А вот Алексею Михайловичу это не понравилось. Он едва ли не гнать посольство велел, но Алексей Алексеевич сумел тактично вступиться...
Софья задумалась.
Речь Посполитая...
Вообще, дружить с ними выгоднее, чем воевать. И как?
А идея была проста...
— Алешенька, а Михаил женат?
— Нет, Сонюшка...
— А у нас Марфинька на выданье...
— Ты думаешь...
— А почему бы нет? Ты ведь и сам ее знаешь!
И верно, восемнадцатилетняя красавица могла кому хочешь вскружить голову. Темные волосы она унаследовала от Марии Милославской, синие глаза от отца, от него же и статную фигуру, а учитывая, что последние несколько лет Софья занималась ей вплотную, результат был... потрясающим.
Марфа отлично могла себя подать, благодаря физическим упражнениям она стала сильной и гибкой, говорила на нескольких языках, свободно читала и писала на родном и чуть хуже на латыни и турецком. Польский с ней никто не осваивал, но было б желание?
Ребята переглянулись.
— Он католик...
— Аввакум обоснует...
— И отец как на тетку Ирину поглядит, так и...
На лицах царевича и царевны возникли абсолютно одинаковые хищные улыбки. Вот сейчас, как никогда, было видно, что они брат и сестра. И мысли у них были одни и те же.
Невеста согласится?
Кто бы сомневался!
Теперь осталось уговорить двух государей.
* * *
— Тятенька, я подумал тут... сильно ли ты на ляхов обижен?
Алексей Михайлович пожал плечами. Он был влюблен, счастлив, Любушка умело поддерживала его в этом состоянии, а потому даже на поляков он гневался скорее по инерции.
— Не то, чтобы сильно, сыне, но хотел я тебя на том престоле увидать...
— А ежели не меня?
— Так ведь и не тебя — этого Вишневецкого пригласили!
— Так он ведь не женат. А мы с ним граничим...
Синие глаза вспыхнули интересом.
— И?
— Марфинька в возраст вошла.
— Не Дуняша?
— Нет, тятенька. Не справится Дуняша, слишком она в стороне от всего держится...
Алексей Алексеевич добавил бы еще, что как и воспитавшая ее тетка Ирина, Дуняша слишком склонна вертеть всеми окружающими, но неумело и по-глупому.
— Так жене и не надобно в центре внимания быть.
— Тятенька, так Марфинька языки знает, танцевать умеет, опять же политес весь изучила, что при европейских дворах принято, в платье их ходить умеет...
— И откуда бы?
Сдвинутые брови хмурились, а синие глаза смеялись. Знал он про занятия, донесли. Но и препятствовать не стал, чего уж там! Пусть лучше девка языки учит, чем на незанятую голову чего придумает!
— Так мир не без добрых людей, — не дрогнул парень.
— И что ты делать хочешь?
— Тятенька, я тут узнал, — действительно, Ордин-Нащокин вчера весь вечер бегал и узнавал, — за него Элеонору Австрийскую сватают. А чем мы хуже?
Вопрос был актуальным. Фердинанда Алексей Михайлович не любил, да и священную Римскую империю — тоже. Католики...
— Предложить ему мирный договор...
— Да. Мы его более трогать не будем, а случись что — поможем полками. Для зятя не жалко.
— А ежели они Марфиньку потребуют католичкой сделать?
Это был самый скользкий момент. Но и его уже обговорили дети.
— Тятенька, кто бы там что не пробормотал — православной Марфинька была — ей и останется. И дети ее православными вырастут. И можем мы потребовать, чтобы Михаил у себя разрешил храмы строить, чего ж нет? Так что душа ее не пострадает.
— Ох, Алёшка, наплачутся от тебя девки. Кого хочешь обведешь...
Алексей Михайлович и не ругался.
— А еще муж да спасется женой своею...
— А не жена — мужем своим?
— Так ежели мужу не повезло православным родиться? Мы вот реформу делаем, книги переписываем...
Намек вышел достаточно толстым, но Алексей Михайлович не обиделся. Идея была неплохая.
Не получили престол для сына?
Получим его для дочери!
А дальше будет видно. Зато Фердинанду ноги оттопчем!
Мужчина подумал — и кивнул. Почему бы не попробовать!?
Память о слезах любимой сестры камнем висела у него на сердце. Неужто он Марфиньку тоже в девках оставит?
* * *
Царевна Марфа известие восприняла с энтузиазмом и принялась спешно учить польский, для чего переехала под крылышко теток в Дьяково. То, что параллельно она изучала и другие вещи, уже эксклюзивно, от Лейлы, скромно умалчивалось. Зачем царю знать, что гаремные девушки много чего умеют в постели?
И нечего тут пищать: 'ой мамочка, стыд-то какой!'! Стыд не дым, глаза не выест, зато супруг не будет по бабам бегать.
И о кратком курсе от Ибрагима тоже промолчим. К чему царице яды распознавать? Вроде как и не надобно?
И о том, что Стеньку Разина озадачили найти еще парочку таких же специалистов — мало ли, пусть с девочкой поедут в ее свите, ежели что...
И о том, как натаскивали четырех девочек из 'бабьего батальона', уже специально, чтобы служили царевне в другой стране.
Молчание — оно завсегда золото.
Для всех Марфа просто учила польский язык.
Первой царю устроила скандал царевна Ирина, обидевшись за свою Евдокию. Но тут Алексей Михайлович плечами пожал. Мол, я бы и не прочь, да ты на нее погляди? Она ж и слова не поймет! Ей что муж ни скажи, все мимо будет, а Марфинька латынь уверенно изучила, да и польский и французский изучает...
Опять же, политес...
Ирина ругалась, но крыть было нечем. Сама виновата, надо было ребенка не только молитвам учить, но еще и остальному.
Посольство, получив такое предложение, опешило — и Михаилу полетело письмо. Пусть задумается.
Алексей был доволен и предлагал Софье так же заняться и остальными сестрами. Та колебалась, но все решил визит тетки Ирины.
Однажды та просто вошла без стука в Софьины покои в Кремле.
— Ты что ж творишь, племянница!?
Софья только глазами захлопала. Творила-то она много всего, но надо выяснить — за что наезд?
— Что не так, тетя?
— Где это видано, младших поперед старших замуж выдавать?!
Тогда все ясно, волна докатилась и сюда. Софья усмехнулась. Ну, держись, щучка теремная!
— Где это видано — царевен неучами растить?!
— Что!?
— А вот то! Девке двадцать лет, она ни единого языка не знает, ничего не умеет...
— Все она умеет! Шить, вышивать...
— Ага. И молиться. И все. Королеве-то другое уметь надобно. Как она послов приветит!? как придворных окоротит?! Там ведь не наши терема, там другая жизнь. Марфа к ней хоть и не готова, а все ж справится. Дуняша же и двух слов сказать не сможет!
— Так язык-то изучить...
— Вот и пусть сначала изучит, а потом приходит. Подберем мы ей мужа...
— Не слишком ли ты много берешь на себя, Сонюшка?
Голос царевны стал подозрительно теплым да ласковым, но Софья и плечами не пожала.
— Не слишком. Не на Алешу ж эти бабские дрязги сваливать? У него дела государственные, ему разбушевавшийся курятник ни к чему.
— А ты, стало быть, утихомирить его сумеешь?
— Нет, — Софья впервые отвлеклась от перекладывания бумаг на столе и взглянула тетке в глаза. Жестко и холодно. — Двух-трех на суп пущу, остальные сами утихнут.
— А руки не надорвутся?
— А я не своими руками.
— Не боишься?
— Боюсь. Но и портить брату жизнь не дам.
— А сестре ее портишь!
— Марфиньке?
— Дуняше!
— Тетя, вопрос уже решен. Вы ко мне пришли, чтобы через меня на Алёшу надавить, а через него на отца? Не будет такого. Это все?
Царевна Ирина рассматривала племянницу со странным выражением.
— М-да... недооценила я тебя. Недооценила...
Софья опять уставилась в бумаги. Хлопнула дверь.
Кажется, она приобрела себе врага? Или нет?
Если Марфу удастся выдать замуж — плевать всем будет на ее особенности. Победителей не судят. Ну а коли нет...
Все равно просто так не сдадимся! Вот!
* * *
А параллельно она допытывалась, кто покушался на Алексея Алексеевича. За таверной установили наблюдение — и нашли там мужчину, которого описала девочка.
А с казаками какой разговор? Как вышел Волк из кабака пьяный, так схватили, скрутили — да и повели к царевичу. Никто и не заметил. Метод-от старый, чтобы 'языка' взять, казаки им кою сотню лет владеют! Мешок на голову, в мешок табачку али перчика — и не до того человеку будет, чтоб орать. Вдохнуть бы!
Так, спутанным, словно колбаса, завернутым в дорогой ковер, с мешком и доставили пред светлые царевичевы очи. Да не в Кремль, нет. Туда с таким ходу не было, да и стены там шибко глазастые и ушастые. На подворье к боярыне Морозовой.
И были абсолютно спокойны.
Когда боярыне сказали, что сей человек хотел ее дитятко жизни лишить...
Хорошо, что казаки народ крепкий, потому как на пару секунд у боярыни такой взгляд стал... ей-ей, кинется! И кинулась бы, зубами б в глотку вцепилась — и о молитвах не помнила бы. Куда там!
А в комнате мужчину уже ждали.
Софья и Дуняша — за ширмой.
Алексей и Иван — за столом.
Степан и Фрол Разины как охрана, чтоб не кинулся.
Мешок зацепили, потянули...
Софья едва удержалась от присвиста. Действительно, как есть — волчара. Битый, травленый... смогут ли ребята его сломать?
Или и ломать не надо?
А ведь ей бы киллер такого уровня пригодился бы. Пусть на Корону поработает?
Только как его уговорить?
Импровизацией она владела, но вот беда! В этом мире всерьез ее принимали только те, кто с ней столкнулся. А стальные...
Нет сейчас все зависело от ее брата. Сможет?
Отлично.
Нет? Тоже неплохо, но специалиста будет жаль.
Тот? — спросила Софья у Дуняши одними губами.
Девочка закивала. Тот...
Настроение у Софьи испортилось. Ладно, посмотрим, что смогут сделать ребята.
* * *
Алексей Алексеевич Романов смотрел на стоящего перед ним человека. М-да.
Даже избитый, связанный, в окружении казаков, тот выглядел... несломленным. И ведь верно. Согнуть его можно — не исключено, что с помощью каленого железа. А вот сломать... его ломала жизнь. Жестоко и через колено. А потому...
Вряд ли он сможет что-то страшнее, чем просто убить. А смерть ему не страшна. Так ведь?
— Развяжите его.
Вот тут в желтых глазах мелькнуло изумление. Алексей же принялся импровизировать. Удивить — значит победить?
Попробуем!
Освобожденного пленника подтолкнули к креслу и почти силой заставили в него сесть.
— Воды? Вина? Чая?
Неясно, чего ожидал мужчина, но уж точно не светской беседы. Сверкнул глазами, промолчал.
— Да ты не бойся, не убьют, — голос Алексея был спокойным и серьезным.
— Пряников насыплют? Али калачей заморских?
Мужчина зло ухмыльнулся.
— Если попросишь — принесут, — Алексей был спокоен. — Как видишь, к тебе тут относятся не как к татю, а как к гостю. Так что подать прикажешь?
— Воды дайте. Вы всех гостей так к себе зовете?
Алексей от души фыркнул.
— Скорее их так выгонять приходится, — вступил в игру Ваня. — Ты ведь нас знаешь.
— Кто ж царевича да не знает? Да и ты, боярин, на Москве известен.
— Тогда понимаешь, что нет нам никакого резона тебя убивать или пытать. Завтра на твое место Матвеев еще сотню найдет...
Вот это был удар. Ванька рисковал, но выиграл, как же много он выиграл! По расширившимся зрачкам, по сбою дыхания Алексей видел, что угадал, УГАДАЛ!!! Правы были они с Софьей! Как же правы! Некому сейчас более на него нож точить, а вот Матвеев мог!
При удаче он бы высоко взлетел, теперь же падает, а это больно, да и каждый рвануть зубами старается... и кому он той неудачей обязан, даже глупцу ясно.
— И то верно, — соглашался мужчина с Ванечкой, а взгляд перевел уже на Алексея. — Так чего тебе от меня надо... царевич?
Алексей мысленно перевел дух. Победа. Хоть и маленькая, но победа! Когда человек вступает в диалог — он уже открывается для воздействия. А если он соглашается признать твои права... можно считать, что он почти твой. Ты сумеешь его использовать при должной ловкости.
— Чтобы ты на меня поработал, а не на Матвеева. Только по доброй воле, сам понимаешь. Иначе все напрасно будет.
— И что ж я сделать должен?
— Убить меня.
— Что!?
Вот теперь тать ошалел. По-настоящему.
— Убить. Выстрелишь в меня, я упаду, казаки тебя искать начнут, по городу слухи пойдут, что близок я к могиле, Матвееву донесут, царь будет в горе, а ты с боярина деньги получишь...
— А ты...
— А я на это поглядеть приду.
— С казаками да с царем?
Алексей ответил совершенно волчьей ухмылкой. Синие глаза скрестились с желтыми.
— У меня жизнь одна, у него возможностей много. Рано или поздно меня достанут, проще не бегать, а сразу... И то сказать — я мужчина. А ежели он за моих близких возьмется?
— Умен ты, царевич... а кто мне мешает с тебя деньгу срубить да и податься куда подальше?
— А зачем? С боярина ты вдвое против обещанного получишь, да и я... земли кусок хочешь? Свой дом, дети...
И вдруг такая тоска промелькнула в хищных глазах, что понял Алексей.
Было все это у мужчины, было! Просто лишился он и крова, и близких — и сейчас он тронул то, что лучше не ворошить. И потому ...
— А не то на службе у меня останешься. Степан, найдешь молодцу применение?
Разин оскалился.
— Чего ж не найти? Дело-то хорошее...
— А сейчас отпусти его.
— Что!?
Вот теперь изумились все, и Разин, и человек, имени которого Алексей так и не спросил.
— То.
Царевич снял с руки простое малахитовое колечко. Не было такого ранее, не резали кольца целиком из камня, неудобные они, хрупкие, а вот Софья подсказала. Простенькое, обруч зеленый, только на внутренней стороне три буквы. Две 'Аз', да одна 'Рцы' — невелик труд вырезать. Просто мало кому надобно.
— Покажешь казакам, тебя ко мне проводят. Ежели вернуться пожелаешь.
— Отпускаешь, значит?
— Так волку воля в радость...
Мужчина только оскалился. Степан вышел проводить его, Фрол последовал за братом — и никто не видел, как из-за ширмы вылетела маленькая фигурка, повисла на шее у братика, обняла.
— Алешка!!! Умница ты мой!!! Родненький, братик, какой же ты молодец!!!
А потом то же досталось и Ване Морозову. Мальчишки тоже не удержались — и подхватив Софью кружились по комнате, вопили, смеялись...
Они справились?!
Кажется, да...
А далеко, в Китай-городе человек с волчьими глазами смотрел на пламя свечи...
* * *
Действительно, угадал Алексей.
Это сейчас его Волчарой кликали, а когда-то Матвеем звали, жена Матюшей звала...
Все у него когда-то было. И отец — купец не из последних, и матушка, и жена, и дочки — двое, солнышки светленькие... все в один день поменялось. Когда поехали они к жениным родным, а на них на дороге тати лесные напали. Всех вырезали, детей не пожалев, его мертвым посчитали, на дороге бросили. Как и выжил-то...
Случайно, как и все. Старик его выходил, отшельник. Пошел за хворостом, а нашел умирающего. Но не выдал. К себе в хижину принес, обогрел, накормил, вылечил...
Никто и не знал, что жив он остался. В Новгород родной вернулся два месяца спустя — глазам не поверил. Дом его продан, сам он мертвым числится, а продавал кто?
