— Но ведь он же должен был различать, что можно у нас, а что у них, — сказал Асеро, — ведь он у нас сколько месяцев провёл! А я лично его предупреждал, что к нашим женщинам приставать нельзя. Кстати, а похожих эпизодов с прислугой в гостинице не было?

— Там всех заранее заменили на мужчин, — ответил Горный Ветер, — во избежание неприятностей.

— Вот чего я не понимаю, — сказал Жёлтый Лист, — ты ведь этого бывшего раба... Слоновый Бивень его зовут, кажется, за похожее преступление пощадил. А отчего Розенхиллу простить того же самого не можешь? Только потому, что речь о твоей семье идёт?

Асеро очень хотелось вместо ответа на этот вопрос треснуть Жёлтого Листа чем-нибудь тяжёленьким, но увы... нельзя. И говорить в таком состоянии лучше не надо. По счастью, слово взял Знаток Законов, и он ответил:

— В данном случае сравнение не вполне правомерно. Во-первых, Слоновий Бивень избавлен от смертной казни, но не от каторги. Во-вторых, вопрос был решён голосованием народа, что вполне допускается в спорных случаях. И Асеро не мог знать заранее, каков будет результат голосования. А в-третьих, тут важен вот какой момент: Слоновий Бивень не вполне осознавал, что совершает преступление, и это связано с недостаточностью его воспитания. Он вырос среди дикарей. Однако можем ли мы сказать о подобном в данном случае? Допустим, он действительно принял Луну за служанку. Однако его же предупреждали, что и со служанками так обращаться нельзя. То есть о нарушении закона он не знать не мог.

— Но ведь и Слоновому Бивню говорили, что нельзя трогать девушек до свадьбы. Он просто не воспринял это всерьёз. Так и тут то же самое.

— Вот что я скажу, — взял слово Горный Ветер, — к бывшему рабу и к англичанину действительно нужен разный подход. Слоновий Бивень — дикарь и вырос среди народа с дурными обычаями. Однако ещё есть шанс перевоспитать его, так как он хотя бы способен признать, что был неправ. А эти господа считают себя высшей расой, но при этом просто не считают нужным контролировать свои руки, языки, и прочие части тела.

— То есть они себя зазря высшей расой считают, раз контролировать себя не способны? — переспросил Киноа.

— Нет, в том-то и дело, что способны. В присутствии королевы или просто знатной дамы своей расы Розенхилл бы так себя не вёл. Они перед персоной королевской крови даже сесть не могут, не то что мочиться и прочее... Ну не считают они нужным обращаться со служанками уважительно.

— А что такого в самом деле? — спросил Розенхилл. — Ну с чего к служанкам относиться уважительно? Почему их полапать нельзя?

— Но вас же предупреждали, что приставать к нашим женщинам запрещено! — сказал Киноа.

— Ну, так ведь то к женщинам, а о служанках речи не было.

— А что же служанки, мужчины что ли? — изумлённо спросил Киноа.

— Нет, они, конечно, женского полу, но это не такие женщины, у которых надо беречь честь. Это ведь не добродетельные жёны и матери.

— То есть как... почему? — окончательно опешил Киноа. — Что мешает служанке стать добродетельной женой и матерью?

— Но ведь хозяин её имеет когда захочет. Будет ему отказывать — работу потеряет.

— Это у вас. У нас такого "хозяина" всех прав и привилегий лишат, и судить будут. Любой, кто насильственно овладеет женщиной, считается достойным смертной казни.

— И меня тоже казните? — с ужасом спросил Розенхилл, только в этот момент осознавший шаткость своего положения.

— Нет, мы не можем казнить чужестранца. Но можем выслать тебя из страны. Думаю, что так для всех будет лучше.

Розенхилла увели. Горный Ветер сказал:

— Вот что ты, Киноа, так не хотел понимать раньше. Они не хотят соблюдать наши правила, потому что считают себя выше нас. Их можно держать под контролем только на страхе. В связи с этим мы не можем доверять им ни на мизинец, а следить за каждым их шагом очень накладно. Поэтому мои люди вынуждены работать на износ.

— Кажется, они просто обленились, — заметил Жёлтый Лист

— Обленились, ага! А ты поработай так, как они, круглые сутки на ногах, тогда и говори о лени.

— Может, теперь допросим Луну, — предложил Жёлтый Лист.

— Не вижу смысла, — сказал Киноа. — Или ты всерьёз полагаешь, что она устроила провокацию?

— Не знаю.

— Думаю, лучше теперь допросить Дэниэла, — сказал Киноа.

Асеро подумал, что Знаток Законов избрал для себя тактику защиты англичан, и потому оказался в очень сложном положении. Для человека совестливого сложном вдвойне. Пока совестливый думает, как бы ему не сделать не то, бессовестный, вроде Жёлтого Листа, действует.

Дэниэл, когда его впустили, выглядел совсем не так, как Розенхилл. Он держался гордо и самоуверенно, видимо, решив для себя, что лучшая защита — нападение. Не дожидаясь вопросов, он начал:

— Прежде всего, вы нарушили закон, тем, что арестовали английского подданного, не прибегая к формальным процедурам, описанным в Habeas Corpus. А поскольку арест незаконен, то вы должны отпустить Розенхилла.

— Но ведь он совершил преступление, и даже сам этого не отрицает, как же мы его отпустим? — удивился Киноа. — Мы можем только выслать его из страны.

— Цивилизованный человек должен знать, что если формальности нарушены, выпускать надо и заведомого преступника.

— Я знаю, что любого, кто бы попытался залезть под юбку к Вашей Королеве, был бы у вас немедленно отправлен на эшафот, — Киноа старался сказать это как можно твёрже, но роль строго судии и ему не очень давалась. И Дэниэл, в отличие от изрядно перепуганного и в силу этого подрастерявшего способность соображать Розенхилла, это чувствовал. — Впрочем, перейдём к делу. Твой компаньон уверяет, что ложечку, найденную у него в кармане, ты ему мог специально подложить. Что ты можешь сказать по этому поводу?

— Скажу, что обыскивать нас при выходе вы не имели права. При этом не было незаинтересованных свидетелей, а значит, результаты этого обыска не считаются. Ведь ваши воины могли эту самую ложечку нарочно подложить, если им начальство приказало.

— А зачем, по-твоему, нам так делать? Нам скандалы не выгодны.

— Ну, у вас же тирания, вам логика не обязательна. А что касается ложечки, то можно считать, что её не было. Она не считается.

Киноа вопросительно посмотрел на Знатока Законов. Тот ответил:

— В каком-то смысле он прав. Мы не можем определить однозначно, кто взял ложечку и положил её в карман, тот или другой, так что сделать из неё выводы для обвинения невозможно.

— Так что по закону вы нас обвинить не можете, — сказал Дэниэл, — впрочем, у вас же тирания, и законов вы не уважаете, так что можете делать с нами всё что угодно, но только не плачьте потом, если сюда придут английские суда и научат вас уважать закон и права подданных Английской Короны.

— Ваши законы так устроены, что позволяют ловкому человеку выходить сухим из воды, — сказал Горный Ветер, — однако вы ничтоже сумняшеся утверждаете, что ваши законы — безусловное благо, а наша "тирания" — безусловное зло.

— Потому что произвол со стороны государства куда опаснее произвола частных лиц, — ответил Дэниэл, — и куда более оскорбителен. Кстати, я попросил бы убрать назойливую слежку. Она меня очень раздражает.

— Раздражает его, скажите пожалуйста! — сказал с сарказмом Горный Ветер. — А что ещё белого господина раздражает? Может быть, само существование нашего государства? И его тоже убрать, чтобы сделать белому господину приятно?

Но Дэниэл, кажется, не оценил сарказма. Он подошёл к Горному Ветру и сказал ему прямо глядя в глаза:

— Постой-постой, что-то твоё лицо мне подозрительно знакомо. Слишком часто я тебя видел то тут, то там. Ты что, следил за мной?

— А хотя бы и так? Всё равно ты не можешь это доказать. И вообще-то, вы знали, на что идёте, приехав сюда. И вообще, вот вы всё время ведёте себя так, будто вы лучше нас, а мы — хуже. А можешь нам объяснить, чем вы таким особенно лучше?

— Как чем — тем, что я белый человек!

— То есть цветом кожи? Нашли чем гордиться!

— Я не в том смысле. Мы внутри другие.

— Наглые вы просто, тем и другие. Поводов для гордости тут нет. Может, вы потому так и оскорбляетесь слежкой, что боитесь — кто-то изучит вашу подноготную?

— Ну а что ты можешь — выслать нас из страны? Но тогда ждите у своих берегов английского флота.

— То есть английский флот появляется у любой страны, где английским подданным не позволяется творить непотребства?

— Ты хочешь войны?

— Если вы устроили эту провокацию с такой целью, то войны не избежать. А если не с такой — ты сейчас сменишь тон. Тебе же тоже не хочется потерять контракты. Впрочем, об этом поговорим через полчаса, а пока ты подумаешь как следует. Киноа, думаю, нас следует дать ему подумать.

— Уведите его! — сказал Киноа.

Дэниэла увели. Все остальные носящие льяуту, до того молча наблюдавшие этот диалог (даже Киноа не вмешивался), наконец, пришли в себя.

— Ловко ты его поставил на место, — сказал Киноа, — однако тебе не следовало перехватывать ведение.

Горный Ветер ответил:

— А я понял, почему вы так не можете. Вы привыкли, что к льяуту относятся почтительно, и, столкнувшись с наглостью, просто теряетесь. Вы пытаетесь в этом случае не перейти грань, найти компромисс... А этого нельзя делать, надо наступать.

— Насчёт флота у наших берегов, они серьёзно? — спросила Асеро.

— Девять из десяти, что блефуют. А если серьёзно, то это повод, а не причина. Ну как, вы до сих пор считаете, что с ними нужно искать компромиссы?

— А ты предлагаешь рискнуть и выслать их из страны? — спросил Киноа.

— А что ещё остаётся делать? — Горный Ветер пожал плечами. — Если теперь они посягнули на честь Первого Инки, то потом посягнут и на его жизнь.

— Друзья мои, — грустно сказал Асеро, — меня уже много времени неотступно преследует кошмар, что меня ждёт участь Атауальпы, если не хлеще. Умоляю вас, давайте вышлем англичан из страны!

— Тут надо думать о последствиях, — сказал Киноа, — да и в любом случае мы сможем их выслать только с прибытием их корабля. До того, увы...

— Скоро будет.

— Однако на корабле будут те, кто может заменить англичан. Такой вариант кажется лучше всего. Уговорить их на замену, и дело с концом!

— Стойте, стойте, стойте! — сказал Знаток Законов. — Всё-таки, проступок совершил Розенхилл. Дэниэл, хоть и вёл себя не лучшим образом, однако его вина меньше. Если он прекратит вести себя так, то нужды его высылать нет. Да и не можем же мы обвинить его в том, что он помочился в твоём саду и что пытался тут качать права! А с ложечкой история тёмная.

Асеро ответил:

— Дэниэл опасен. Зачем ждать, пока он натворит что-то более серьёзное?

Золотой Слиток в это время просматривал какие-то бумаги, затем попросил слова:

— Тут есть один важный нюанс. Если мы вышлем Дэниэла, не предъявив ему формального обвинения, то придётся платить ему неустойку за недополученную прибыль.

— И во сколько это обойдётся? — спросил Горный Ветер.

— Не знаю.

— Ну, хоть примерно.

— Об этом было в договоре, который Асеро подписывал в Тумбесе. Надо бы его глянуть, хранится он как раз вон в том ящике, который ближе к тебе.

— Я ничего такого не помню, хотя изучал его внимательно.

Горный Ветер взял договор, пробежал глазами по английской части, и тут же похолодел.

— Погодите, ребята. Я точно помню, что нам для ознакомления пересылали копию. И эта копия была на испанском языке. Но тут в испанской части написано, что уплата неустойки определяется по ущербу, а в английской части ясно написано, что размер неустойки оценивают сами англичане. А значит, они могут в принципе назвать любую сумму, даже превышающую меновую ценность всех богатств нашей страны вместе взятых.

Асеро сказал:

— Погодите, ребята. Я просил твоих людей точную копию договора переслать. И специально просил снять её такого человека, который знал бы английский язык. Так почему же вам перешла только урезанная испанская версия?!

— Кто этим занимался, помнишь? — спросил Горный Ветер.

— Ворон и Цветущий Кактус. И послали по спецпочте. Может, кто перехватил по дороге?

— Скорее всего. Цветущий Кактус не может быть изменником. Тем более если его контролировал Ворон. Хотя на всякий случай я их опрошу.

— У меня вопрос к Искристому Снегу, — сказал Асеро. — Если факт подлога будет доказан, если будут найдены виновные, можем ли мы объявить подпись недействительной?

— Увы, нет, — ответил тот, — за то, что у нас потерялось, они не в ответе. Тебе они документ в полном виде предоставили. Тот факт, что ты не мог прочитать английскую часть, никак не может быть учтён юридически.

— Даже если бы мы доказали, что это они подменили документ?

— Едва ли это удастся доказать, — вздохнул Знаток Законов.

— Вопрос в том, что нам теперь делать? — в ужасе переспросил Киноа. — Неужели с нас могут потребовать всё что угодно, в том числе и стоимость нашего государства?

— Могут, — сказал Золотой Слиток, — хотя дело вряд ли дойдёт до такого. Но запросить сумму, которая превышает наши запасы золота, он вполне может. Тем более что его не успело скопиться так уж много...

— Я думаю, что стоит объявить перерыв и обдумать сложившееся положение, — сказал Киноа, — а пока стоит разойтись по домам отдохнуть. Встретимся после послеобеденного сна.

Асеро подумал, что вряд ли кто уснёт после такого известия, но согласился.

На негнущихся ногах Асеро шёл к себе. Слишком страшно было услышать известие, что уже всё... Однако Луна сидела в кресле в саду, занималась рукоделием и выглядела вполне весёлой.

— Любимая, ты как себя чувствуешь?

— Вроде всё в порядке. Я даже ходить могу, но твоя мать требует, чтобы я в её кресле сидела. И ещё запрещает мне готовить обед. А мне бы ещё надо полы помыть в комнатах...

— И правильно, что запрещает. Если надо, я сам их помою.

— Да что ты, в самом деле! Беременным полезно мыть полы, от этого мышцы на животе укрепляются!

— Вот когда настанет пора рожать — тогда будет полезно. А сейчас нельзя.

Неизвестно, чем бы закончилось это препирательство, если бы не прозвучал слегка охающий голос матери:

— Сынок, помоги мне разжечь очаг, трудно наклониться, и поставить котёл на огонь!

Асеро кинулся помогать матери. Было видно, что ей эта работа уже не по силам. По старческой слабости она разбила какую-то банку с приправой, и пришлось-таки мыть полы. Потом ещё Фиалка напомнила ему про сандалии....

В общем, обратно в Зал Заседаний Асеро прибежал с небольшим опозданием.

— Простите, что задержался, дома оказалось слишком много дел, — выпалил он.

— Да уж знаем какие у тебя дела, — сказал Главный Амаута, — тут мимо проходили два воина из охраны, и они, хихикая, рассказывали, как увидели, что ты, сняв с себя тунику, с обнажённым торсом мыл полы.