— Класс! — восхитился Бабуин, — Как всегда — всё гениальное — просто. Ну, так вот, обулись мы, оделись. Рюкзаки купили — мы же теперь в поход идём? Палатку, спальные мешки, котелок, фляги. Так и почапали.
— А зачем всё это на себе нести? — спрашивает майор, — Есть же Колян и его 'карман в рукаве'.
— А Колян — тоже человек. Он, как оголодавший, как дорвался до военторга, как начал всё сметать! А вдруг, говорит, меня прям завтра опять куда зашвырнёт? Так, говорит, хоть с запасами буду. Одним словом, плохому мы его научили. Он же раньше говорил, что не обрастает вещами. А вот, поди ты — заразился хомячьим инстинктом. Мне-мне-мне! Поболе-поболе-поболе! Вот так и забился этот его 'мешок путника'. Колян говорил, что ему какой-то Мрачный поведал, что внутренний объём 'мешка' зависит от силы мага.
— Так Колян — маг?
— В том-то и дело, что — нет. Потому так мало и влезло. Это Маринка потом уже убедила его, экономист же, более рационально распределять всё это. Всё шмотьё — не кулем, а аккуратно сложили, вакуумные упаковки, стопки упаковок — ещё в одной упаковке пылесосом сжимали. Утрамбовывали. В обувь и другие полые штуки — семена насыпали. Там же вес не важен. Важен — объём. Потому самое тяжёлое таскал Колян, а самое объёмное, но лёгкое — все остальные.
— Семена? Он и семена купил?
— Да. Везде, где были, что-то прикупали. Даже разные металлические изделия в качестве стальной лигатуры. Но всё — по-чуть и в разных местах, ну, чтоб без палева. Он решил всерьёз подготовиться к будущему переходу. Так и называл — Переход.
— А где 'переход' должен был осуществляться?
— Я не знаю, — пожал плечами Бабуин, — Мне показалось, что Колян и сам не знает. Более того, мне казалось, что от него это не сильно и зависит. От слова — совсем.
Бабуин затянулся очередной сигаретой, задумался:
— Так вот мы и бродили пешком. Коляновыми тропами. А тропы эти обходят жилые, насиженные места. Сначала — прикольно. Природа кругом, благодать. Что ещё для счастья надо? Интересный, неизведанный мир вокруг — моя собственная Родина, ещё один неизведанный мир, полный тайн и загадок — рядом топает. Со мной — любовь, Маринка, со мной моё будущее — Дашка. Что ещё для счастья нужно? Душа развернулась, да — обратно завернулась — скучно стало. К людям потянуло. Стали мы дороги не просто переходить, а попутки ловить. Поменялись местами слагаемые с той же суммой. 'Конь в вакууме' — искомое. Оно же — средство для поиска Людей. Среди людей. Моя терминология. Заглавные буквы — тоже мои, обезьяньи. Без претензий на абсолютную истину. Так вот нас и подобрала 'волчья упряжка'
— Смотри-ка! — удивился Бабуин.
Машины редко останавливались. Всё же 4 человека с рюкзаками! Даже пусть и 3,5 человека, но — с рюкзаками!
Чёрный 'Соболь', впереди — двое. Сдвинулась дверь, в салоне — один. Бабуин сунулся было, но резко осадил. Улыбка человека внутри погасла, глаза прищурились, будто прицеливался. Потом губы расползлись в вежливой улыбке:
— Свои, брат!
— Брат ли ты мне? — рычит Бабуин.
— Я, конечно, и гнида черножёпая, но былое — оставь в прошлом, — скалится человек, показывая корочку, представился. Подполковник. Следственный комитет. И два опера впереди. Не любит этот народ в кузове ездить. А 'Подпол' — волю свою тренирует, наверное.
— Не бойся! — кричит водитель, — Война кончилась!
— Её и не было! — буркнул Бабуин, закидывая рюкзак в машину.
— Ну, здравствуй! — протягивает руку Подпол, когда все расселись.
Маринка хмурится, Дашка сверкает любопытными глазами, Колян держит руку у Мешка Путника, хотя вид его обманчиво расслаблен — наушники в ушах, откинулся, глаза прикрыты.
Бабуин пожимает руку:
— Мир?
— Оставим былое в прошлом, в памяти! — жмёт руку подполковник, представляется. Полностью. Должность, звание, и добавляет про свой тейп, клан. Зачем-то — где воевал против Федералов. Говорил на русском он — чисто, совсем без акцента. На своих соплеменников почему-то не походил — серые глаза, тёмно-русый, бритый подбородок.
Представился так же и Бабуин, полное ФИО, звание, где воевал. Видя реакцию собеседника — нахмурился.
— Александр...
— Бабуин, — мотнул головой Александр.
— Бабуин, — кивнул подполковник, — Я ведь легавый. Всю свою жизнь. Память у меня профессиональная. Ты не вспомнил меня?
Бабуин хмурился, хмурился, мотнул головой.
— А так? — подполковник накрыл лоб одной ладонью, нижнюю часть лица — другой. И крикнул с характерным акцентом: — Сдавайся! Мы всё про вас знаем!
Бабуин — отшатнулся, под смех подполковника и его ребят спереди, глаза Санька чуть не выпрыгивали из орбит. Он пытался что-то сказать, открывал рот, тыкая в подполковника пальцем, но ни слова не мог выговорить.
— Вот так бывает, Бабуин, — кивал подполковник, — Сошлись мы на узкой дорожке. И — разошлись. Каждый из нас был уверен, что визави — мёртв.
Полковник скинул костюм, расстегнул рубашку, показал шрам от входного отверстия.
— Пулемёт прямо в упор. Навылет. Случайно не зацепив ничего жизненно важного. Пулемётчик в том отряде был один. Профессиональная память!
— Так вот почему ты не приходил! — выдохнул Бабуин.
— Кто приходил? — вдруг воскликнул парень с переднего сидения.
— Остальные, — пожал плечами Бабуин.
— Кровники мы твои, Бабуин, — кивнул подполковник и — улыбнулся, смотря на пистолет в руке Санька, — Кровные братья. Кровью побратались. Мы теперь — одной крови. Его брату повезло меньше, чем мне.
Подполковник указал подбородком на парня на переднем сидении.
— Он прожил достойную жизнь и встретил смерть с оружием в руках, в бою! — важно заявил этот парень, — Он теперь в раю! И — навещает тебя. А ко мне никогда не приходил.
Парень вздохнул, опустил голову, поднял и уронил руку:
— Не признал ещё меня достойным.
— Со мной моя семья, — голос Бабуина рокотал. Марина задрожала, сжимая Дашку, вжимаясь в сидение. Такой голос её мужа говорит ей, что он — в крайнем бешенстве. Способен и убить. Бабуин рокотал дальше, — Ты пригласил меня сюда! Харам!
— О чём ты, брат! — пожал плечами подполковник. Его тон, жесты были подчёркнуто спокойны. Он-то прекрасно знал, на что способны мужчины, когда у них такой голос, — Ты о кровной мести? Не будет её! Это был честный бой! Достойный бой! Мстят за подлость. Нет к тебе зла за душой. Боем тем ты возвысил не одного из нас.
— А Стасик? — голос Бабуина опять изменился. Теперь он рычал от злобы, — Резать живому человеку голову — не подлость?
— Нет, — спокойно покачал головой подполковник, — Не подлость. Признаю, поступок этот не красит нас в ваших глазах. Не рычи, сержант, дай мне возможность объяснить. Тут — женщины. Мы не враги тебе. Теперь мы — вместе, в одном ряду.
— Вместе ли? — оскалился Бабуин, — Ты и тогда так же был — следаком. Служил в федеральных органах, а на сафари приехал, на людей охотиться? На нас, федералов?
— И — нашёл людей! — и подполковник оскалился, наклонился вперёд, к Бабуину, — Кроме одного! Барана! Не — человек! Баранам мы головы режем!
— Он — человек! — ответил Бабуин, но поза его изменилась, изменился и голос, — Просто — малохольный. Он мне был — что брат.
— Он делал тебя слабее! — сказал с сильным акцентом водитель.
— А это не ваше дело! — огрызнулся Бабуин, — Вы и сейчас на сафари в горы ходите?
— Ходим, — кивнул подполковник, наклонил голову, застёгивает пуговицы рубашки, — Но уже не в горы. Сейчас вот едем оборотней ловить. Мы — следственная группа. Центрального аппарата. Специализируемся как раз на нелюдях. Охотимся. А тейп наш перешёл под триколор — одним из первых.
— Не впадлу? Не измена это? — Бабуин опять скалиться. Провоцирует?
— Не измена, — качает головой подполковник, — Война — завершилась. Завершилась нашей победой.
— Даже так? — Бабуин удивлён, — Так ведь ваших сейчас как диких волков загоняют по горам, обкладывают флажками.
— То — не наши! — отмахнулся подполковник, — То — чужие. Наши, как раз — их и гоняют. Ты — удивлён? Как раз я удивлён твоей реакцией. Мне казалось это — очевидным.
— Что именно? — не понял Бабуин.
Подполковник качает головой.
— Я могу тебе, конечно же, всё сказать и прямо. Но я хочу, чтобы ты сам понял. А если не поймёшь... Ничего не скажу. Но, зла к тебе — нет. Тот бой был честным. Ты жив, я — жив, кто-то — нет. На всё воля Аллаха. Люди умирают, люди — рождаются. Целая жизнь уже прошла. И встреча наша — по воле Аллаха. И — тогда, и — сейчас. И против Его воли я не пойду, ты останешься жив, прошу и я тебя — убери. От беды. Значит, надо было, чтобы мы встретились. Надо было! Будет надо — так же пути наши и разойдутся. Смерть твоя, а тем более твоей женщины и ребёнка — нам вовсе не нужна. Ты нам — кровный брат, а не кровник. Мстить тебе никто не собирался! Мы ведь всё о тебе знали. Никто же не пришёл к тебе с местью за все эти годы? Не пришёл. Война шла долгие годы. Слышал ты, чтобы кого-то из федералов, тем более — рядовой состав, настигла кровавая месть?
— Не слышал, — мотнул головой Бабуин, пряча пистолет за спину, — Так что я должен понять?
— Не должен, — покачал головой подполковник, заметно расслабляясь. В нём уже была одна сквозная дырка от Бабуина, он не хотел ещё нескольких, — Точнее — не обязательно. Но, я бы хотел, чтобы не я тебе сказал, почему не измена наш уход из-под общего с вами флага, и не измена уход из-под другого флага обратно, к нашему, общему с тобой. Из моих уст — оправдание. А мне не в чем оправдываться. Мне есть, чем гордиться!
— Даже так? — Бабуин удивился ещё больше, — Весь во внимании. Марин, постарайся расслабиться, прошу.
— Расслабишься тут! — ворчит Марина, — Все вы — ненормальные! Все, там, в горах этих — сумасшедшие! И ты — такой же стал!
— И был, Марин, таким и был, — отмахнулся Бабуин, повернулся к подполковнику, — Итак?
Водитель что-то гаркнул, подполковник гаркнул в ответ. Судя по интонациям, водитель что-то зло спросил и был матерно усажен на свой место со строгим наказом завалить хлеборезку.
— Первая подсказка — слова твоей женщины, — полковник повернулся к Марине, приложил руку к шраму от пули и склонил голову. У Марины вспыхнули уши, — Самого прекрасного чуда во вселенной — русской женщины.
— Умеете вы, горцы, красиво сказать! — отмахнулась она, — голову закружат, закрутят, хвостом вильнут — поминай, как звали!
Подполковника откровенно позабавили слова Марины. И он пошутил в ответ:
— Потому что каждый горец мечтает провести хотя бы ночь с русской красавицей, но не каждый выдержит её всю жизнь.
Смеялись все. Смех разрядил обстановку.
— Вторая подсказка, — властно успокоил всех подполковник, — Вопрос. Ответь мне, уважаемый Бабуин... Если не ответишь на такой вопрос — дальнейшая беседа не будет иметь смысла — ты не сможешь понять, принять.
— Так в чём вопрос? — Бабуин проявил нетерпение. Он любил глубокомысленные головоломки. Особенно — нравственно-моральные. Философские.
— Наш, не ваш, наш — первый, к сожалению, или — к счастью — единственный президент. Вопрос — в нём. Он же объявил о нашей независимости от вас. Зная, что этим обрекает оба народа на междуусобную войну друг с другом. Ваши СМИ лепили из нас, особенно из него — врага, злодея. Почему нет в тебе, как и в остальном народе, в русском мужике — ненависти к нему? Нет в вас ненависти и к нам. Хотя мы уже целое поколение воюем.
— Хороший вопрос, — кивнул Бабуин, — А ведь и — правда! Я как-то и не думал. Пока ты не спросил. А ведь нет, да и — не было ненависти. Злость была. Ну, раз не думал, буду сейчас думать. Вслух. Может быть причина — в пресловутой широте нашей души?
— И исключений из правила 'широты души' и 'всепрощения', — кивнул подполковник и зачитал список фамилий. Скрежет зубов. Половина списка — отечественные деятели.
— М-да! — покачал головой Бабуин, — Твоё замечание удивительно точное. Президент-лётчик-генерал в этом списке не значится. Не враг. Вроде — и не жертва. Или — жертва? Ну, не суть! Генерал! Точно! Он же — Герой Совка! Золотую звезду получил за то, что так здорово колошматил своих единоверцев. Делаем вывод — религия не при делах. А что — при делах? Слушай, а за что его ненавидеть? Страны, присягу которой он давал, которой служил геройски — не стало. Те, кто оккупировал кабинеты... Да мы сами от них бы отделились! У нас тоже, этот, генерал в очках, что вас тогда почти расхерачил, тоже призвал к походу на столицу. Быстренько укокошили его. Точнее — он сам. Двумя выстрелами в голову.
— Как и нашего, — кивнул подполковник, — И тоже — те, кому он доверял.
— Ага! — обрадовался Бабуин, — Ведёшь меня по следу хлебных крошек? Страны — нет, он — ничем не обязан новой власти. Мы и сами их ненавидели!
— 'Ненавидели'? — переспрашивает подполковник, — А — сейчас?
Бабуин прищурился.
— Вот к чему ты клонишь! — кивнул он, — А я как раз хотел спросить, что мне понятно, почему захотели развода, а почему — обратно встали?!
— Рано! — покачал головой подполковник, — Почему — война? Почему всякие приблатнённые ушли молча, даже не хлопнув дверью, почему соседи наши, захребетные — ушли, а мы — воевали, чтобы уйти?
— А, правда — почему? — удивился Бабуин.
— Если баба постоянно брешет на мужа — любит. Если молчит — ей уже всё равно, — трогая Бабуина за плечо, подсказывает Марина, — Уйдёт она или не уйдёт. И уходят, любя. Чтобы вернуться.
Бабуин долго смотрел на жену. Потом повернулся к подполковнику, говоря:
— Извини, — пожал Бабуин плечами, — Поясню. Наша личная жизнь, не красиво открывать, да и вам — неинтересно, но иначе не получиться. Я вёл довольно паскудную жизнь. Пил, гулял, дебоширил. Маринка ушла от меня. Разводились плохо. Через суд. Всё у меня отсудила. Тут вон, Колян, вот этот вот добрый молодец — нарисовался в моей жизни. Он сумел до меня довести, открыть мне глаза — насколько низко я пал. Одумался я, надеюсь. Маринка вернулась. Сейчас мы даже не муж с женой. Официально. Но, мы ещё никогда не были так близки друг к другу, как сейчас.
Подполковник опять приложил руку к сердцу и склонил голову:
— Я и говорю — чудо вселенной!
— Ой, спасибо! — зарделась Марина.
— Уйти, чтобы остаться, — кивнул Бабуин, — Война, потому как — любовь.
— Настолько друг без друга — никак, что насмерть будем воевать! — крикнул с переднего сидения 'кровный брат', — Даже с вами, русскими, чтобы быть с вами, русскими!
— Что? Серьёзно? — Марина нахмурилась. От румянца смущения и следа не осталось. Казалось, сейчас накинется на подполковника, чтобы через голову и через печень — донести до его мозгов, насколько такой подход ёкнутый!
Подполковник примеряющее развёл руками, смущённо улыбался:
— Война с русскими — наша вечная национальная забава. А служба России — наше призвание! Все нас называют 'горными волками'. Мы не стремимся озвучивать, но мы — цепные псы! Нам без цепи и без хозяина — плохо жить! Если хозяин этого не понимает — и покусать можем! К Генералу однажды приехали пендосы. Предложили много денег, инструкторов, оружия. Глупо было отказываться от такого могучего покровительства. А он — отказался. Сказал так: 'Война с русскими — наша национальная забава. Мы с ними уже воевали, когда вашего позорного государства ещё не существовало. Вам нечему нас научить!' Они ничего не понимают в верности! В служении! Чему они нас научат? Потому и убили его. Пришли те же инструктора, деньги, наёмники, оружие. Через единоверцев. Это стала другая война. Совсем другая. Нам и самим сносило крышу. И мы — головы резали. А потом Старейшие сказали, что война закончена. Мы — победили. Хозяин — проснулся. Мы — разбудили Русского. И моя семья одной из первых перешла под флаг новой России.
