Видели когда-нибудь позднеевропейских конных тяжелых рыцарей латников? Я видел. В той жизни в Оружейной палате за деньги и в этой, в палате же, но уже бесплатно. Красота и сила. Неодолимая сила. Особенно когда идут в атаку десятки, сотни таких всадников. С ног до головы несокрушимая, подавляющая, закованная в сталь, казалось ничем и не кем не остановимая атакующая мощь. Но, били и эти средневековые бронетанковые войска. Силой духа, выучкой, пиками, тяжелыми арбалетами, ранним огнестрелом. Вот и мне как попаданцу выпала доля наказать ответной вундервафлей французское чудо-оружие, их броненосные батареи, которые гарантированно придут к Кинбурну, чтоб сокрушить его своей неуязвимостью и огневой мощью. Для этого были нужны не только непробиваемые французскими корабельными калибрами укрепления, обновленного Кинбурна, но и свои калибры способные пробить борта и палубы французских линейных кораблей. И такие калибры у той России в которую я попал в силу неизвестных мне причин, были. А вот против четырёхдюймовой брони броненосных батарей не было и ... быть не могло ... в той истории. Но, я уже как не громко это звучало творил свою историю. С преизрядным эффектом наверно уже не бабочки, а целого орла, причём двухглавого. Хищный клекот которого возвещал, что история уже идёт другим путём. Ведь по сути мои усилия в роли императора России, Александра Второго (и слава Богу, что на момент смерти Николая Первого) рвали клювом и лапами орла полотно той истории, которой я знал, в клочья. Но, коль я русский, хотя по внешности типичный басурманин с серо-голубыми глазами, гулять млять, так гулять. Поэтому ещё в феврале было мною принято решение, херачить кто бы не пришёл к Кинбурну от души. То есть флот до утопления, десант до низового порога аннигиляции. Ибо гулять так гулять, стрелять так стрелять. Так вроде пел русский еврей Розенбаум. Понял, знал же, о чём сказать России в своих песнях. У него моя любимая была:
'Полем, полем, полем,
Белым, белым полем дым,
Волос был чернее смоли-
Стал седым'.
Пронзительно — страшная песня, особенно когда тебе уже за сорок и дай Бог или наоборот ты не тупо пивозавр по жизни. Но и там и здесь у меня при всём трепете и треморе мыслей и чувств касаемо жизни было чем заняться. А здесь в 1855 году и дальше, более чем более чем!!! Занятие делом не даёт особой возможности сопли распускать.
Вот с началом весны Баумгарт, Маиевский, Куликовский, Остроградский, Буняковский, братья Чебышевы, Константинов, Петрушевский, Венгловский, Андреев, фон Шанц и десятки, сотни других людей от студентов-технарей до мастеровых занялись созданием орудий способных пробить броню броненосцев, которые должны прийти к Кинбурну. Занялись и ... создали. Да, не без подсказок с моей стороны. Бывало раз несколько вскакивал с постели, чтоб записать на бумагу всплывшие мысли в помощь будущих бронебоев. Таких которые были способны вскрыть броню французов на дистанции до мили. За основу взяли корабельный бронзовый пудовый единорог, калибром 196 мм. Сделали его а-ля 'бутылка' + ещё запас прочности, поэтому заряд можно было хоть пуд закладывай, призматического, выверенного суперпороха в шёлковых на зависть мадамам картузах. Два нареза по схеме Куликовского, это проще чем для Минье четыре делать. Снаряд чисто бронебой с двумя ушками, тупоголовый, но можно сказать на 1855 год остроконечный, стальной, но двоякий. Зад 'мягкий', чтоб обтюрация, в нарезы вошёл, головка закалённая, бронебойная. Для сравнения, для особо упёртых пушкарей в погонах уровня полканов и генералов сделали усиленный 60-ти фунтовый Баумгарт и устроили состязания с единорогом Куликовского по железной броне четыре дюйма плюс. Баумгарт со стальными ядрами встал на сто саженях пробив при усиленном заряде броню, но не дожав пробитием дубовую подкладку. Снаряд Фостера, бронебойный, пробивал всё на около двухсот саженей. Пушки Куликовского с одноименными снарядами дырявила бронещиты и на пятьсот саженей и даже не с максимальным зарядом. На стрельбах обкатали и новый прицел для орудий, Петрушевского и даже казалось сказочную небывальщину ... оптический прицел. Вот тут пушкари-шаропоклонники и сдулись, против фактов продолжать спорить себе боком выйдет. Нарезная артиллерия говорила о том, что она будущее артиллерии уже в ближайшее не только время ... ближайшие годы.
Нарезные орудия Куликовского, трёхпудовки образца 1855 года для Свеаборга были штучными орудиями, как и те, которые та же команда пушкарных дел умельцев делала для Севастополя с какой-то ещё более хитрой нарезкой. Поэтому было нарезных орудий немного. Четыре орудия Куликовского встали на вновь созданной батареи против моря к востоку от крепости, три на морской каменной батареи и три на 'морском' бастионе-площадке. Итого десять реально бронебойных орудий способных пробивать французское бронированное чудо-оружие по расчётам на дистанции морской мили. В усиление к орудиям Куликовского придавались пятипудовые мортиры, со утолщенными стенками бомбам способные вновь по расчётам проламывать железную бронепалубу в дюйм толщиной. Были они и зажигательные. Как в основном и тяжелые ракеты (до двух пудов) Константинова по восемь установок против каждого бронеутюга. Понятно дело, что на бронебойные орудия, мортиры готовили расчёты по специальной программе из отобранных лучших артиллеристов России. С конца августа вновь установленные орудия на батареях начали проводить боевые стрельбы по два раза в неделю по разным видам морских целей и дистанциях. Артиллерийская начинка Кинбурна получила самую совершенную в мире СУАО, с поправками внесенные после Свеаборга, с вышками, дальномерами, средствами связи. На батареи в сторону Лимана на косе поставили родные кинбурнские 24-х фунтовки, десять орудий в каждой батареи и по пять 2-х пудовых мортиры. На той стороне лимана в Очакове установили восемь пудовых морских единорога. Поэтому даже если в Лиман войдут линкоры, их борта и палубы будет чем пощупать. Это, не говоря о калибрах установленной на кораблях Днепровской флотилии. Расчёты морских и лимановских батарей были облачены в стальные бронежилеты, каски.
Кинбурн уже ко второй половине сентября был готов к сражению. На суше и на море. Но он продолжал готовиться и ждать. И когда пришло известие об атаке на Евпаторию, адмиралу Метлину и генералу Кохановичу стало яснее ясного понятно, что враг обязательно придёт силою тяжкою к Кинбурну. По сему была объявлена высшая степень боеготовности всех сил, обороняющих Днепролимановский укрепрайон. Но, всё же особое внимание было уделено Кинбурну и Днепровской флотилии. От них в первую очередь зависел исход сражения за Днепровский Лиман и уже отлаженно работающую линию снабжения Днепр — Крым — Севастополь. А это значило и за исход войны в целом. И все об этом в Кинбурне и флотилии знали и понимали. Как и на флоте идущего к Кинбурну противника. А когда противники знают за что придётся биться это уже другое сражение, не в варианте 'я дерусь, потому-то дерусь'. Поэтому сражение обещало быть более чем серьёзное.
