Следующие мозаики в этом зале были очень похожими, и все они, как один, показывали мирную жизнь и красоту природы. Бескрайние поля, зеленые леса, бесконечная гладь океана, в которой отражалось звездное небо. Свет двух лун причудливо искрился на водной глади, делая картину еще более фантастической. Невольно смотрящего на эти произведения искусства заставляли испытать восторг и понять всю красоту творения Иллюны, и то, что она вложила в свое творение.
Мелькнули огни, цепочка из механических тараканов неслышно проследовала в следующий зал, где были уже совсем другие мозаики. Здесь мозаики изображали совсем иную картину. Они изображали горящие дома, разрушенные стены городов и множество тел, лежащих без движения. Откуда-то издалека, подобно расплавленным искрам из извергающегося вулкана, летели призраки. На горизонте они были похожи на искры, вблизи они были уродливыми созданиями. Ниже пояса был только дым, вместо рук острейшие когти, вместо глаз — горящие угольки. И они убивали все, что только могли, не оставляя ничего живого после себя. И над всем этим праздником смерти в небе горели два огромных недобрых глаза, точь-в-точь как те, которыми обладало низвергнутое в пропасть существо.
Следующая мозаика изображала гибель мудреца на площади Сантарина. Правой рукой он протягивал Иллюне тот самый камень, сердце колодца, а левая его сторона распадалась на яркие светлячки, улетавшие в колодец. Сама же Иллюна рыдала, но принимала этот дар, стоивший Мудрецу жизни.
То, что ждало в следующем зале редкого посетителя, должно было просто потрясать воображение. Это был достаточно широкий коридор, тянувшийся на сотню шагов вперед. На двух стенах были изображены две армии, вставшие друг напротив друга. Дверные проемы, которые вели во внутренние помещения храма, были вписаны в эти огромные полотна так, что лишь дополняли его и делали объемным, а не портили. Какие-то из них “вели” в шатры командующих, какие-то в горящие здания. С одной стены, во главе с Иллюной и Воителем были трое существ, каждое во главе своего небольшого войска. Вот женщина, с алыми глазами, вооруженная огромным луком, и за ней войско лучников. Вход в шатер, где расположилось командование лучников — дверной проем в какое-то помещение, должно быть музей. Однако там ничего интересного уже не найти — потолок тут почти полностью обрушился.
Вот мужчина, в просторной алой мантии, держащий в руках пламя, и целая вереница солдат с пламенем в руках, что стояли за ним… И опять у них свой шатер, ведущий куда-то вглубь храма. Вот огромный ящер в сверкающей броне с копьем и щитом, а за ним целая шеренга такой же пехоты, ощетинившейся копьями. Их было много, и у каждого была сила… и свой народ, который они вели в бой.
С другой же стороны на своих ненавистных врагов смотрели тени. Те самые темные когтистые существа, которые были видны на первых мозаиках. Но среди войска тьмы было и трое людей. И каждый тоже вел свое войско. Один был покрыт черной чешуей, у него был хвост, и в бой с ним шли человекоподобные ящеры, отдаленно напоминавшие тех, что были в войске Иллюны, вооруженные короткими клинкам. Вокруг другого летали камни и над ним парил целый остров, на котором ждали своего часа все те же тени. Наконец, третий из них, был вооружен двумя катанами, а контуры его были размыты, словно он бежал слишком быстро, чтобы художник смог разглядеть его лишь в деталях.
И у каждого из трех был на шее амулет. Три веточки неизвестного растения, растущих из сферы в центре, через которую была просунута цепочка. Именно такой амулет был на шее Женекерса в видении Артелайл, где он уничтожал Королевство. Именно такой амулет когда-то носил тот, кого знали как Великий Палач Юга. Возможно, таким же амулетом обладал и Фрикрих.
Все помещения, куда вели двери по бокам коридора, были в плачевном состоянии и явно не расчищались слугами Палача. Таракан не поленился сунуть свои любопытные механические усы в каждый из них, но единственное что удалось там найти — было запустение и обрушившийся потолок. Кем бы ни был архитектор этого храма, почему-то именно этим залам с мозаиками он дал наибольший запас прочности.
Коридор вывел колонну насекомых в небольшой круглый зал, стены которого опять представляли собой еще одну мозаику, на этот раз панорамную. Здесь им пришлось ползать очень долго, из-за большого размера зала. Тут были изображены последние часы битвы. Вдалеке рыцари еще сражались с тенями. Воитель стоял на коленях перед каменной плитой, в окружении мертвых тел. Художник не стал прорисовывать страшные раны на телах, видимо не желая оттолкнуть посетителя. Он лишь ограничился небольшими аккуратными лужами крови под каждым телом. От каждого из павших воинов отделялись тени и летели в сторону каменной плиты.
Воитель принес себя в жертву, пробив собственную шею кинжалом и все еще сжимал двумя руками рукоять.
Рядом с ним стояла юная девушка, еще совсем девочка, держащая в руках человеческий череп. На вид ей было лет пятнадцать, не больше. Как и у Иллюны, стоящей в некотором отдалении, из ее глаз текли слезы. Ветер игрался с ее длинными темными волосами, собранными в хвост.
И наконец, последняя мозаика в последнем зале храма была разделена на две части. Справа была изображена Иллюна на фоне Сантаринского дворца, по крайней мере, его древней версии. Справа от нее на некотором отдалении стояла она же, только моложе, и вновь она же, только еще моложе. Род хранительниц.
И спина к спине к Иллюне, на фоне прекрасно знакомого Женекерсу костяного храма стояла та самая юная девушка, что была с Воителем во время его гибели, держащая в руках череп. С черепа текли по ее тонкой руке и капали на землю капли яда.
Хранительницы. Дня и ночи. Далекий предок Артелайл и Илейн, и предшественница, возможно не единственная, Гвивеллы… Стоящие спина к спине, и хранящие. Что? От кого? Зачем? Ответа на этот вопрос никто не знал.
* * *
Обратный путь прошел на удивление спокойно и быстро. Никто не пытался убить, обмануть или даже просто задать лишний вопрос Женекерсу, словно судьба решила оставить его на время в покое. Впрочем, в этот раз он не останавливался, лишь гнал галопом своего незнающего усталости скакуна, перекусывая по мере необходимости прямо на ходу.
Все данные, которые поступали магу со всех концов страны, говорили о том, что очень скоро Ядовитый разыграет свой эндшпиль, к которому готовился одной Иллюне ведомо сколько лет. И Женекерс надеялся, что хоть и вступил в игру заметно позже остальных игроков, сможет достойно сыграть. В любом случае времени в его распоряжении оставалось уже очень и очень мало. Месяц или, быть может, два, если Иллюна смилостивиться.
Когда Женекерс прибыл в свою родную подземную крепость, все тело затекло и болело, несмотря ни на комфортность седла, ни на то, что все эти мелочи постоянно подлечивались его целительной силой. Как бы Женекерс не контролировал свое тело, некоторые вещи все же не были в его власти, и менять собственное тело по своему желанию он не мог.
Но физическая боль была давно ничем для него, просто информацией. И до тех пор, пока она не говорит о каких-либо долгосрочных неприятных последствиях — на нее можно не обращать внимания.
Оставив скакуна, Женекерс двинулся по пустынным коридорам своей крепости. Слова, сказанные Шендаром, заставляли Женекерса всерьез задуматься о неких более фундаментальных вопросах. По крайней мере, стоило их обдумать.
— Народ. Кто может им стать? Такие как Лиерки, и прочие подчиненные моей воле существа? Больше некому, — сказал Женекерс Евклиду, который сейчас прорабатывал эту идею, — насколько мне известно, за четыре сотни лет не рождалось ни одного человека, у которого был бы в крови мой дар, или, хотя бы, часть его.
— Зная их достоинства, недостатки, можно проводить отбор таких пар, которые дадут сильное потомство, учитывая наши знания в области селекции и правил наследования — подсказывал Евклид. Он в считанные секунды построил модель такого общества, где каждый, с рождения, подчинен лично Женекерсу, как части одной очень большой машины, — нам на руку то, что клятва кроу подчиняет не только того, кто ее принес, но и всех рожденных с этого момента наследников.
Он вошел в свои подземелья в той части, где располагались цеха, где производились компоненты для его армии. Открыв очередную дверь, он оказался в одном таком помещении, где за длинным столом сидели двенадцать человек.
Первый из них, смуглый юноша, бывший когда-то одним из шаманов степняков, взял рукой из ведра горсть белого песка пустыни и, повинуясь его воле, песок стал сплавляться, темнеть, менять свою структуру до тех пор в его руке не осталась красивая и ровная пластина из чистейшего кремния. Примеси, мелкой пылью, упали на стол, где их быстро вобрало в себя небольшое, размером с крысу, существо, деловито сновавшее по столу.
Это пластину рабочий передал дальше, где уже другой рабочий начал делать свою часть. Одного взгляда бывшего шамана степняков, которого когда-то боялись и уважали по всему континенту, хватило, чтобы пластина воспарила, и к ней бросились мельчайшие пылинки металлов, которыми он выводил удивительно сложный узор, не видимый невооруженному взгляду. Вернее, только самый первый слой.
Каждый делал свою, неутомительную и простую операцию.
Предпоследним этапом, пластина попала в руки хрупкой на вид девушки с темными глазами. В далеком прошлом одной из лучших наемных убийц юга, во многом благодаря способности отводить глаза. В ее руках пластина с глухим щелчком треснула, развалившись на прямоугольные кусочки, которые принял у нее Лиерки, который сегодня работал последним в этой цепочке. В его руках каждый кусочек кремния покрылся толстым слоем стекла, из которого теперь торчали контактные площадки.
Пустынный маг смотрел на своих слуг, на возникавшие перед взглядом миражи, которые показывал ему Евклид и не видел в них ничего плохого. Его слуги никогда не знали проблем со здоровьем — частичка его силы всегда лечила их и продлевала жизнь, давая долголетие, о котором простые люди могли только мечтать. А если она не справлялась, то к их услугам были все самые лучшие эликсиры, какие только можно было купить. Женекерс очень дорожил своими слугами. Они работали редко больше восьми часов в день, иногда меньше, посвящая оставшееся время физическим упражнениям, поддерживающим тело в оптимальном состоянии. Их пища была всегда сбалансирована, учитывала индивидуальные особенности организма, и не несла вреда здоровью в долгосрочной перспективе. И они всегда ели вдоволь.
Да, они обретали скудость восприятия, и не могли практически сами занять себя, ибо просто не видели в этом смысла. Ни в музыке, ни в искусстве, ни в поэзии. Все это стало для них давно чуждым.
Казалось бы, всего-то: приказать им принести потомство, а принесенная ими клятва кроу сделает все остальное, но что-то останавливало Женекерса. Тот, кем он когда-то был, в этом Женекерс был уверен, от такого "общества" был бы не в восторге. Хотя бы потому, что худо-бедно помнил историю далекого от сюда родного мира.
Евклид был тут едва ли хорошим советчиком. В таких вопросах для него не существовало его собственных "этических соображений", всецело предоставляя Женекерсу право выбора.
Для Женекерса с некоторых пор это тоже был пустой звук, но старые воспоминания твердо говорили, что это не очень хорошая идея. Однако, отказ от этого был чреват серьезным сокращением срока его жизни. А в его планах было еще очень и очень многое. У него не было четкого правила, которое бы говорило, что создание своего народа являлось бы чем-то запрещенным.
Женекерс покинул цех и вскоре добрался до своей небольшой комнаты, все еще размышляя над тем, насколько этично будет создать свой народ. И пока, если не брать этическую сторону вопроса, в этом он видел одни только плюсы.
Был один способ узнать наверняка и Женекерс решил, что самое время им воспользоваться, о чем и сказал Евклиду.
— Разумно ли это делать в данный момент? Мы можем отложить принятие решения до окончания кампании с Ядовитым.
— Не думаю, Евклид. Оперируя фактами сейчас, я не вижу проблем создать из них свой народ. Но мои воспоминания говорят о том, что тот, кем я когда-то был, посчитал бы это отвратительным. И я точно знаю, что мое восприятие мира скудно, во многом сломано и ограничено. Как много деталей я упускаю из того, что происходит вокруг с Ядовитом, Артелайл. Возможно, свежий взгляд на вещи поможет мне лучше разобраться в происходящем. Когда-то это должен был быть подарок Илейн к годовщине нашей с ней встречи в том лесу. Теперь, я думаю, это будет очень интересный эксперимент.
— А так же смертельно опасный, если ты вспомнишь все то, что говорил Шендар.
— Да, но, как дала мне знать Илейн, когда я встретил ее призрак у Лорда Виваля, он должен был увенчаться успехом.
— Это точно имеет смысл?
— Если я пытаюсь сохранить хотя бы остатки себя прежнего, то да. Я должен действовать так же, как поступил бы тот, кем я был.
— И ты бы пожелал того же самого у колодца?
— Страх тоже свойственен людям, и человек должен учиться справляться с ним. Я не могу этого отрицать, Евклид, как и то, что меня не готовили встретиться с этим страхом, и те несколько лет тренировок не сделали из меня закаленного и твердого в своей вере бойца. И тогда я не был тем, кого называют Женекерс Стеклянный.
Капля была лишь немного солоноватой. Не более. Женекерс поставил хрустальный пузырек, где едва ли убавилось чудодейственного эликсира, на стол, и решил сесть, как внезапно...
— Что за... — только и успел произнести он, прежде чем левую руку обожгла невыносимая боль. Он вновь ощутил всю свою утраченную руку, которая, как казалось, теперь просто пылала невыносимой болью. Борясь с подступившей темнотой в глазах, он сорвал перчатку из паучьего шелка и вытащил небольшую капсулу со слезами пустыни, лишая протез энергии.
Боль утихла, почти ушли и фантомные боли, но теперь он явно видел, что что-то происходит не то. Вместе с его силой на время ушла и целительная сила Гвивеллы. Контакт протеза и руки моментально начал кровоточить. Чертыхаясь, Евгений отстегнул ремни, и закричал от боли, когда окровавленный кусок кремния и металла, еще несколько минут назад служивший ему верой и правдой, упал на пол.
Едва держась на ногах, он схватил с полки заживляющий эликсир и щедро брызнул им на рану, по привычке ничуть не думая о боли. Подземелья огласил нечеловеческий крик боли. Хотя эликсир честно заживлял раны, его применение было едва ли приятным.
Когда боль немного утихла, Женекерс понял, что смертельно устал. Формально, он не спал четыре сотни лет. То состояние, в которое он впал на несколько дней, после того, как спас Илейн, сном назвать он мог едва ли. Скорее он просто приводил в порядок свое сознание, выстраивая его с нуля, заново пытаясь себя научить, основываясь на имевшихся у него воспоминаниях взаимодействовать с миром. То, что он сделал с собой непосредственно у самого колодца, когда только получил силу, было самым примитивным и простым алгоритмом, который имея в своем распоряжении сформированные ранее привычки и навыки, пытался выиграть для Илейн время. Простым алгоритмом, и в тоже время, достаточно эффективным. А для мирной жизни и хотя бы какого-то существования в социуме требовалось намного больше.
