Миэ без слов меня понял и принял объятья, прижался ко мне, обняв всеми конечностями и поглаживая спину. Моя звездочка...
— При, Костаж, — кидая ему ссылку на запись, — нанимай, кого сочтешь нужным, возьми охрану этранов, защитку я переделал, мобильный доступ сделал, три браслета в твоем кабинете, разбирайся. У Леонардо мигрень после вчерашних переживаний... — и оборвал связь, выдавая сообщение, дескать, абонент вне зоны доступа, оставьте свое сообщение.
— Йом, поделай, пожалуйста, украшения старым способом, а я посплю, прогоню настроение.
— Я с тобой полежу.
— Как хочешь, мое солнышко...
Проспал почти сутки. Миэ, полежав часок, порисовав пальцами по моей груди, поводив по губам, щекам и скулам, по бровям и лбу, прикоснувшись к ушкам, улыбнулся феям на фениксах, круживших под ставшим высоким и куполообразным потолком, и отправился в мастерские.
А я за ним, за путеводной звездочкой, околдовываясь, сворачиваясь в гипершар. Точка, окруженная мной, и я центр его сферы. Такое вот взаимодействие. Долой весь мир, пусть прахом летит к ялу, мы вдвоем, и это главное. Диполь, не могущий расстаться, не могущий слиться, единый.
Йом встречал Чако, трижды приносившего еду, и сперва односложно отвечал на его вопросы. Однако Чако нашел верный подход, упомянув про новую коллекцию, они разговорились, но Йом не стал провожать его в Лейо, пропустив мимо ушей все намеки, справедливо посчитав мой сон священным, только для нас двоих, не подлежащим осквернению чужими взглядами. Феи и фениксы не в счет. Уже не всчет.
Люфс, как я и просил изначально, начал колье. Сочетание плавных линий и завитков с прямыми углами квадрата. Он часто посматривал на окно с видом на спящего меня, ему было мало одних внутренних чувств, он хотел видеть, слышать мое ровное дыхание. Лейо не дал юноше засидеться допоздна.
В кровать Миэ, раздевшись, заскочил быстро, спрятавшись под легким одеяльцем-простынкой. Он пристроился рядом, рука легла мне на ребра, а потом постепенно скользнула и накрыла чресла. Миэ хотелось. Справившись с искушением, он еще долго лежал на боку, глядя на меня, пока сон не сморил его.
Если жильцы довольно долго просто бродили по пустым торговым залам, охая и ахая, то этраны, удостоверившись, что вся продукция на месте, висит и разложена оптимальным образом, направились в свои мастерские.
Улучшил им инструменты, но не технологию. Первые увлеченно изучали зятья и сыновья почтенных глав, маги второй и третьей ступеней. Не без оснований они претендовали на большее, вот их и увлекла техномагическая машинерия. Были споры, были окрики, было желание разобраться. Старшие второй, незаметно для себя покачивая головой или вскидывая брови, когда очередной этап заставлял спрашивать себя: "И почему мне это не пришло в голову?"
Подходил к ним и Костаж, вежливо спрашивал про охрану, заверял про действенность уже существующего, говорил про меньшее искушение обывателей и толерантность, убеждал в совершенстве бухгалтерской и кассовой системах, показал, как "распечатывать" отчеты за прошедший день, обещал приносить сводную ведомость по неделям и месяцам.
Оба дварфа и орки долго стояли в полной тишине, глядя на две стопки, в их рост, одинаковых трапецевидных брусьев из мифрила и адамантия. Много было шуму при изучении кузни и первой плавке с использованием инструментов, выполненных с применением адамантита. С неохотой, двое вышли к прилавку торговать. Все четверо уползли в свои постели далеко заполночь. Младшему орку было очень больно, рука была забинтована и в лубке, и все же он показывал и объяснял, принимал деньги, выдавал сдачу, помогал брату и дварфам.
Народ больше глазел на диковинные интерьеры, чем покупал что-то, кроме еды и напитков. Мороженое не пользовалось большим спросом — у местных был аналог, не такой вкусный, правда, и из других ингредиентов. Ажиотаж отсутствовал, как и деньги у потенциальных покупателей и их родственников.
Изображения Баца и Фтаца в металле медальона висело чуть ли не в каждом среднестатистическом доме. Без заработка осталось множество магов, чьи умения легко заменялись моими товарами, в достаточной перспективе окупались, были всегда под рукой. Терпели убытки и торговцы эликсирами и содержатели мыльн, услуги и товар которых стал менее востребован.
Подделывать пытались разве что чары, натужно и со скрипом. Выходило менее эффективно и дороже по используемым материалам. Зачаровательный куб никого не удивил принципом работы, поразив набором возможностей. Артефакторы применяли шаблоны при чаровании в гораздо меньших масштабах. Присутствие именитых баронов обсуждалось, в доран "Ламбаду" посетил десяток магов с лестничной середины, знакомых де Оллагд или де Цеген, наверняка, или родня их, дальняя. Они и опробовали первыми КуЗю.
Вели себя корректно и стражники, толпы как таковой не было. Высоко оценили свободный проход между башнями, с неизбежными нареканиями о необходимости переться через столько поворотов. Неоднозначно восприняли прекращения парада лиц по замощенной улице. Зато перед чудесными видами диковинного уличного аквариума с уже включенной рекламой останавливались все и надолго. Стражники быстро уставали взывать к группам, создающим пробки на таких оживленных улицах Праланта и Дюсырга.
Утром проснулся рано и стал разбирать почту. Этраны благодарили сухо, но сам факт... Из уров никто ничего не оставил, трое, услышав об отсутствии, отключались, разочарованно. От атнов было много слов благодарности, без лукавства.
— Спасибо...
Это все, что смог выговорить Зимен, после того, как от него поздно вечером ушел Фоктер. Но именно это одно слово эхом отозвалось в моем сердце, испугав слезу накалом эмоций и чувства благодарности к этому подростку, понявшему, как передавать не только слова, но и сопровождающее их внутреннее состояние во всей своей полноте.
Грозы прошли, все дышало свежестью под любящими лучами. Обоим хотелось друг друга. Без лишних слов Миэ совсем перебрался на мою грудь. Он все так же смотрел мне в глаза, когда я подготовил его и вошел. Но двигался он самостоятельно, ни разу не слетев. Моя ладонь прижимала его смазанный пенис к моему животу, на который он излился, забрав нутром мое. И только после финала Миэ приник к моим губам, неимоверно увеличивая сладость.
Глава 28. Художник
Арам засиял как новенький платин, когда, вкатив тележку с завтраком, увидел меня.
— Здравствуй, болезный! Или затворник?
— Привет, — пожимая руку. — Йоми от всего излечил!
— О, да! Лечение по утрам самое целебное! — с хитрецой, ничего не укрылось от его взгляда.
— Доброе утро... — покрасневши.
— Эмиль о вас спрашивал, — как бы между делом, накрывая на стол.
— Ты его отшил?
— Прыщавые тебе не нравятся, понял.
— Арам?..
— К тебе очередь. И к нему, поменьше. Ха! Не проведешь. В Ламбиринте не появляйтесь лучше, и не выходите пару дней на улицу, — серьезнее.
— Хи-хи, Ламбиринт!
— Спасибо! Чье название?
— Мое.
— Нравятся лабиринты?
— Бывал пару раз.
— А в "бюстовой" был?
— Ага! Прикольная комнатка.
— Лео, — с лютым подозрением.
— Йоми.
— Доктор, пациент не сбежит из палаты? Санитар не требуется?
— Уже нет.
— Шантажист. Кстати, Арам, не ты ли пустил в народ "КуЗю"?
— Кравк им очарован!
— Ха, не сомневаюсь! С какой попытки выговорил?
— Умолчим о проигрыше.
После завтрака мы сразу пошли к Жерому, обоих мучило любопытство, оба видели его картины маслом. Мастер знал, как запечатлеть свои фантастические образы, умел и любил свое искусство.
— Ах!..
И скрип. Скрип грифеля по картону, чьи листы стандартного для меня формата А3, исчерченным ворохом в художественном беспорядке устилали все вокруг мастера, порхающего по малочисленным просветам.
Маэстро изобразительных умений, пока свежа память, спешил заякорить мимолетные первообразы будущих сюжетов. Секретер с его старыми инструментами раззявил языки ящичков, из которых торчали кисти и грифели с угольными палочками, на полочках толпами стояли разнообразные специализированные баночки с гуашью, маслом, акварелью, пастелью.
Два новых секретера выглядели островами опрятности и чистоты. На откидывающейся доске лежали самые разные наборы карандашей, на другой — два набора нэниуцевских красок, стандартный и мой, расширенный. Стопки и рулоны картона, пергамента, холстов разнообразных размеров и необычных форм, а так же несколько мольбертов, приспособленных держать все это.
Свет из окна падал слева, мы приютились напротив его мольберта в воздушном кресле. Йом передо мной, облокотившийся на меня, объятый моими руками, с моим подбородком на своем плече. За нами была пока еще голая стена, укрытая светлыми деревянными панелями под спилы деревьев, с кольцами, Жерому не до нее было. Наш циано-индиговый металлик с бистровым низом и фрактальным узором цвета рубахи любимого не был замечен.
Он глянул на нас мельком, когда мы только вошли, и погрузился в картину, грызя деревянный кончик одного из инструментов. Вспорхнув, лист плотного картона с шелестом зарылся в груду таких же, на его места лег новый, призывно сверкающий белизной.
— Поможем? — шепотом на такое близкое ушко.
— В чем? — подставляя ушко.
— Развешивать. На те две стенки из раздвижных панелей. Там их много скрыто.
— Ух ты! Это, чтобы сами держались, да? Какую тему берешь?
— Корабль.
Чуть развернувшись, мы приступили. Йом плавно двигал руками, создавая инфэо Воздушных Рук. Листы, тихо урча, стали подниматься за спиной Жерома. Один за другим листы обоями прилипали к раздвижным панелям. Налепив десяток, Йом их выстраивал в логическую цепочку, соблюдая последовательность, угадывая в силуэтах прыжки и вращения.
Я поступал так же, пока Йом не завис на какой-то абстракции, не понимая, что это такое. Оторвав одну руку от его тела, вмешался в его инфэо и повесил тулуп в угол. Оба улыбнулись.
— Ох!...
Как застуканные за баловством дети, мы застыли, скосив глаза на Жерома, тоже застывшего с вытянутой рукой, держащей грифель, выпавший через пару мгновений. Вдохновением осветилось лицо и аура художника, небрежно откинувшего недоделанную графику влево. Он вскочил, и испуганные листы и прочие обитатели пола бросились из-под ног, устремившихся за акварелью. Йом хихикнул, когда я пощекотал его, и мы продолжили, служа натурщиками для начатого портрета.
Листов Жером изрисовал десятки, пока разбирались с тематиками, чередовали, перевалило заполдень. Глаза из-за мольберта так и лучились той особенной радостью, что переполняет мастеров, нашедших идеальную тему приложения своих дарований. За акварелью последовали нэниуцевские, щедро смешиваемые на палитре.
— Ах, боже ш ты мой! — всплеснув руками с заставленным подносом, мягко подхваченным мной.
Перед Зартэ предстало чистое и почти везде прибранное помещение и увлеченно малюющий сладкую парочку Жером. Мы с Йомом завершали распределение этюдов, точнее, он завершал, а я давно самоустранился к его ушам, шее и простым наблюдениям с жаркими подсказками.
— Вы ж здесь, Леонардо, Йомиэль! Ох! Спасибочки, — провожая взглядом поднос, поплывший к Жерому. — Вы уж покормите его, а я сейчас, мигом, ребятушки, и вам принесу!
— Спасибо! — вместе уже выбежавшей.
— Мм, как вкусно пахнет! Мастер, мы хоть и весь вечер попозируем для вас.
— Покушайте...
— Ах, юноши, вокруг такой ореол любви! А завтра?.. Не смею и надеяться...
— Йоми?
— Ах...
— И завтра... А вы не против, если и мы порисуем?
— Ох, ну конечно же, вот тут...
— Мастер, давайте порадуем Зартэ?
— Ах, конечно... — немного рассеянно, — конечно, вы правы, — со вздохом посмотрев на секретер, Жером сел за прямоугольный стол, освобожденный от всего лишнего, разлетевшегося по полочкам. Его родной секретер священен, он остался в том виде, в каком пребывал при нашем появлении.
Мы устроили напротив. Человек ел медленно, витая в своих облаках и умиляясь нашей парочке. По мастерской разлился аромат пряного розово-коричневого андра(!!!)
— Ах, милая Зартэ, вы чудесны!
— Ешь, милок, ешь... А вот вам, этраны. Простая домашняя...
— Спасибо.
— За заботу.
— Вы очень вкусно готовите!
— Ага, прямо пальчики оближешь...
— Ах, — расплывшись от похвалы.
— Но вам скоро нельзя будет таскать такие тяжести, атис Зартэ, — вдруг наставительно выговорил Йом, получая порцию благодарности от меня лично за инициативу.
— Не волнуйтесь, ребятушки, мне в радость... — прижав пустой подносище к груди.
— Вашему... эм... мальчику две недели, а при вашей...
Его прервал грохот подноса. Женщина обхватила лицо руками, рот приоткрыт, глаза блестят.
— Комплекции уже сейчас надо плавно переходить на специальную диету...
— Ах, Зартэ, — удивительно прытко подставив стул оседающей даме, — примите поздравления!
— Он обучался на врача, верьте, плохого не посоветует! И поздравляю!
— Ах, ребятушки, родненькие... Кушайте... — расчувствовавшись.
— Не смущайте тетушку, — подмигивая и приступая к еде с большим вниманием.
Тетушка постепенно успокоилась, дождалась, когда все поели, нахвалили наваристый суп и компот, собрала посуду, часто и с трепетом вздыхая. Блаженно закрыла глаза, вобрала побольше воздуха в грудь и пошла, переполненная радостью, обещавшая зайти за наставлениями. Она и сама скоро заметила бы задержку, или этраи Сюлнена бы сказала.
— Ну, Йом, как хочешь рисовать?
— Магией.
— А тема?
— Ледовая...
— Хм. Ну давай, понадобится вот это плетение...
Забыв о Жероме, отставившем мольберт с наброском и взявшем в руки грифель перед новым этюдником, на котором стал быстро-быстро запечатлевать нас, уже в иной позе, с иными выражениями лиц, мы увлеклись.
Прямоугольники, овалы, произвольные фигуры. Вот в воздухе завис квадрат из воплощенной воды тончайшим слоем. Вот Йом заиграл пальчиками и кистью, рисуя инеевые узоры, выращивая инеевые соцветия. Гексагональный лед был великолепен в своей красоте. При помощи магии мы создали большие снежинки, снежинища в две третьих нашего роста. Как простые монокристаллические, так и сложные, фантазия на тему, так сказать.
Оставшийся слой воды стекленел, с двух сторон получившейся картины добавлялись еще прозрачные слои, для защиты и фиксации, а так же тонкая рамка, в которой незаметно и естественно, как часть узора, были петли для подвешивания. Получалось либо зеркало с ледовым узором, либо прозрачное окно, частично или целиком изрисованное, либо глубокий фон океанической полярной водной сини, выгодно оттеняющий голубые разлапистые ветви и спирали.
Действовали тандемом: он создавал рисунок, а я варьировал глубину вторичной заморозки и давление, придавая инеевому узору редчайшие оттенки. Незамысловатые и простые инфэо Арам впитывал как губка, выждав целых пять картин.
— Ужин! Остывший, правда, но таким горячим парням разве помеха?
— Ах, Арам, они просто находка для художника! И сами такие тонкие души...
— И тела тонки. Чтоб все до крошки слопали!
