Так же проходил и подсчет голосов Сената, но жетоны сенаторов, украшенные гербами и позолотой, выглядели более внушительно. Прежде подсчет начали бы с Сената, и если решение было "против", считать голоса Народной Палаты уже не имело смысла. Но сегодня преумущество сенаторов перед элигендами свелось к тому, что каждый их голос считался за два. Сейчас, однако, и здесь все было очевидно: Сенат и Палата проявили поразительное единодушие, среди сенаторских жетонов черных почти не было.
По завершении счета, что заняло некоторое время, книги с именами поднесли на подпись, соответственно, куратору Палаты и прайм-канселиору. Поскольку голосование было открытым, позднее книги элигендов будут представлены прессе, дабы граждане Империи могли узнать, за что высказались избранные ими представители. Сенаторы были от этого избавлены, их книги оставались доступны только им самим, прайм-канселиору и Императору.
Наконец, наступил кульминационный момент представления. Старший среди прево приблизился к прайм-канселиору, держа в руках лист бумаги.
— Результаты подсчитаны, господа, — объявил он. — Общее число голосов "За" среди Сената и народной палаты — четыреста девяносто два. Общее число голосов "Против" — пятьдесят один. Не участвовали в голосовании среди элигендов — семнадцать человек, среди сенаторов проголосовали все.
По залу вновь прокатился рокот — волной, словно море внезапно поднялось приливом. Когда Орас Темплен вновь поднялся на трибуну, вспышки фотокамер заметно участились.
Прайм-канселиор повторил обязательную процедуру — поклонился в сторону императорского трона:
— Ваше Императорское Величество. Ваши Высочества, — затем повернулся к залу. — Братья сенаторы. Господа элигенды. Решение принято и будет направлено на утверждение Императора.
Последняя стадия. Решения Сената и Палаты все еще нуждались в одобрении Императором. Эдикты, изданные Императором, не нуждались в утверждении сенаторов и элигендов; другое дело, что трудно было вспомнить без подсказки, когда Император в последний раз пользовался своей привилегией. Даже дед, Атавир Первый, заручился поддержкой сенаторов и элигендов перед объявлением войны Агинарре, и в тот раз результат был далеко не столь однозначен. Насколько помнил Дэвиан, из пятисот шестидесяти голосов всего триста были "за".
Появились еще два человека — прево в камзоле и гвардеец при полном параде. Первый нес черную, перевязанную золотым шнуром папку, второй — черно-золотой же ларец, запертый на замок. Прево проследовал к Орасу Темплену, который принял у него папку, раскрыл и поставил размашистую роспись на бумаге внутри. Гвардеец с ларцом поднялся к самому императорскому трону и с поклоном вручил свою ношу Велизару III. Тот отпер ларец ключом, который, согласно обычаю, всегда хранил при себе, явив миру, то есть, журналистам наверху, Императорскую Печать. Приложение печати к эдикту и означало его утверждение Императором.
Прайм-канселиор со своей папкой тоже поднялся по ступеням и поклонился Императору. Его Величество Велизар Третий извлек печать из ларца и, картинно подержав ее над бумагой, на радость фотографам, оттиснул под текстом об объявлении войны Ивирскому Султанату черный круг с имперским гербом. Новый вздох волной прокатился по залу. Все. Решение принято, одобрено и утверждено к исполнению всеми верноподданными Империи.
Только теперь Велизар поднялся со своего трона. Все немедленно оказались на ногах, включая Тамрина и Дэвиана. Даже Орас Темплен выглядел так, словно проникся величием момента и жаждет пасть на поле брани во славу династии Каррелов; впрочем, старый хитрец (это было самое мягкое среди определений, которые имелись для прайм-канселиора у кронпринца Тамрина) всегда умел принять подобающий случаю вид.
— Господа, — обратился Император к собравшимся. Его голос был подчеркнуто безэмоциональным, даже будничным. — С этого момента Ксаль-Риум воюет с Ивиром, и да будет великий Творец Юнидеус на нашей стороне.
"Ну, что же, — подумал Дэвиан. — Чего и следовало ожидать. Удивляться нечему, говорить поздно. Время воевать".
ГЛАВА 23
Лакрейн. 70 Весны. 16:32 по времени Ксаль-Риума
(11:32 по местному времени).
Капитан Арио Микава в сопровождении пары рослых ивирцев, одетых в старомодные ярко-алые кафтаны дворцовой стражи, проследовал в главный церемониальный зал. Вызов от султана последовал внезапно, но захвачен врасплох Микава не был. Само по себе "приглашение" от Ажади, принесенное офицером нобетов, говорило о многом, но агинарриец уже получил достоверные сведения. Сверхсрочную телеграмму из Кинто на имя господина Симамуры доставили Микаве за три минуты до того, как появился гвардеец с приказанием — военному консультанту немедля предстать пред султаном. Текст телеграммы был прост: "Скупать все вне зависимости от цены". Арио Микава знал о сегодняшнем голосовании в Ксаль-Риума, и не сомневался в том, что получит такое сообщение. Он даже с точностью до получаса угадал время, когда оно придет.
И вот, под почетным эскортом гвардейцев, он появился в главном зале, где собралось множество людей. В основном, это были крупные сановники и военачальники Ивира — уже немолодые, седеющие или вовсе седые мужчины. На всех были традиционные длинные одеяния; султан Ажади сегодня также нарядился в соответствии с обычаями предков — в ярко-алую мантию с золотым поясом. Он восседал на троне, над изголовьем которого были подняты боевые знамена — ярко-желтые полотнища с изображением сабли, рассекающей стрелу в полете.
Арио Микава немедленно склонился перед султаном, затем, по жесту Ажади, поднялся и проследовал на свое место, у дальней стены зала, в тени колонн. Как наемник-чужеземец, он не имел права на официальных церемониях стоять рядом с вельможами и оскорблять их взор своим обликом.
Провыли трубы, пузатый глашатай выкрикнул на весь зал ритуальные фразы:
— Подданные великого Ивира! Вы призваны во дворец, дабы услышать слова блистательного избранника Всевластного, воплощение Его воли на землях и морях Дагериона, всемогущего и непобедимого султана Ажади Восьмого Солнцеподобного. Склонитесь и внимайте!
Разумеется, все немедленно склонились в готовности внимать. Арио Микава тоже. Ажади набрал воздуха в легкие.
— Это свершилось, — заговорил он. — Нечестивые порождения котуров, приспешники ложного бога, презренные обитатели континента готовы вступить с нами в войну. Час назад мы получили уведомление от посольства в Ксаль-Риуме. Император Велизар публично объявил о начале войны. Демон вырвался на свободу.
"Ну, надо же, какая новость, — мысленно усмехнулся Арио Микава, — Чего еще можно было ожидать после битвы у Анлакара? Если бы ксаль-риумцы закрыли глаза на появление ивирского флота в своих водах, я бы очень удивился; они еще до странного долго не решались действовать!"
— Ксаль-риумцы придут к нам с оружием! — продолжал вещать Ажади. — Они жаждут выплеснуть свою вековую злобу, они одержимы желанием сокрушить великий Ивир раз и навсегда. И если мы позволим им сделать это, если не встанем на их пути несокрушимой стеной, мы лишимся всего, что даровано нам Всевластным. Мы лишимся наших земель, наших богатств, наших законных привилегий, и имперские наместники выбросят нас из наших собственных дворцов!
О возможных последствиях для простого народа султан речи даже не заводил, благо, всем присутствующим до судеб черни дела не было. Вельможи молчали — никому не дозволено раскрывать рта, пока говорит султан — но незаметно переглядывались между собой.
"Интересно, кто из них о чем сейчас думает? — размышлял Микава. — О защите родных дворцов и сундуков от жадных имперцев... или, может быть, о том, что, если вовремя примкнуть к победителю, дворцов и сундуков станет только больше? А то и — кто знает! — вдруг появится шанс скинуть Ажади и самому залезть на трон, пусть под имперским патронажем?"
— Если мы допустим захватчиков на священные земли Кадиха, Всевластный отвернется от нас навеки! — провозгласил султан, вставая с трона. — И я приношу клятву, что этому не бывать!
Ажади вытянул руку, и гвардеец в красно-золотых одеждах торопливо вложив в ладонь султана эфес сабли. Ажади ловким движением — все-таки, не зря он столько тренировался в фехтовании! — обнажил блестящий изогнутый клинок и высоко воздел его над головой.
— На священном клинке, на стали, выкованной предками, я присягаю сражаться с врагом до последней капли крови, до последнего своего вздоха! — выкрикнул Ажади Солнцеподобный. — Я призываю вас всех сражаться бок о бок со мной, вместе, как сражаются кровные братья! Волею Всевластного я проклинаю любого, кто не пожелает пролить свою кровь, кто битве предпочтет бегство или сдачу в плен. Мы встретимся с врагом на поле боя и победим! Да будет так, и никак иначе!
Вельможи тут же разразились одобрительными, воинственными криками. Попробуй-ка не покричи, за такое непочтение к особе Блистательного и с палачом познакомиться можно. Причем прямо здесь же, на месте. Ажади опустил руку с клинком, и шум мгновенно смолк.
— Через час состоится Большой Совет, — сказал Ажади совсем другим, будничным тоном. — Там мы будем говорить о том, как защитить наши острова от агрессии Ксаль-Риума.
Он резко взмахнул рукой, и глашатай снова рявкнул во всю мощь луженой глотки:
— Склонитесь перед великим султаном!
Все склонились, и Ажади покинул зал. С Микавой он не перемолвился и словом, еще бы — султан не станет унижать себя разговором с наемником в главной церемониальной палате дворца. Наедине — Арио Микава не сомневался в этом — Ажади много чего скажет ему, а потом "наемник" покинет столицу, дабы заняться вопросами обороны.
Это принесло ему даже облегчение: по крайней мере, не придется больше видеть перед собой султана и его приближенных и кланяться этому стаду. Скоро придут ксаль-риумцы, но войны Микава не боялся. Для капитана это будет не первая война — он воевал еще во времена Шлассенской кампании четырнадцать лет назад, затем в Айнелине. Когда дела Ивира пойдут совсем плохо, его и остальных агинаррийцев-инструкторов тайно вывезут обратно в Сегунат на субмарине или летающей лодке, но если и не удастся вовремя унести ноги... что ж, Арио Микава никогда не надеялся умереть стариком в своей постели.
Капитан не ошибся — слуга встретил его на выходе из зала и сообщил, что султан призывает "господина консультанта" к себе. Прекрасно, лишь бы только не пришлось выслушивать пламенные речи Ажади слишком долго, что всегда было ужасно утомительной обязанностью. Война с Ксаль-Риумом едва ли может быть хуже этого, но выбора не было, и, подавив вздох, Арио Микава изобразил на лице должное почтение к особе Блистательного и примирился с неизбежным.
База "Сиюсей". Авианосец "Аранами".
20:20 по времени Ксаль-Риума (22:20 по местному времени).
Дверь резко скользнула в сторону и шумно ударилась об упор. Иджиме, лежавшая с книгой в руках на верхней койке, дернулась, едва не треснувшись головой о массивный, прикрытый железным каркасом плафон электрической лампы под потолком.
В каюту влетела Аюми. Именно влетела — не вошла, не вбежала, а ввалилась так, словно спасалась от стаи разъяренных призраков-юреи и на бегу споткнулась о порог. Выбросив вперед правую руку, она успела ухватиться за край верхней койни, чем уберегла себя от падения. Иджиме отложила книгу и посмотрела на девушку, слегка приподняв правую бровь.
— Иджиме! — с порога выпалила та. — Ты не представляешь, что произошло!
— У меня неплохое воображение, — невозмутимо ответствовала племянница тайрё. — Должно быть, "Аранами" горит?
— Что?! — опешила Аюми. — Ну что ты, нет, конечно, ничего такого. У нас все в порядке, просто я только что ходила за письмами — доставили почту из метрополии, там я и услышала новости. Об этом уже все говорят!
— А, так вот где ты пропадала, — сигнал отбоя был двадцать минут назад, и сама Иджиме поспешила в каюту. Драгоценное время отдыха не стоило терять напрасно.
Они уже приступили к совместным тренировкам, которые оказались не менее изнурительными, чем в школе. Правда, к удивлению Иджиме и остальных, хватка дисциплины на борту "Аранами" оказалась не столь жесткой, как в "Риосен", пилотам позволялись кое-какие вольности, за которые кадета в летной школе ожидало бы суровое наказание. Но в воздухе к своим подчиненным Миями Митсури не знала снисхождения. На борту "Аранами" было пятьдесят восемь самолетов — двадцать "Раймеев", двадцать пикирующих бомбардировщиков "Хэйдзен" и восемнадцать торпедоносцев "Сайто". Большинство пилотов были такими же, как Иджиме и Кейдзи, вчерашними выпускниками военных летных школ, и командиры спешили превратить их, как они выражались, "в настоящую команду".
— Пришло письмо из дома? — без особого интереса осведомилась Иджиме.
— Да, от Кайто. Он всегда мне пишет, — с гордостью ответила Аюми.
— Угу, — сама Иджиме тоже отправила письма — домой, матери, ну, и Мичио тоже. Все стандартно: живу на острове, тренируюсь в составе "особого учебного отряда", скука смертная. Никаких упоминаний о группе "Дзинкай", само собой — письма проверялись. Но ответа так скоро она не ждала: пока еще почта дойдет до Кинто, потом назад, а где сейчас пропадает Мичио, вообще неясно.
Она вздохнула и повернулась на узкой койке. Вообще-то здесь не так плохо, а в сравнении с койкой казарме в школе "Риосен" — так условия просто райские. Девушкам при обучении никаких поблажек не делали, скорее, наоборот...
— Что ты читаешь? — заинтересовалась Аюми. Она уже успокоилась и как будто забыла о новости, которой хотела поделиться.
Иджиме молча предъявила ей обложку. Лицо напарницы удивленно вытянулось.
— О... Классическая поэзия?
— Ты не любишь поэзию?
— Нет, то есть, да, люблю, но мне казалось, что ты... — Аюми смутилась. — То есть, ты всегда только и говоришь, что о деле, о войне, о самолетах, вот я и подумала, что тебе такие вещи не интересны.
— Угу. А еще я не нуждаюсь в еде и сне, не моюсь и не посещаю гальюн, — съязвила Иджиме. — Но ты хотела мне о чем-то рассказать.
— Ах, да! — большие темные глаза Аюми снова заблестели. — Ксаль-Риум объявил войну Ивиру! Сегодня!
Сообщив эту новость, она выжидающе уставилась на Иджиме. Та пожала плечами:
— Ну, к этому все и шло.
Она снова потянулась к сборнику стихов. Аюми озадаченно нахмурилась — она явно ожидала другой реакции:
— Тебе все равно?
— Ивир очень далеко, и у меня нет там ни друзей, ни родичей, — хладнокровно ответила Иджиме.
— Да, но... Они же воюют с Ксаль-Риумом!
— Ну и что?
— Ксаль-Риум — и наш враг тоже, разве нет? — Аюми вызывающе вздернула подбородок. — Они сражаются с Империей, которая угрожает и нам. "Враг моего врага — мой друг", ты не слышала такую фразу?
— Слышала, тетушка ее часто произносит, — подтвердила Иджиме. — Но при этом всегда добавляет: "иногда друг".
