лежат дети стены не закопчённые, они чистые и белые, их не коснётся огонь.
— Всё верно,— вздыхаю я. К сожалению, эти люди прозрели, но другие будут слепы, и начнётся извращении веры и истории. В чём-то наивны древние боги и этим воспользуются нечисть Пекельного мира.
Прижавшись, друг к другу, дети сладко засыпают, дверца закрывается, явственно слышится звук падающей перегородки, разъединяя печь на две части, в Печи Солнца вспыхивает всё очищающий огонь.
Перед глазами возникает свечение, я вижу взгляд Бога, это не Вышень, или Тарх, не Сварог, Перун, или даже Великий Род — это другое ... на меня смотрит ... Бог.
Гл.26.
Вмиг перед глазами возникают миллиарды миров, нет возможности понять, осознать и объять всё это. Их пронизывают незримые нити и уходят в Него. Стоит Ему лишь оборвать одну из них, и целые Вселенные захлопнутся во всёпоглощающем коллапсе, но могут и расцвести новые звёздные системы, возродится жизнь в невероятных своих проявлениях. Обгоняя друг друга, проносится прошлое, настоящее и будущее, всё смешалось и царит гармония Великого Хаоса. Ни одному живому существу не дано воспринять Его замысел, то что очевидно, не всегда верно и наоборот. Хочется задать множество вопросов, но Он словно передвигает пешку, в шахматной игре и я вижу последнюю клетку с чёрным королём.
Резко обрывается запах цветов и луговых трав, свежий воздух заменяет смрад от пожарищ и холод пронизывает до костей.
Москва — она в едком дыму, кругом развалины, всюду раздаются леденящие душу вопли, свирепое рычание и злой хохот. Всевозможные монстры копошатся среди обломков бетона и искорёженной арматуры, пытаются выцарапать их щелей ещё живых людей. В воздухе, словно большие летучие мыши, парят упыри, высматривают добычу, иной раз, как орлы, срываются в штопор и вновь слышатся истошные человеческие крики.
Мы в белых, лёгких одеждах, она не защищает от стужи, но хорошо скрывает от врага. Оглядываюсь вокруг, местность не могу узнать, мы не у больницы, я вижу развалины входа в метро.
— Это вход в станцию Кропоткинская, — крупно дрожа от холода, говорит Костя Сталкер, в его руке, в такт тела, крутит пируэты пистолет, сейчас единственное наше оружие.
— Всё же выбрались из ловушки, — глубокомысленно изрекает Эдик, нервно дёргая бородкой.
— И что дальше? — растерянно говорю я.
— Хотя бы ещё один ствол, где найти, — озирается по сторонам Миша.
— Ребята, кто это?— Катя, вздрагивая от жгучего холода, указывает взглядом на горящие автомобили, между ними пробирается растрёпанная женщина, вот она приостанавливается и на нас глянуло единственное око, в руках она держит огромную корзину с плоской галькой.
— Блин, Лихо Одноглазое! — выругался Эдик.
— Стреляй! — рыкнул Миша, выпучив налитые кровью глаза.
— Не могу, — всхлипнул Костя Сталкер, — это, ведь, женщина.
— Что?! — вскричали все хором.
— У меня не поднимется рука на женщину, — срывающимся голосом произносит он, опуская ствол вниз.
— Дай сюда, — вырвал пистолет Миша, — ты ненормальный, Костя, это не женщина! — он не раздумывая, нажимает на курок.
