Это заявление вызвало шумный всплеск общественного возбуждения, которое, впрочем, тут же сменилось напряженной, выжидательной тишиной. Все внимание собравшихся было устремлено на выступающего, все ждали развития этой неортодоксальной мысли. Судья неспешно начал развивать свою идею:
— Факты, изложенные автором в обсуждаемом нами произведении, позволяют сделать ряд любопытных выводов. Проведенный лично мною цикл аналитических умозаключений позволяет сформировать в отношении вышеупомянутого персонажа пьесы целый ряд обвинений в тяжких преступлениях!
Аудитория снова отозвалась недоуменным шумом. Герольд призвал ее к тишине.
— Есть все основания полагать, — вещал Судья в свойственной ему размеренной манере, — что персонаж, именуемый Ромео, имеет непосредственное отношение практически к каждой из смертей, происходящих в пьесе. Самый очевидный факт — это, конечно же, пресловутое убийство Тибальта. Но, мне хотелось бы обратить ваше внимание на предшествующий этому эпизод пьесы. Гибель Меркуцио, друга Ромео, происходит, нельзя этого не отметить, при совершенно явном, пусть и косвенном, соучастии последнего. Надо полагать, что единственный свидетель обоих упомянутых событий, Бенволио, остался в живых только потому, что на шум схватки начал собираться народ.
Повысив голос, чтобы перекрыть все возрастающий возбужденный шум аудитории, Судья продолжал:
— Далее, после своего изгнания из Вероны, Ромео на некоторое время выпадает из поля нашего внимания. Но вот, по нелепому стечению обстоятельств, он узнает о смерти Джульетты, и — что бы вы думали? — снова совершает целый каскад противоправных деяний. В Мантуе, где законодательно запрещена торговля отравляющими веществами, он искушает бедного аптекаря совершить подобного рода преступную сделку. Как мы узнаем впоследствии, при этом Ромео пишет прощальное письмо, в котором свидетельствует о способе, которым он достал яд — очевидно, с указанием имени и адреса пресловутого аптекаря. При этом Ромео, конечно, прекрасно осознает, что при проведении первичных следственных мероприятий в отношении его гибели это письмо обязательно обнаружится. Таким образом, судьба аптекаря, хоть мы и не видим этого в пьесе, представляется весьма трагичной...
Почтив секундой молчания участь неведомого мантуйского аптекаря, Судья продолжил:
— Возвращаясь в Верону, Ромео идет умирать на могилу любимой, где и встречает графа Париса. Ромео, как всем известно, убивает и этого персонажа, только лишь по той причине, что тот, видите ли, мешает ему спокойно умереть у тела любимой. Только после этого Ромео совершает самоубийство. Что, в общем-то, можно признать достаточно здравым поступком, если учесть, сколько всего он натворил за весьма короткий промежуток времени действия пьесы. Но даже после своей гибели он становится главным виновником еще одной смерти — его собственной матери, умершей от горя при этом известии!
Выступление Судьи никоим образом не могло оставить аудиторию равнодушной.
— Да как же так можно? — возмущенно высказалась Баронесса.
— Хотите возразить? — с готовностью отозвался на это восклицание Герольд. Но Баронесса от выступления отказалась. Заместить ее никто не хотел — все возбужденно обсуждали новый взгляд на классический сюжет.
— Да и Джульетту он обманул весьма жестоко! — вдруг громко заявил Менестрель, и, не дожидаясь приглашения Герольда, встал. Аудитория затихла, в предвосхищении очередного скандального выступления. Поэт не стал разочаровывать собравшихся:
— Лично мне Ромео представляется довольно-таки ветреной личностью. В самом начале произведения Ромео представлен читателю как персонаж, которого "вся Верона хвалит за добродетель и учтивость". В этот момент он, как нам сообщается автором, изнывает от несчастной любви. Он, Ромео, готов раскрыть перед читателем всю палитру пламенных чувств, бушующих у него в груди, и из его монологов мы понимаем, что он влюблен смертельно, безнадежно, безответно! Его хороший друг дает ему весьма практический совет — поискать какой-нибудь другой предмет любви. Но нет же, для Ромео об этом не может быть и речи! Любой другой объект его внимания способен только подчеркнуть неоспоримые достоинства его возлюбленной!
Менестрель отчаянно жестикулировал. Его руки парили в воздухе, то взмывая по направлению к потолку, то снисходя обратно.
— Какие возвышенные чувства! — восклицал он. — Какой прекрасный слог! Мы сразу представляем себе человеческое существо весьма тонкой психической организации, возвышающееся, по глубине доступных ему эмоциональных переживаний, над прочими действующими лицами пьесы! Но кто же этот таинственный объект всепоглощающей любви Ромео? И мы, наконец, узнаем ее имя! Это некая Розалина! Заметим, между прочим, что Розалина — племянница Капулетти. Это обстоятельство тоже свидетельствует о силе чувств молодого человека — влюбиться в племянницу своего врага, презреть всю несомненную опасность подобного рода увлечения, способна лишь натура пылкая и страстная! И именно такая натура может решиться пробраться в дом врага, чтобы побывать на празднике, единственно затем, чтобы лишь издали, мельком лицезреть дорогой для сердца образ!
Менестрель перевел дух, и продолжил:
— Там, в доме Капулетти, на балу, он и встречает первый раз Джульетту, которая, кстати сказать, приходится вышеупомянутой Розалине двоюродной сестрой. И — представляете? — все! Одного случайного мгновения достаточно, чтобы прежняя любовь была забыта, а в сердце нашего героя прочно вселился новый образ — образ Джульетты! Можете вы представить себе подобного рода метаморфозу?
Риторический вопрос Менестреля остался без ответа, но я почувствовал, как напряглась Маркиза. Она явно чувствовала, что в выступлении оратора наметился перелом. И в грядущем повороте темы ей не виделось ничего хорошего.
— Я, к примеру, не могу себе этого представить! — всенародно признался Менестрель. — Но речь не обо мне. Этого не могут вообразить себе даже не в пример более практичные персонажи пьесы, посвященные в тайну душераздирающей истории безответной любви Ромео к Розалине. Даже они, по крайней мере, до второго акта пьесы, не могут поверить, что наш герой в мгновение ока смог излечиться от своего тяжкого сердечного недуга. И, как видится мне, их сомнения вполне уместны! Подтверждение этому мы наблюдаем в известной сцене на балконе. Как всякий может установить самостоятельно, Джульетта во время этого диалога до десятка раз называет Ромео по имени. Он же, обращаясь к ней, ни разу не называет имя своей собеседницы. Вместо этого он употребляет разного рода витиеватые обороты речи, как то: "Милая!", "Любимая!", "Любовь моя!", и даже — "Светозарный ангел!". В принципе, кто бы ни стоял там, на балконе — Джульетта ли, Розалина ли, а может быть и еще какая-нибудь родственница или знакомая Капулетти, такая тактика себя бы оправдала.
Я взглянул на Маркизу. На ее лице застыло выражение недоуменного возмущения. Она всей душой своей переживала за своих любимых персонажей, ей отчаянно хотелось защитить их!
Герцог встал, не дожидаясь ни персонального приглашения, ни даже окончания речи Менестреля.
— Джульетта сама во всем виновата! — безапелляционно заявил он. — Как можно влюбиться в человека, которого видишь в первый раз в жизни, в течение всего лишь нескольких мгновений, да и то — в маске! Вопиющая неразборчивость! Тут вполне уместно вспомнить весьма примечательную историю из далекого детства Джульетты.
— Нет! — вырвалось наружу чувство протеста Маркизы. — Все это неправда!
Герцог не был смущен таким эмоциональным заявлением.
— Я полагаю, автор пьесы, заставив Кормилицу рассказать эту историю три раза (!) подряд, таким образом, делает читателю более чем прозрачный намек. Но, впрочем, я далек от того, чтобы обвинять Джульетту в легкомыслии. Хотя она и обручилась с Ромео по истечении всего лишь суток с момента знакомства с ним, своим родителям объявлять об этом факте она не спешит. На прямое их предложение выйти замуж за Париса, она не дает прямого ответа, предпочитая тянуть время. Родители грозятся выгнать из дому, что, казалось бы, явилось бы весьма удачным выходом из создавшейся непростой ситуации. Ведь это как раз-таки предоставляет ей полную возможность уехать в Мантую, к любимому супругу... Но нет! К этому моменту Джульетта, как видно, уже поняла, с каким человеком, по своей неосторожности, она необдуманно связала свою жизнь. Вчера он сделал ей предложение, сегодня убил своего шурина, а завтра?.. Поэтому вполне понятно, что ей не хочется сжигать за собой все мосты, безрассудно бросать своих родственников и такую выгодную партию, с головой окунаясь в полнейшую неизвестность. Именно руководствуясь такими своими соображениями, она, хотя и не подтверждает, но и не опровергает возможности своего бракосочетания с Парисом.
Я почувствовал, как сильно Маркиза сжала мою руку, которую все это время держала в своих руках. Я взглянул на нее. И встретил ее взгляд, в котором читалась боль, и отчаянная мольба вмешаться в происходящее.
На просторах Гостиной, на наших глазах развернулось невиданное доселе зрелище. Оно было похоже на самое настоящее издевательство, и объектом этого издевательства служило самое любимое произведение Маркизы, и дорогие ее сердцу герои.
Да, кто-то должен был выступить в защиту! Я должен был выступить в защиту! И не ради Ромео, и не ради Джульетты, и не ради Шекспира и всех классиков вместе взятых. Я должен был сделать это ради своей Маркизы!
Я лихорадочно соображал, что бы я мог сказать, чем возразить в ответ на злобные критические выпады. Я оглядел собравшуюся аудиторию, и был просто поражен увиденным. Все участники дискуссии выглядели крайне взбудораженными. И этот нездоровый, возбужденный блеск десятков глаз приковывал меня к месту.
Дух критицизма и издевательства просто витал в воздухе гостиной. Сборище доморощенных драматургов, считающих себя гениями и талантами, полагало своим безусловным правом беззастенчиво нападать на безответного автора пьесы. Нападать на произведение классика всем своим скопом, и рвать его творческий замысел на мелкие части. Испытывая при этом невероятное наслаждение, ибо сам этот процесс прибавлял им авторитета в своих же собственных глазах.
Нет, я не мог, просто не мог ничего сказать в защиту Шекспира! Потому что всякий, кто бы высказался в этот момент в поддержку классика, тут же был бы подвергнут той же незавидной участи, что и герои его произведения.
Герцогиня, взяв слово, в это время уже развивала новую тему:
— А что вы скажете о таком персонаже, как Брат Лоренцо? Монах, "известный свой святою жизнью"! Этот тип благообразной наружности, тайно обвенчавший Ромео и Джульетту, а впоследствии сообразив, что его "благочестивые" делишки скоро всплывут, разрабатывает некий хитроумный план, способный замести все следы и уничтожить почти все улики против него. Ему не составляет труда убедить Джульетту следовать этому плану. Трагическая гибель главных героев должна быть целиком и полностью возложена на этого интригана, "известного своим благочестием". Брат Лоренцо лично присутствует при финальной кровавой развязке, специально затем, чтобы удостовериться, все ли свидетели его козней мертвы. Прикончить Джульетту лично у него не хватило духу, но, в конце концов, все устроилось для него как нельзя лучше. После этого изворотливый Брат Лоренцо публично, при большом стечении народа, винится во всех своих сомнительных махинациях, признает себя главным виновником трагедии. Но его непоколебимый авторитет не позволяет никому из присутствующих сомневаться, что достопочтенный святой отец попросту оговорил себя. На что он, по всей вероятности, и рассчитывал!
Присутствующие разразились дружными аплодисментами.
Маркиза, наконец, поняла, что помощи от меня дождаться ей не суждено, и вдруг резко поднялась со своего места. Ринувшись к выходу, она стремительно преодолела расстояние до дверей, и выбежала из Гостиной.
Только на одно лишь мгновение она остановилась на самом пороге. Обернулась, и взглянула на меня таким обжигающим взглядом, после которого у меня осталось ощущение, что на лице моем отпечатался след от этого ожога. Я даже ощупал свое лицо рукой. Нет, конечно же, никакого шрама на моем лице не было. Он остался где-то в самой глубине моей души. Он не был виден никому, кроме меня самого, и я не представлял себе уже, когда и как я смогу его излечить.
А Маркиза уже исчезла. Это стремительное событие ненадолго возмутило течение дискуссии. Очередной выступающий, конечно, был несколько сбит им с толку и замолчал на середине фразы. Но Герольд тут же поспешил успокоить собравшихся:
— Все в порядке! — провозгласил он весьма авторитетным голосом. — Обсуждение продолжается!
Я остался на своем месте. Мне казалось неловким таким вот образом покидать помещение. Посреди представительного мероприятия, посреди чьего-то публичного выступления...
Правда, с этого момента остальные реплики участников дискуссии перестали для меня существовать. Я не слышал их. Я смотрел на дверь, и ждал, мучительно долго, нервно кусая губы, ждал, когда же, наконец, кончится этот кошмар. Больше всего мне хотелось сейчас быть с Маркизой, но я все не мог заставить себя просто встать со своего места и покинуть это скандальное собрание.
Не могу сказать точно, сколько времени еще продолжалось это "ток-шоу". Не знаю даже, чем оно в итоге закончилось. Из транса меня вывел звучный голос Герольда, возвещающий:
— На следующей неделе — Гамлет, со своим вопросом! "Быть, или не быть"! И, если "быть" — то, что делать? А если "не быть" — то, кто виноват?
Я уже не слушал его. Вырвавшись из такого неимоверно, невероятно людного помещения Гостиной, я поспешно устремился по направлению к своей комнате.
В своей комнате я Маркизу не обнаружил. Она здесь, как видно, даже и не появлялась. Все вещи были в таком же состоянии, в каком оставались в момент, когда мы с ней покидали комнату, отправляясь на "ток-шоу". Как недавно это было, и, глядя на обстановку комнаты, можно было бы вообразить, что с тех пор ничего не могло измениться. На самом же деле за этот небольшой промежуток времени изменилось очень многое! Я это чувствовал, я это практически знал!
Выйдя в коридор, я механически преодолел расстояние до комнаты Маркизы. Прекрасно осознавая, что ничего хорошего меня там не ждет.
Так и оказалось — дверь ее комнаты была заперта, на стук никто не отвечал. За дверью была тишина.
К ужину Маркиза не появилась. Сидя за обеденным столом, я ковырял вилкой в своей тарелке, безо всякого настроения, отстраненно слушая восторженные отзывы собравшихся о такой замечательной забаве, как "ток-шоу". Герольд удостоился солидной порции всеобщей признательности, и теперь лицо его величественно сияло сквозь слой пудры на щеках. Никому не было дела до того, что какой-то человек, оскорбленный в своих лучших чувствах, сейчас страдает где-то в одиночестве, переживая полученную глубокую душевную рану.
Впрочем, главным виновником страданий Маркизы были не эти люди. Этим виновником был я, это я оскорбил ее в лучших чувствах. В лучших чувствах ко мне, когда предал ее своим беспомощным бездействием.
