— Как-то не стыкуется понятие строгости закона с Неопределенностью, — прошептал Денис. — Повторяю, я не перестал служить Неопределенности. Высшей Неопределенности! Сладостной. Именно здесь я нашел ее. Она скрывается внутри аборигенов...
"Внутри? Так может, следует освободить ее? Дождаться, когда вернутся твои сожители, и рассечь их тела?"
— Нет, — Денис с трудом поднялся, упал на диван. — Ты ничего не найдешь... так. Их неопределенность истинна. Она неуловима. Она сильнее нашей неопределенности. Да. Их тела слабы и беззащитны. Но неосязаемая переменность, которая как отблеск сопровождает их — вот настоящий фактор неопределенности. Именно она победила меня. Неопределенного Высшей Степени, которым я был. Именно она сделала меня тем, кого ты теперь видишь.
"Что значит "сделала"?
— Перетащила на свою сторону, — устало закрыл глаза Денис. — Закрепила мою внешность. Даровала мне характер, привычки, склонности... Чувства. Даже имя. Лишение неопределенности является главным условием победы над всяким Неопределенным, но я не чувствую себя побежденным. Я победитель, несмотря ни на что. Разве я могу это объяснить тебе? Ты умеешь только убивать.
"Стабилизатор", — требовательно зажглось в голове.
— Вот он, — показал Денис на браслет на тумбочке. — Извините, но и он теперь имеет вполне конкретную форму.
Облако сгустилось, накрыло браслет, замерцало ядовито, вновь отплыло в угол, по стене, к креслу, наконец приняло форму человеческого тела. Обратившись Денисом, гость опустился в кресло. Стабилизатор охватывал его запястье.
— Почему ты его не носишь? — спросил гость.
— Он мне больше не нужен, — попытался усмехнуться Денис. — Впрочем, делай свое дело. К чему эти разговоры?
— Я хочу знать, что заставило тебя отказаться от свободы.
— От свободы? — удивился Денис. — Именно свободу я и выбрал. Или свобода вынудила тебя явиться сюда? Ты скопировал мое тело вместе с ожогами. Это свобода? Тогда уж и скопируй боль, которую я испытываю.
— Зачем?
— Чтобы почувствовать, — прошептал Денис. — Чтобы почувствовать, как чувствуют те, кого ты называешь ничтожеством. Чтобы понять, что такое свобода, что такое высшая неопределенность.
— Неопределенность? Здесь? В этих клетках? В этих двуногих?
Гость стянул с запястья браслет, несколько мгновений удерживал образ, затем вновь расплылся облаком, поднялся к потолку и повис мрачной пеленой.
"Ты лишился способности рассуждать здраво. Но стабилизатор тебе действительно не нужен. Я не понимаю, как ты удерживаешь форму. Его Бесконечность это может заинтересовать. Или это не ты?"
— Не я? — Денис усмехнулся, поднял руку, напрягся, сжал зубы, с усилием рассеял туманным облачком часть указательного пальца, сразу же с гримасой сжал кулак. — Больше не могу.
— Как ты обходишься без стабилизатора? — спросил гость, возвращаясь в кресло. — Отвечай.
— Легко, — прошептал Денис. — Или ты не слышишь моих слов? Я воспользовался силой тех, кого ты называешь убогими. Раньше, как и ты, я парил частью вышей неопределенности в излучениях вселенной. Когда же я прибыл сюда, я почувствовал, что каждый из этих гуманоидов напоминает вселенную. Каждый из них излучает. Любовь, ненависть, симпатию, неприязнь. Впрочем, это тебе ничего не скажет. Они способны изменять таких как мы.
— И ты не сообщил об этом Его Бесконечности? Это цивилизация опасна! — возмутился гость.
— Что я мог сообщить? — поморщился Денис. — То, что запертые на маленькой планетке убогие существа способны походя разрушить то, что является символом величия и всемогущества? Или не отказ от материальности в незапамятные времена позволил нашим предкам победить время, расстояния, наконец смерть?
— Ты смерть не победишь, — твердо сказал гость. — Хотя, если будешь настолько разумен, что поможешь понять секрет этих излучений...
— Ты сохранишь мне жизнь? — напряженно спросил Денис.
— Может быть, — неумело улыбнулся гость. — Хотя, признаться, меня не устраивает воплощение в столь беспомощном создании. Ты можешь подобрать что-то более серьезное? Согласись, мне нужны гарантии.
— Что ж, — задумался Денис, с трудом поднялся, пошатываясь, подошел к окну, вытер со лба липкий пот. — В этом мире существуют и более опасные существа. Подойди к окну. Как тебе этот зверь? Дай-ка сюда стабилизатор.
Денис вернулся на дачу вечером. Маринка испуганно ойкнула, увидев забинтованную шею, руки, но он улыбнулся ей успокаивающе:
— Ерунда. Зато лицо в порядке. Трубу прорвало на участке, слегка обдало паром. Не волнуйся. Когда я рядом с тобой, на мне все заживает как на собаке. И все благодаря тебе. Я выздоравливаю от твоей любви.
— А я от твоей, — прошептала Маринка, вытирая глаза.
— Кстати! Володька! Смотри, кого я привез.
Денис открыл заднюю дверь и выволок на траву здоровенного терьера. Пес зло рычал, упирался лапами, но крепкий поводок и намордник делали его безопасным.
— Соседский? — восхищенно задохнулся подбежавший Володька.
— Нет, наш собственный, хотя и похож, — улыбнулся Денис.
— А зачем ты ему свой браслет натянул на шею? — удивился сын.
— Так надо, — строго погрозил пальцем Денис. — Месяца два, три поносит, а потом можно будет снять. Это — чтобы он не убежал. Пусть к нашему запаху привыкает. И еще. Он пока рычать будет, ты не волнуйся. Собака взрослая, характер уже имеется. Если с любовью к псу, все наладится. Еще и руки лизать станет.
— И как же этого красавца зовут? — появилась в калитке теща.
— А никак, — откликнулся Денис. — Как назовете, так и звать станете. Главное, что клубника теперь будет в полном порядке.
2005 год
Михалыч и нанофобия
1
На развилке Семен свернул с трассы. Дорога сразу стала уже, покрылась трещинами и выбоинами, а вскоре и вовсе лишилась асфальта. За дряхлыми ветлами промелькнула одна полуживая деревенька, другая. Вскоре уже и щебенка перестала греметь по днищу, и под колесами зашуршали стебли пырея.
— Окна закройте! — крикнул Семен.
— Зачем? — не поняла Тамара на заднем сиденье.
— Сейчас поймешь, — усмехнулся Семен, резко затормозив.
Поднятые протекторами с сонного проселка клубы пыли догнали машину, припудрили крылья, капот, проникли через открытые окна в салон, вызвав дружное чиханье и недовольные возгласы.
— Ну? Что я говорил? — радостно бросил Семен, выскакивая из машины.
— Семка! Подлец! — пытаясь протереть глаза, почти выпал наружу Федор. — Уши тебе оборвать за такие шуточки. Директор института!
— Непременно! — согласилось, прыгая на траве, маленькое конопатое существо по имени Оленька.
— Для этого его надо сначала догнать, — усмехнулась Валентина.
— Семен! — заорал Федор, глядя, как его приятель, раскинув руки, замыкает в круг приличный кусок луговины. — Хватит дурить!
— И я так хочу! — завизжала Оленька, бросаясь в высокую траву.
— И что теперь прикажешь делать? — с укоризной спросила мужа Тамара, стряхивая пыль с блузки, рук, юбки и осторожно трогая прическу.
— А ничего,— тяжело дыша, бросил подходивший Семен. — Однако, дыхалка уже ни к черту. Тома, Валя, бросьте расстраиваться. Мы на природе. Искупаетесь сейчас.
— Где? — оглянулся Федор.
— Тут рядом, — засмеялся Семен. — Однако я предупреждал. Лучший способ чему-то научиться — испытать на собственной шкуре. Мне дед мой, к которому мы едем, рассказывал, как в юности езде обучался. На грузовом автомобиле. Это было чудо техники. Даже с коробкой передач. Причем не автоматической. Про руль я вообще не говорю. Силовой тренажер!
— Ну-ну, — скривился Федор. — А в качестве тормоза на этом автомобиле использовалась суковатая палка. Ее в грунт надо было втыкать.
— Палкой он заводился, — отмахнулся от приятеля Семен. — Рычаг вставлялся прямо в двигатель, крутился со значительным физическим усилием. Обучение проводилось так. Если машина глохла, ученик, то есть дед мой — Михалыч, хватал рычаг, выпрыгивал из кабины и начинал вращать двигатель. А инструктор в это время выключал в кабине зажигание и ждал, пока ученик от усталости с ног валиться не начнет. Только тогда искру давал.
— Ну, ты, инструктор, — усмехнулся Федор. — Ты еще расскажи, как дед твой по километру назад бегал, чтобы посмотреть, какой дорожный знак он только что проехал!
— А ты откуда знаешь? — удивился Семен.
— Да ты своим чудесным дедом мне уже все уши прожужжал, — ответил Федор. — Долго еще ехать-то?
— Так приехали уже, — махнул Семен рукой в сторону края поля, где синими штрихами поблескивал штакетник. — Тут он и живет. На отшибе. Дом за липами. За домом банька. За банькой речка. Три минуты по косогору вниз. Садитесь, сейчас подрулим.
— А чего это он на отшибе-то живет? — спросил Федор, возвращаясь на место и наблюдая, как Тамара и Валентина пытаются отловить разыгравшуюся девчонку.
— Бирюк он, — усмехнулся Семен. — К тому же еще и нанофоб.
— В самом деле? — удивился Федор. — И что? Воду через капрон процеживает?
— Через марлю, — кивнул Семен. — И еще магнит прикладывает. И к сыпучим продуктам тоже. Короче, старикан замечательный. Сам увидишь. Поехали, что ли?
2
Дед их словно ждал. Он бодро поднялся с серой колоды, вросшей в землю возле покосившейся, но свежеокрашенной калитки, прищурился, а затем поочередно и степенно пожал руки Федору и Семену, аккуратно поцеловал в щеку Тамару, поклонился Валентине и потрепал по косичкам Оленьку. Федор принялся рассматривать все еще крепкий дом. Девчонка сразу же побежала гладить добродушную дворнягу, а дед заторопился на кухню разогревать чайник. Семен открыл багажник, вытащил две больших сумки со снедью, подмигнул Тамаре:
— Тома, давай-ка, бери Валентину, Ольгу, и дуйте на речку. А мы сейчас займемся обедом. Да и деда надо уважить.
— Вы только не слишком увлекайтесь, — погрозила пальцем Валентина.
— Вы тоже, — серьезно ответил Федор.
— Да тут глубже, чем по пояс, пожалуй, что и ни одного места нет, — успокоила его Тамара и, окликнув Оленьку, повлекла за собой Валентину. — Пойдем, пойдем, купальник не нужен, тут не бывает никого.
Федор проводил глазами жену, на секунду задержал взгляд на стройной фигуре Тамары, вздохнул и пошел вместе с Семеном за дом. Под раскидистыми яблонями, развесившими зеленые, еще только завязывающиеся плоды, у бревенчатой стены приземистой баньки стоял большой стол, накрытый потертой клеенкой. Рядом гудела садовая печь, в которую Михалыч сноровисто добавлял полешки. В тазике с холодной водой лежал пук свежей зелени.
— Странно, — удивился Федор. — Место вроде тенистое, а комаров нет.
— Отчего же нет, есть, — усмехнулся в седую бороду дед. — Вечером пожалуют. На косогоре мы. Ежели днем ветерок, так всю эту живность благополучно сдувает. Вон, — он показал рукой на просвет между яблонь, — почитай от огорода и до речки — луговина.
Федор приложил к глазам ладонь, увидел мелькнувшую в высокой траве желтую панамку жены, короткую прическу Тамары и почувствовал какую-то необычную слабость, истому, словно был доставлен в это чудесное место не в салоне уютной машины, а пришел пешком.
— Ты садись, давай, милый человек, — повернулся к нему дед. — Отдыхай. Это раньше деревня — чтобы спину ломать была. Теперь деревня для отдыха.
— Не верится, что вы отдыхаете здесь, — оглянулся Федор на ухоженные деревья, прополотые грядки, чистые дорожки. — Просто идеальное хозяйство.
— Спасибо, конечно на добром слове, — просиял дед, — но ты б лучше это внуку моему Семке сказал. Нет бы Ольку деду на воспитание на лето сдать, так шиш с маслом. Наведается раз в три месяца, продуктов городских привезет, и тут же обратно. Хорошо хоть в этот раз уважил, компанию организовал!
— Уважил, уважил, — по хозяйски успокоил деда Семен. — И сегодня обратно не поедем, не волнуйся. Ночлег дашь?
— А чего ж не дать? Дам! — степенно согласился дед. — Почитай родня все ж таки. Единственная на всем белом свете!
— Отчего же единственная? — не удержался от улыбки Федор. — Согласно генетическим исследованиям почти все люди дальние, но родственники.
— Ага, — крякнул дед. — Ваша ограда нашему забору двоюродный плетень.
— На-ка, зелень порежь, — пододвинул Семен Федору доску и нож. — И про научные достижения шибко не распространяйся. Михалыч науку не жалует. В его представлении от науки один вред.
— А то скажи польза? — подскочил дед, оторвавшись от пакета, из которого с кислой миной выуживал свертки и коробки со съестными припасами. — Назови мне хоть одну науку, что людям пользу принесла.
— Дед, не заводи шарманку, — поморщился Семен. — Беда в том, что ты видишь только те аргументы, которые твою точку зрения подтверждают. Давай-ка, лучше выпьем. А то угольки не скоро подойдут.
— И то дело, — улыбнулся Федор и потянул из пакета бутылку. — Вот, кстати, Михалыч, и первая польза от науки. Или водка из родника бьет?
— Родниковая, — с сомнением прочитал надпись на этикетке Михалыч, подвинул стопки. — Какая ж от водки польза? Удовольствие есть, а пользы нет никакой.
— А по мне удовольствие и есть польза, — вздохнул Федор, откупоривая бутылку и с интересом наблюдая, как дед накрывает один из стопариков выуженной из кармана белой тряпицей. — Для чего это?
— Для того, — огрызнулся Михалыч. — Может быть, от какой-нибудь науки и есть польза, да только нет ничего хуже, когда эту пользу или вред различить нельзя. Как эти ваши наны. Я еще Семкиному отцу говорил, когда он жив был, чтобы бросил этой хренотенью заниматься. А теперь просто плюнуть некуда, кругом они. Я раньше молоко в деревне у одной бабки покупал. А тут раз ее нет, другой. Наконец появилась. Где ты бродишь, спрашиваю. А она расхвасталась тут же, что в больнице была на процедурах. Что ей капельницу ставили, но только не лекарство в вены запускали, а эти наноблошки или еще что. Сосуды они прочищают якобы. Склеротические бляшки убирают.
— Дед! — протянул Семен. — Это ж рядовая процедура.
— Сомневаюсь! — ударил ладонью по столу Михалыч. — И поэтому молоко я у этой бабки брать перестал. Мне и так чудится, что на зубах у меня хрустит. Везде эта зараза. Ей и лечат, и руду добывают, и воду опресняют, вредителей уничтожают. Так и воюют, значит. У нас ведь какое правило, любое изобретение сразу в военное дело запускается, а уж если убить никого не получилось, или жертв мало, тогда пожалуйте в народное хозяйство. Так что вы меня хоть увольте, хоть как, а в моем доме никакой научной заразы не будет. Я все своими руками пощупать должен. А на слово не верил никогда и верить не буду. Да и еще сказать. Трактор и тот на поле то и дело ломается, а там детальки стальные, с руку или больше. А теперь представь, что эта ваша нана где-нибудь в артерии у меня заглохнет? Ты что, механика тоже ко мне в миниатюре отправишь?
— Какие-то у вас странные представления о нанотехнологиях, — поднял брови Федор.
— Странные, не странные, а до девяносто пяти лет дожил и еще поживу, — собрал в кулак бороду Михалыч и озорно прищурился. — А вот вам всем долгожительства не гарантирую.
