...
Нанизав тельце будущего ужика, она прихватила работу пальцами на запястье, прикидывая размер браслета и немного пошаталась по кухне, рассматривая получающуюся фенечку.
— И как? — Вспомнила про листья Оля и заглянула в комнату.
— Да сделал, сделал, дай мне твой дар изучить как следует.
— Можно подумать, это я к тебе пристала, а не ты меня разворошил, — пробурчала себе под нос хозяйка, подойдя вплотную к дереву и пристрастно вглядываясь в листья. — Мне же интересно!
— Я? — удивился нелюдь наезду.
— Нет, ты только не подумай, я не всерьез! — испугалась она собственных глупых слов. — Я тебе очень признательна, что ты помог с бисеринками, но вот тут не вижу никакой разницы в цвете!
Для верности Оля включила ещё и настольную лампу, повернув плафон вверх, и обвинительно поскребла ногтем жесткий листочек.
— Заметно будет тогда, когда клеточки сменятся. Не буду же я все дерево заставлять обновляться для твоего убеждения. Чуть порядок в геноме сдвинул и все.
— То есть ты можешь, к примеру, сделать меня рыжей по-настоящему? — озарило её.
— Сколько уже объяснять, а? Не могу я трогать разумных! Впрочем, тебя — могу. Хочешь стать рыжей? Как твой парень?
— Он не мой... и да, хочу. Вот такой, потемнее. — Оля показала медную прядь. — Трудно всю копну прокрасить без посторонней помощи, ехать к подруге далеко и некогда, а парикмахерских я боюсь.
— Не передумаешь?
— Нет!
— Ладно, ночью, когда успокоишься, сделаю.
— Почему не сейчас?
— Ты слишком возбуждена. И занята, — он кивнул на бисерного ужа. — Лучше попозже, когда заснешь.
— Не, и ты думаешь, я после такого твоего обещания спокойно засну? — Оля скептически помотала головой.
— Так ты пока еще и не собираешься вроде? А когда устанешь, непременно заснешь, а я тебе помогу.
— Ну, вообще-то пора уже, конечно... ладно, пойду я доделывать, вроде я тебе помешала... и... да, без тебя я, наверное, и не засну... — устало вздохнув, призналась она.
— Слишком много сил потеряла.
— Наверное... не знаю... чувствую себя как выжатая тряпка...
— Поешь, поможет.
— В два часа ночи? Хотя, да, ты прав! Хочу яблоко и еще чего-нибудь, — согласилась, прислушавшись к сосущему ощущению под ложечкой, и двинулась к холодильнику. — Спасибо!
...
За пакетом с кефиром в холодильнике сиротливым напоминанием о невыполненных обещаниях её ждала аккуратненькая стопочка баночек маскарпоне. Специально так поставила, чтобы не забыть и, конечно, завтыкала за всеми этими переживаниями. Придется на завтра оставить... "Кажется, со вчерашнего дня прошел месяц, не меньше..." — покачала Оля про себя головой, налила в стакан кефир погреться и вернулась к работе. Один укус от хрусткого бочка — и ряд бисеринок под головой змейки. Еще укус — и мордочка с высунутым языком змеюки готова. И глаза слипаются.
...
— Вставай! — дернул Олю из провала сна настойчивый окрик.
— М-м-м... не-не... — закапываясь поглубже, она попыталась отмахнуться от навязчивого шума. — "Какая нежная, чудесная подушка! Кайф! И как у Эда получается быть таким громким и спокойным одновременно?" — Оля подгребла побольше мягкого счастья под щеку и прикрыла второе ухо ладошкой.
— Тебе пора! — не сдавался нелюдь где-то прямо над несчастным ухом.
"Хуже комара, честное слово! Ну сколько можно! Надоел!"
Шлеп! — носу не понравилась мокрая тряпка, а холодные ручейки, проложившие русла по щекам и сбежавшие на шею по подбородку, превратили уютное лежбище в болото.
— Ауч! Садюга! — Так и не проснувшись, соня свалилась с раскладушки, уронив её набок, но не в силах открыть глаза. Зато удачно сыгравшее роль мокрой лягушки полотенце полетело куда-то на занудный голос.
— Я тебе время экономлю на умывание, ты ведь опаздываешь. И не ругайся.
— А? Почему? — невпопад задавая вопросы, она услышала только "опаздываешь" и спешно потерла правый глаз кулаком, другой рукой все еще надеясь поймать убежавшую за шиворот воду.
— Будильник звонил час назад.
— Час? Не может быть! — Глаз все-таки приоткрылся и с трудом сфокусировался на стрелках. Еще пара минут потребовалась на осознание, что длинная указывает на цифру "11", то есть до выхода ей осталось меньше десяти минут. Если она, конечно, действительно не собирается опаздывать. Ай, а опаздывать же нельзя-нельзя, никак нельзя! Зря, что ли, ночью готовилась к сдаче?
— Блин! Чёрт! Спасибо!
С низкого старта, заплетаясь в собственных ногах, Оля рванула в ванну. Встретившись с красными глазами зазеркальной всклокоченной "китайцы", которой косметика уже все равно ничем помочь не в силах, ограничилась вытиранием остатков эльфийского умывания сухим полотенцем. С мрачным удовлетворением: "да, да, такого результата и следовало ожидать!" — вздохнула на горящие от раздражения щеки. "А не будешь реветь почём зря!" Кремом мазать сейчас бесполезно, пудру искать некогда. Так ей и надо — тонкая шкурка облезет и она снова будет пугать окружающих неестественным румянцем, как-то принятым одной из "добрых" бабулек-кошатниц за лишай. Оля на ходу поморщилась от всплывшей картинки с насильно всунутой ей этой доброхотной старушкой просроченной вонючей мазью. Забежав за валяющимся на кухонном столе курсовиком, она с минуту гипнотизировала позабытый натюрморт — большую чашку творога со сметаной и россыпью крупных сизых ягод голубики. Желудок, только что сжимавшийся от воспоминаний о гадком запахе, подпрыгнул куда-то к горлу и заявил о собственной пустоте тянущим нытьем под ложечкой. Прижав к животу рюкзак, словно пытаясь заглушить им ворчание недовольного органа, она заглянула в холодильник и схватила яблоко, тут же укусив бочок. Снисходительно наблюдавшему за её мельтешней эльфу достался прощальный кивок на бегу. Но вместе с щелчком собачки он напомнил о себе хозяйским распоряжением, догнавшим её за порогом:
— Задержись около выхода из института, я подойду. Буду следить за тобой.
— Ор-ш-шо, — зажевав половину слова, согласилась Оля себе под нос, третий раз вдавливая подпаленную кнопку лифта, не желавшую "залипать", и вдруг вспомнила, зачем он подойдет! Они же должны ехать в МЕГУ, смотреть растения! А он даже не поинтересовался, куда они отправятся... Впрочем, наверное, давно все прочитал в её голове, он же лазит туда почем зря когда ему только вздумается.
Оля честно перешерстила интернет, найдя несколько оптовых магазинов с растениями, но часть из них имели только летние площадки, а всякие Гринлайны и Амадеи торговали оптом, — непонятно, пустят их туда вообще или нет. Да и ехать далековато. Впрочем, выбранная ею в итоге Белая дача в МЕГЕ тоже не отличалась близостью. Там, хотя бы, на всякий пожарный случай, был ещё ОБИ. Вот и весь выбор.
Втиснувшись в переполненный вагон, она повисла на поручне, отсчитывая, сколько остановок от пересадки на Таганке до Кузьминок. Получалось, что доехать можно довольно быстро. Хорошо, что Эд сам придумал, как им встретиться, уж очень не хотелось возвращаться домой и потом снова тоскливо тащиться куда-то в воглых зимних сумерках. Зацепившись за тоску, непрошенными выплыли на поверхность сознания вчерашние мысли. Нет, она всё равно не верила, что Лёша обманывает или играет с ней. Вот такая она глупая. И от его искренности было одновременно и тепло и больно. Но разлучницей она не станет, никогда. Пускай парень немного остынет, может и передумает — ведь не изменил он статус "бывшей"... значит, либо он ветреный раздолбай, что никак с представлением о нём не вяжется, либо... либо сам он ещё не определился. В тяжёлой от вчерашней истерики Олиной голове проскрипела и пошла заунывно крутиться по кругу строчка какой-то древней, слышанной у бабушки, песни: "С любовью справлюсь я сама...". Она крепко зажмурила воспалённые глаза и сжала зубы, в который раз пообещав себе никак не проявлять своих чувств. Почему-то после вчерашнего эльфийского "лечения" она в своём чувстве нисколько не сомневалась. Резко заскрипели тормоза, вагон дернулся и, качнувшись напоследок, замер в тоннеле. А задумавшаяся девушка буквально упала на острые коленки сидящего парня.
— Ой! Извините... пожалуйста, — спустя долгих полторы минуты пролепетала она, отвлекшись от абстрактного рассматривания ресниц: "Всегда думала, что загнутые кончики только у кукол бывают!" и обнаружив в паре сантиметров от своего носа сонные карие глаза. Как это нередко с нею случалось, наблюдаемая картинка — пойманный оттенок, ракурс или чистота линии, — на некоторое время абсолютно остановила другие мысли, из-за чего ей даже не пришло в голову смутиться.
— Что, Дэн, теперь девушки падают на тебя в прямом смысле слова? — ехидно заметили с соседнего места.
Опомнившись, Оля вцепилась в поручень и попыталась найти место хоть для одной ноги между плотно притиснутыми людьми. Пострадавший парень пресек Олины потуги слезть с колен:
— Некуда бежать, придется расплачиваться за проезд!
— Милашка, если тебе Дэн не нравится, то можешь пересесть ко мне! И почти за бесплатно! — поддержал мысль сосед. — Я Алекс! Дашь телефончик, и вся расплата. Ну, посмотри так восхищенно и на меня, что ли!
— Но... но... пожалуйста...— покрасневшая Ольга никак не могла найти ни слов извинений, ни места для ног, чтобы выпутаться из неловкой ситуации. Куда уж тут смотреть по сторонам.
— Девушка просит, Дэн! Наверное, поцелуя, — приятель пострадавшего не унимался, — она не знает, что у тебя есть девушка. А вот у меня нет! Правда, нет!
— Поцелуя? Ты думаешь? Ну, а вдруг мне понравится! — подмигнул названный Дэном и прошёлся по живому, бередя не закрывшуюся рану:
— Девушка сегодня одна, завтра другая. Почему не эта? Лешк, я тебе её, пожалуй, не отдам.
В гулкой тишине застрявшего на перегоне поезда разговор развлекал хмурых пассажиров всего вагона. Мужики, стоящие у дверей и мешающие Оле встать, вместо того, чтобы подвинуться, ржали и, отпуская шуточки, еще больше "уплотнились". А поезд, как назло, дергался, то чуть проезжая, то снова тормозя, не только провоцируя морскую болезнь у сопревшей толпы, но и лишая девушку возможности покинуть чересчур гостеприимные коленки.
— Нет-нет! — Произнесенное Лёшкино имя подействовало катализатором. Привычная пленка отстраненности дала трещину, заставляя вывалиться из собственного мирка в эту неприятную реальность и... действовать. Изо всех пробужденных испугом сил она пихнула парня ладонью в грудь, вскакивая прямо перед ним и, конечно, попадая ему на ногу. Поезд в очередной раз притормозил, стараясь снова уронить её на прежнее место так, что невольно пришлось схватиться за плечо многострадального парня.
— Ну вот! Ногу оттоптала, коленки отсидела, плечо отдавила. Расплачивайся! — одновременно с этим требованием и так-то едва держащуюся на ногах девушку снова потянули вниз.
Только тут она очнулась от своей вечной рассеянности и посмотрела в лицо парню — узкое и смуглое, как у любимого ею Кейджа, с длинным носом и аккуратно подстриженной трехдневной щетиной. Глаза уже не сонные, а злые, смотрит так пристально-оценивающе, и рукой жестко удерживает за кисть — не вырваться.
Её спас в очередной раз тормознувший поезд, повалив на нее мужика по соседству, только что глумившегося над ситуацией. Парень не удержал двойной вес, а Оля, плюнув на вежливость и отдавив ноги ещё и мужику, пролезла перед ним к дверям. Пока ребята переругивались сзади, она уловила только одну фразу, сказанную донельзя обиженным тоном "Алекса":
— Девушка! А телефончик мне? Мы же шутили, на самом деле мы белые и пушистые! Я уж так совершенно точно!
Но тут, наконец-то, поезд добрался до Таганской и она спаслась бегством, в запале протолкавшись до самого перехода за каких-то пять минут. Перед эскалатором, конечно, поток спрессовывался в единое многоголовое тело, и Ольга вынужденно затормозила и перевела дух, насколько это возможно в кислом, потном, мехово-кожано-перьевом амбре плотной толпы.
К невеселым выводам привело её только что случившееся. Похоже, несмотря на все проблемы с внешностью, её "сексуальность" пока зашкаливает за приемлемый для неё уровень. Раньше ничего подобного с нею не случалось не то, что годами — а просто никогда... и сколько ждать окончания этого "побочного эффекта" — непонятно. Зато теперь она уверена — Лёша всё ещё находится под действием "отката" и всерьёз принимать его признания не следует. Как она и думала... Ресницы не удержали несколько непослушных капель, но она этого даже не заметила. Как же ей хотелось сейчас вернуться на месяц назад — к своей "никомуненужности" и непримечательной внешности, комплексам по поводу толстоватого носа. И... да, жизни в мирке собственных мечтаний и представлений... Увы, навалившаяся реальная жизнь, яркая до болезненности, затянула её в стремительный водоворот событий и отпускать не собиралась. Видимо, ей не выбраться, пока она не захлебнётся во вранье и не потонет в омуте неразрешимых проблем...
"Буду вести себя как ни в чем не бывало! Я всё та же, что и раньше! На самом-то деле я ни капли не изменилась!" — повторяла она про себя до самых дверей института, гоня другие мысли. Это оказалось несложно, потому что сил на новую истерику не было.
Вбежав в аудиторию одновременно со звонком, она еще от дверей увидела самую натуральную засаду — рядом с Лёшкой на парте лежал огромный букет белых роз. Штук тридцать, наверное... хорошо, что она вошла уже после преподавателя и сияющий июньским солнцем парень просто ничего не успел ей сказать, а она быстренько устроилась у двери.
Зачётное занятие на то и зачётное, чтобы слушать сдающих работы. И поболтать в тихой аудитории никак не получится. Поэтому рыжий, поменявший после собственного выступления дислокацию, правда без букета, только и успел в пересменок между отчитывающимися одногруппниками шепнуть один-единственный вопрос:
— Ты же согласна, правда?
Несмотря на утвердительный тон, Лёшка заглядывал ей в глаза таким потерянно-виноватым взглядом, что Оля, не найдясь с ответом, неопределенно мотнула головой и обрадовалась вызову преподавателя, уловившего посторонние перешептывания.
С трудом собрав разбегающиеся мысли и не только защитив написанную ночью работу, но и неожиданно получив дифзачет, она набралась наглости и отпросилась с занятия, якобы по поводу оплаты — единственной причине, магическим образом усмиряющей недовольство большинства преподавателей.
Схватив рюкзак, она мухой метнулась вовсе не в деканат, а на другой этаж. На волне испуга от возможного объяснения с Лёшей, Ольга совершила невероятное для себя — упросила первую встреченную девушку из другой группы, с трудом вспомнив, как её зовут, сдать свою работу на следующем практикуме и, мысленно умоляя Эда поторопиться, побежала вниз. И ни группки сплетников, втихаря покуривающих у окошек, ни стайка утонченных модниц вокруг новой "звезды" третьего курса, проводившей её изучающим взглядом, — ничто не остановило её внимания, сосредоточенного на одном желании — бежать.
Наверное, Оле стоило бы удивиться появлению нелюдя буквально через десяток дорожек, вытоптанных ею в свежем снегу возле крыльца, но ей было не до этого. У неё никак не получалось найти опору, правильную "линию поведения". Впервые в жизни она боялась не чего-то вовне, а самой себя, пускай раньше трусила и сбегала от проблем далеко не один раз, но самое капризное или упрямое "не хочу" не сравнится с "хочу больше всего, но нельзя". Нельзя — чтобы считать саму себя нормальным человеком... достойным уважения человеком...
