Примечание к части
Жара-жара... Жаренное солнце больших городов.
Солнце медленно поднималось из-за горизонта, жаркими лучами вонзаясь в землю, иссушая её до состояния горячего песка; небеса, словно бы расчерченные неловкими движениями жеребёнка, только-только учащегося рисовать, красовались похожими на шрамы полосами, прикрытыми бледной пеленой; высокие деревья, отчаянно борющиеся за жизнь, своими раскидистыми кронами создавая тень для лагеря беженцев, ловили новые и новые «удары» жестокого «небесного ока» сморщенной листвой… Сами зебры, вынужденные бодрствовать ночью, а днём — прятаться во всевозможных укрытиях, подзатыльниками и криками разгоняли заигравшихся жеребят по палаткам, завершали натягивать защитные полотна и прятать нехитрое продовольствие в ямы, где сохранялась хоть какая-то прохлада.
Это был сравнительно небольшой оазис, который должен был исчезнуть ещё месяцы назад, когда вода начала уходить, но упрямые старики, вооружившиеся лопатами и пристроившие жеребят таскать выгребаемую землю, сумели докопаться до влаги. Теперь же каждый вечер они поливали деревья, чтобы не потерять стабильный источник еды и тени, иногда отправляли кого-нибудь в небольшой городок, находящийся в паре километров севернее, чтобы найти полезные вещи…
Кто-нибудь мог бы спросить — почему зебры не остались в своём городе? Просто без воды и электричества, без поставок еды с выжженных солнцем ферм, это место превратилось в западню, где можно было только погибнуть от голода и жажды. Оазис же давал своим обитателям всё необходимое, чтобы вынести все тяготы, окрепнуть, а когда земля затянет раны «Гнева Огненного Ока» — вернуться назад, чтобы попробовать жить, как когда-то давно…
Молодой зебрёнок двенадцати лет, одетый в конусовидную шляпу из прутьев и белой ткани с грязно-белой накидкой, скрывающей от солнца плечи и спину, сидя на ветке крайнего дерева, где был оборудован наблюдательный пункт, внимательно рассматривал сухую равнину через военный бинокль. Сегодня ему выпала обязанность быть дозорным, чтобы в случае появления бандитов, торговцев или других беженцев при помощи верёвки, привязанной к колоколу, предупредить всех соседей. И пусть из-за жары в «вороньем гнезде» было не слишком уютно, да и путники за последние два месяца появлялись только трижды, жеребчик со всей серьёзностью относился к своим обязанностям (ведь там, среди многолетних стволов, в землянке готовились отойти ко сну мать и сестрёнка, которых он, как старший жеребец в семье, должен защищать).
Порой, чтобы развеять накатывающую скуку, Юлий вспоминал о том, как ещё не так давно они с мамой ходили в кино: в жаркие дни старшая зебра всегда покупала жеребятам мороженое, а в пасмурную погоду — сладкую кукурузу и орешки. Они устраивались на широкой скамье, в одном из последних рядов открытого кинотеатра, и увлечённо смотрели на экран, где смелые разведчики проникали на тайные базы пони, которые готовили страшное оружие для порабощения зебр, либо проводили жестокие опыты над пленными, а доблестные контрразведчики вылавливали бесчестных, подлых, кровожадных шпионов…
Жеребчик не помнил тех лет, когда на улицах впервые появились плакаты с изображением Найтмер Мун — слишком маленьким он тогда был… а то и вовсе не успел родиться. Страх перед лунной пони и ненависть к цветным соседям пропитывали его с экранов телевизоров, в школе, на улице…
«Зачем пони это сделали?» — поднеся бинокль к глазам, Юлий ещё раз осмотрел когда-то зелёную равнину, под лучами жаркого солнца и порывами ветра превратившуюся в пустыню из песка и камней.
Внезапно взгляд зацепился за облака пыли, поднимающиеся с земли и движущиеся против ветра. Жеребчик уже знал о том, что так бывает только тогда, когда кто-то идёт по старой дороге, а потому без раздумий схватил кончик верёвки зубами и потянул раз… второй… третий…
Вскоре внизу раздались тяжёлые шаги и между деревьями показался пожилой, но всё ещё крепкий жеребец, одетый в красную тканевую защиту. Подслеповато щурясь, он запрокинул голову, единственным целым глазом уставившись на жеребёнка, после чего спросил:
— Зачем опять шумишь, малой: ты перегрелся головой?
— Нет, дядька Юстус, караван: скорей всего — идёт он к нам, — обиженно ответил дозорный, которого сильно задело недоверие старого легионера, списанного в глубокий запас из-за травмы, полученной во время одного из сражений.
— Ой надеру кому-то уши, коли со мною просто шутишь, — посулил старший жеребец, начав подниматься по стволу дерева, к которому были прибиты перекладины.
«Вот ещё. Стал бы я таким шутить», — насупился Юлий, ещё раз всматриваясь вдаль.
К тому моменту как старик оказался в «вороньем гнезде» (которое так называли в шутку), при помощи бинокля удавалось рассмотреть уже не только пыль, но и ровные ряды вышагивающих зебр, а также какие-то грузовики, вездеходы на больших колёсах, и даже пару колёсных же танков. В груди жеребчика впервые за долгое время вспыхнул восторг, так как не узнать знамёна, развевающиеся над техникой, он не мог…
— Легионеры, дядька Юстус! — воскликнул молодой дозорный.
— А ну, дай я сам посмотрю… Ох, сердцем чую я беду, — обеспокоенно пробормотал старый легионер, отобрав у зебрёнка бинокль, чтобы поднести его к единственному глазу.
— Но дядька Юстус, это — наши! — возмутился Юлий. — День этот будет прочих краше…
— Малыш, ты лучше помолчи, — прервал восторги жеребчика старик. — Иди-ка наших позови.
…
Колонна военного транспорта остановилась в пяти сотнях метров от оазиса, между деревьями которого тут и там мелькали вооружённые ружьями зебры. Вперёд вышел молодо выглядящий крупный жеребец в красной тканевой броне, блестящем стальном шлеме с красным гребнем и металлическими щитками на передних и задних ногах. За его спиной висела короткая винтовка, на бёдрах красовались подсумки с боеприпасами, морда выражала спокойствие и уверенность… а вот глаза тускло светились красными огоньками. Навстречу ему выдвинулась группа из троих стариков, которую возглавлял сам Юстус, гордо вышагивающий в своей старой форме.
— Кто такие? Что хотите? И откуда вы пришли? — спросил пожилой жеребец, подозрительно косясь на застывшие ряды воинов, будто бы и не прошедших через тяжёлый марш. — Лучше миром говорите: мы вооружены.
— Нулевой Легион Цезаря, — представился переговорщик. — По законам военного времени вы должны предоставить еду, воду, рекрутов. Миссия должна продолжаться.
Манера речи, как и монотонный голос собеседника, Юстусу сразу не понравились. Нахмурившись, он тоже решил не проявлять вежливость:
— Если кто-то и должны — это точно уж не мы. Здесь кобылы, жеребята, немощные старики… Вы — солдаты легиона, защищать нас всех должны.
— Миссия должна быть выполнена, — монотонно отозвался собеседник, медленно поводя головой из стороны в сторону, словно бы нацеливаясь своими искусственными глазами, как прицелами пушек. — По закону военного времени вы должны предоставить…
— Да катился бы ты в пекло, малолетний буквожуй, — рыкнул старик, сдёргивая с плеча ружьё и, встав на задние ноги, прицелился в переговорщика. — Хочешь пищи? То торгуйся, а не то получишь хуй.
— Внимание, — голос переговорщика неуловимо изменился, а сам он перетёк с четырёх ног на две, перехватывая свою винтовку передними копытами. — Обнаружен очаг мятежа. Приступаю к подавлению согласно военным протоколам.
Не успел Юстус и рта открыть, как выстрел в грудь отбросил его назад, роняя на спину. Броня удержала пулю, но рёбра всё же сломались от удара. В то же время переговорщик выстрелил во второго старика, на этот раз целясь в голову, из-за чего она лопнула, будто перезрелый плод. Третий же, выхватив короткий тесак, с рыком бросился в копытную, но получил мощный и быстрый удар прикладом в зубы, после чего удар задней ногой повалил на землю и его.
Выстрел… Выстрел… Выстрел…
Поднявшиеся на задние ноги легионеры, первым же залпом заставившие защитников оазиса залечь в укрытия, стали прикрывать бойцов второго и третьего ряда, рванувших вперёд на всех четырёх ногах…
…
Сидя на дереве в «вороньем гнезде», Юлий прижимался спиной к стволу и мелко дрожал. На его глазах легионеры, быстро, молча, жестоко и эффективно, сперва сломили слабое сопротивление защитников оазиса, а затем ворвались в само поселение, начав резать его население. Они убивали всех без разбора, будь то старик с оружием, либо кобыла, закрывающая своим телом плачущих жеребят, при этом не слушая просьб, обещаний, проклятий…
«Как же так? Почему? Они ведь… легионеры», — губы жеребчика дрожали, уши прижимались к голове, а сердце билось в груди перепуганной птицей.
Где-то там, внизу, были его мама и сестра… которых он должен был защищать… которых подвёл из-за своей трусости. Слёзы текли по его мордочке, но тело отказывалось подчиняться разуму, буквально раздираемому эмоциями.
А в это время в глубинах металлической плоти механического паука происходили процессы подсчёта затрат боеприпасов на подавление мятежа одного из малых поселений Зебрики. И пусть в запасах преступников имелось немного оружия и патронов, но этого было слишком мало, чтобы оправдать потери.
Впрочем, среди трофеев были еда и колодец, что позволит Нулевому Легиону продолжить свой путь…
* * *
— В этом месяце благодаря завершению перераспределения воды между гидропонными фермами мы получим на четыре центнера зелени больше чем в предыдущем, — отложив на край прямоугольного стола электронный планшет, красная земнопони, шёрстка которой сверкала так, будто бы состояла из стекла, одетая в деловой пиджак и юбку жёлтого цвета, посмотрела на председателя совета яркими зелёными глазами. — Я отметила имена отличившихся жеребцов и кобыл в конце письменного доклада.
— Благодарю за труд, мисс Скарлет, — глубоким бархатистым голосом отозвался единорог, сидящий в кресле главы совета, будто бы и не заметив попытки подчинённой строить глазки. — Мисс Цитрин, готовы ли награды для героев труда?
— Да, ваше высочество, — со своего места поднялась земнопони средних лет с жёлтой шёрсткой и зелёной гривой, одетая в зелёные пиджак и юбку, в прямоугольных очках, постоянно норовящих сползти с мордочки. — Классы с первого по пятый уже завершили соревнование по изготовлению медалей: мы составили комплекты из наиболее удачных образцов, и я готова предоставить их на суд собрания.
— Зачем мы этим занимаемся? — досадливо поморщившись, спросил тёмно-синий жеребец в форме дворцовой стражи. — Все эти конкурсы, награды… Какой в этом смысл?
Присутствующие неуверенно переглянулись, после чего взгляды скрестились на невозмутимом председателе. В светлом совещательном зале, белые стены коего украшали картины довоенных художников и красочные гобелены со знамёнами Кристальной Империи и Эквестрии, установилось молчание.
— Для этого у нас много причин, — после непродолжительной паузы принц перевёл взгляд тускло светящихся синих глаз на двустворчатые двери, за которыми слышался какой-то шум. — Во-первых, мы поощряем усердный труд рабочих, выделяя из них лучших из лучших, на кого следует равняться. Это приятно тем, чьи усилия замечают и выделяют; это мотивирует других на большее усердие… как в соревновании. Во-вторых, мы занимаем полезной деятельностью жеребят, приучая их к труду и позволяя почувствовать себя причастными к общему делу. Ведь те же самые медали будут носить пони, считающиеся лучшими в своём деле, пусть и лишь в этом месяце. В конце концов, как вам известно, у нас не столь уж и много возможностей для того, чтобы поощрять…
В этот самый момент двери распахнулись, и в помещение ввалились пятеро пони, четверо из коих были совсем маленькими жеребятами. Все они гнались за красно-бело-голубым мячом, который оттолкнулся от белоснежного пола, запрыгнул на стол и устремился прямо в морду председателю. Впрочем, единорог легко поймал снаряд правой передней ногой, а затем… в установившейся тишине… выбрался из кресла, подвесив свою добычу в воздухе при помощи телекинеза.
Обойдя стол под звуки работы моторчиков в конечностях, единорог приблизился к нарушителям покоя, равнодушным взглядом мазнув по дверному проёму, где показались головы смущённых гвардейцев, выглядывающих из-за угла. Четвёрка жеребят, втянув головы в плечи и прижав ушки, постарались спрятаться за старшей подругой, прикрывшей их своими крыльями, словно действительно собиралась защищать.
— Ты немного не вовремя, моя хорошая, — голосом, буквально лучащимся нежностью, невзирая на ощущение его искусственности, произнёс принц, опуская мяч к передним ногам крылато-рогатой кобылки, после чего принялся поправлять красный бархатный шарф на её шее, скрывая края уродливых шрамов, так и не спешащих сходить, несмотря ни на какие усилия. — Я скоро освобожусь и присоединюсь к тебе. Поиграйте пока… в изумрудной гостиной.
Поняв, что её не собираются отчитывать, старшая из вновь прибывших пони улыбнулась, подняла ушки торчком и, подавшись вперёд, потёрлась носом о щёку единорога. Жеребята тоже осознали, что их не будут наказывать, а потому стали с любопытством выглядывать из-за своего укрытия, сверкая широко распахнутыми глазами, будто бы боялись чего-то не увидеть.
— Ша… Шай… — попыталась произнести принцесса, но смутилась и опустила голову, заливаясь стыдливым румянцем.
— Умница, моя хорошая, — со всей возможной нежностью прикоснувшись к гриве аликорницы, единорог изобразил самую гордую улыбку. — Ступай. Я скоро приду.
Встряхнувшись, старшая пони вскинула голову и, молча улыбнувшись, подхватила мяч телекинезом. В следующую секунду она уже запулила его пинком в открытую дверь, где он заскакал по коридору, отскакивая от стен и пола. Жеребята с радостными криками помчались следом, а их старшая подруга задержалась ещё на секунду, обернулась, и… в её глазах на краткое мгновение сверкнуло нечто взрослое.
«Впрочем, я могу себя просто обманывать, выдавая желаемое за действительное», — подумал жеребец, провожая мелькнувший за углом разноцветный хвост.
— Ваше высочество, я бы не хотел вас торопить… — прокашлялся бежевого цвета земнопони, одетый в чистую и ухоженную, но обычную рабочую робу белого цвета. — Мне ещё нужно проинспектировать сборочный конвейер, установленный в западном крыле.
Взгляды, которые на него бросали кобылки, весьма выразительно изображающие страшные глаза, главный инженер дворца предпочёл проигнорировать.
