Медуза позволила себе на секунду задуматься об этой картине вновь — найдя Скатах на границе поселения крестоносцев взглядом.
Медуза знала о Скатах — знала о ее печальной истории... По крайней мере печальной с точки зрения самой Скатах.
Не так мало людей пожелали бы поменяться с ней местами, обрести бессмертие на целую вечность...
И, наверное, каждый из них пришел бы в конце концов к тем же выводам, к которым пришла Скатах — желание бессмертия сменилось бы на желание умереть окончательно.
Наверное, в каком-то смысле это можно было считать дополнительной чертой к желанию Скатах сражаться — внутри нее существовала не только ее суть жаждущей крови и сверкания клинков воительницы, но и отчаянное желание смерти... Желание, которому не суждено было сбыться.
Возвращаясь вновь к Аинзу — вероятно, Аинз мог, так или иначе, исполнить ее желание — Медуза не удивилась бы даже замечанию о том, что подобное страшное проклятие было для него не просто обычным делом, а стандартным методом атаки — но это был Аинз и все это можно было оставить на том.
Однако кроме Аинза...
Медуза задумалась на секунду — что же с ней? Медуза могла использовать свои собственные способности — однако, при всей ее невероятной возможности "подобрать самого идеального монстра для любого героя" ее сила не была бесконечна. Кто-либо, обладающий достаточной силой мог прорваться через расставленные ею ловушки — и исключая это — помимо силы Медузе требовалось знание и возможность ударить в слабость своего противника — а это само по себе требовало сведения, навыки и способности.
Создаваемые Медузой чудовища не были идеальны сами по себе — ее создание можно было победить благодаря использованию скрытого козыря или дополнительных возможностей — и, в конце концов, существовала возможность победить саму Медузу, избавившись от создательницы монстров вперед ее монстра.
Частично Медуза могла компенсировать подобную слабость благодаря своим другим Благородным Фантазмам — частично благодаря Скатах, говоря о конкретно текущем сражении — но при всех своих силах Медузу нельзя было назвать ни непобедимой, ни даже сильнейшей — просто одну из многих сильных.
Возможно у Медузы получилось бы сдержать Скатах, привести все к ничьей — особенно учитывая потенциально бесконечные запасы маны Аинза — однако добиться окончательной победы против Скатах у Медузы, скорее всего, не получилось бы. Даже трюк, что она проделала с Алисой в прошлом, запечатав ее отдельно был практически невозможен со Скатах — Скатах была намного более опытна в сражении, намного сильнее физически — и источник ии бессмертия исходил не из факта ее существования в качестве "искривления реальности" — что могло было быть уничтожено или использовано себе на пользу в сражении — а благодаря факту того, что она физическа потеряла возможность умереть или быть уничтоженной, став одной из богоубийственных констант этого мира.
Медуза могла сдержать подобную угрозу, но не уничтожить окончательно. Даже использовав все свои возможности — у нее было мало шансов окончательно разобраться с противником, способным пережить гибель Солнца или что-нибудь еще более смехотворное.
Скорее всего, чтобы разобраться с подобным противником Медузе бы потребовалась посторонняя помощь какого-нибудь ужасающе сильного черного мага, владеющего секретами проклятий, смерти и некромантии...
По счастливому совпадению условий Медуза знала одного такого — и потому могла не переживать даже думая о подобном мысленном упражнении "а что, если?"
Впрочем, задумавшись на секунду о фигуре ужасающего черного мага, ворвавшегося в ее бой с целью спасти Медузу и уничтожить ее противника, подвергнув врага, посмевшего поднять руку на нее тысячам ужасающих пыток, Медуза сбросила с себя подобные размышления, переведя взгляд на пылающий золотым светом Камелот.
Финальное сражение Сингулярности медленно приближалось, шаг за шагом...
* * *
Озимандия Великий, царь всех царей, и бог среди богов, не поднялся со своего трона ни спустя секунду после заключения своего альянса, ни в считанные часы перед началом сражения. Зачем он должен был? Он знал о Камелоте, о Львиной Богине, о том, как выглядели чертоги замка Артура в прошлом и как они выглядели сейчас.
Договор был заключен, альянс был достигнут и более не требовалось никаких обсуждений или светских приемов — велением великого Озимандии тот поручил выделить прибывшим к его трону гостям комнаты в его дворце — и этого было достаточно для того, чтобы признать право прибывших находится на его территории — не как проходимцев, но как дипломатов и союзников.
Помимо прибывших к подножью его трона гостей, впрочем, прибыла и Нитокрис — Озимандия... Взял в качестве достойной оплаты за свою милость время, силы и разум прибывшей к нему правительницы, поручив той сделать первый шаг на пути воспитания Нитокрис в качестве фараона.
Хотя Озимандия Богоподобный, царь всех царей, был величайшим из всех величайших — что, конечно же, означало и то, что он был величайшим из всех учителей — любой погонщик может привести мула к реке, но ни один погонщик не сможет заставить мула пить воду.
Нитокрис... Была для Озимандии... Какое же из всех слов его лексикона, достойного величайшего из всех фараонов, тот мог использовать в отношении Нитокрис?
Нитокрис была очаровательным дитя, умилительным в своей непосредственной неумелости и наивной стремлении к совершенству без понимания пути и финального прибежища на этой дороге.
Однако вместе с ее обожествляющим восхищением, коего Озимандия Величайший заслуживал более всех — что было лишь естественно для сиятельного фараона — та была ослеплена его сверкающим сиянием Солнца — и в этом свете не могла увидеть следующего шага по избранному ей трудному пути...
И потому Озимандия заключил договор — от одного правителя к другому — не как равные, но как те, что видят друг друга со своих вершин — и правительница сдержала свое слово, позволив Нитокрис сделать первый шаг по долгой и скользкой дороге вверх, к вершине, на которой хочется стоять всем по пути, но столь одиноко стоять в конце.
Королева сдержала свое слово — и Озимандия сдержал свое... И не испытывал ничего сверх обычного перед наступающим сражением. Зачем должно ему это было?
Бог среди богов, Озимандия Непобедимый, не видел впереди ничего необычного. Победа в любом бою была ему обыденна, а гибель в любом бою была лишь ожидаема. В смерти не было поражения, а в победе не было восхищения — такова была судьба величайшего из всех. Ничто не могло встать на его пути — и ничто не могло опорочить его пути. Как новое Солнце восходит каждый раз — так подобно этому Солнцу Озимандия проделывает свой путь по этому миру, даруя людям свет своим величием. Как поднимают в злобе против него клинок — так и падают побежденные его враги. Как воздвигаются монументы людской спеси — так и рушатся они по мановению руки. Как сияет во тьме свет — так и падают боги, и вместе за ними падают царства их земные и все памятники эпох их.
Озимандия не переживал о надвигающемся сражении — ибо как бы ни был долог день — любое Солнце заходит однажды на Западе. И как бы ни была темна ночь — новое Солнце взойдет вновь на Востоке.
* * *
Артурия перенесла взгляд с одной окутанной золотым сиянием башни Камелота на другую, прикрыв глаза.
Как забавно ей было сейчас — глядя на свой дом думать о том, как она разрушит его до основания. Вспоминать своих старых друзей и верных слуг, держа в руках клинок, предназначенный для их гибели. Размышлять о том, другом Короле Артуре, что правил в этом, другом Камелоте.
"Можно ли сказать, что я стала понимать сейчас немного лучше Ланселота, Мордред, Моргану?" — Артурия задала вопрос в пустоту своих мыслей, не надеясь на ответ.
Три главных предателя в ее жизни...
Судя по всему Моргана отсутствовала в этой версии Камелота — не зная иной информации Артурия могла предположить с усмешкой только то, что даже спустя века ведьма не могла переносить вида правящего Короля Артура — даже его ложной и извращенной копии, никогда не владевшей Экскалибуром.
Мордред отсутствовала потому, что Аинз ранее уже призвал ту в качестве собственной Слуги — и, по какой-либо причине и правилам, действующим в этом мире, по крайней мере две абсолютно одинаковые версии Слуг не могли быть призваны... Исключая случай с Нероной, конечно же.
Хотя, одна Нерона носила красное платье, а вторая — белое. Этого было по видимому достаточно для двух императоров чтобы считать их версии разными Слугами.
Однако Ланселот... Ланселот все же существовал в этой версии Камелота.
Ланселот, хм... Забавно, но за прошедшие месяцы Артурия... Едва вспоминала о нем.
Одно следовало за другим — встреча с одним, разговор с другим, миссии сменяющиеся отдыхом, и еда... Много еды.
Артурия — та, кем она была сейчас — не считала себя склонной к бездумной саморефлексии личностью. Наоборот, Артурия считала себя крайне решительной Слугой. Что было — то было. Что произошло — не исправить. Ее Камелот был разрушен, ее трон был сломан, ее смерть произошла — и все, что Артурия могла сделать — это принять случившееся с высоко поднятой головой — вместо попыток понять прошлое она могла только попытаться изменить будущее, совершая действия в настоящем.
И настоящее твердило ей, что она должна была направиться на штурм Камелота — с целью убить ее ближайших соратников и верных в прошлом Слуг ради собственной цели...
"Действительно, я вспоминаю Ланселота" — Артурия прикрыла глаза на мгновение.
Ее верный последователь, ее верный рыцарь Ланселот... Связавшись с Гвиневрой тот обесчестил брак Артурии — после чего убил в своем безумии рыцарей — своего пажа, Гарет... И все же, оказавшись перед судом, тот не был казнен.
Артурия прошлого не опустила клинок правосудия на его шею — казнь не была совершена и Ланселот был помилован.
Была ли Артурия прошлого права в своем суждении? Было ли это духом закона прошлого? Лазейкой, оставленной специально для пытливых умом? Или Артурия прошлого была не столь неподкупна в своем суждении — и ради своего лишившегося чести рыцаря переступила через закон, протянув тому руку?
Как бы поступила тогда Артурия из текущего момента?
Предать Ланселота мечу не было бы зазорно — многие рыцари погибали и за меньшие прегрешения против короля — не говоря о подобном предательстве. Артурия могла представить клинок в своей собственной руке, направленный на Ланселота.
Или, отказавшись публично от наказания, как милосердный король, предоставить возможность стороннему лицу избавиться от предателя? Ланселот был силен, отчаянно силен — сильнейший из всех рыцарей в бою — отправленный по его душу убийца должен быть не менее силен в своем искусстве... Успех не был бы гарантирован — но мастера плаща и кинжала также не были новичками — появившийся из тени клинок мог оборвать любую жизнь — стоило тому избрать удачный момент для удара...
Или же нет? Просто позволить отчаянию и безумию, ложному прощению, скрывающему внутри отравляющий душу Ланселота яд, медленно пожрать его, снаружи и изнутри его оболочки? До тех пор, пока черное вязкое безумие не поглотит его, изнутри и снаружи — пока правда о его жизни, о его поступках, о бытие не сведет его с ума до конца?
И когда это произойдет — что будет милосерднее? Позволить ему сбежать прочь, оставив его наедине со своими грызущими изнутри мыслями и предательством — или предать его клинку?
Или попробовать даровать ему прощение вновь — имело ли это вовсе смысл? Было ли это возможно на самом деле — Ланселот никогда не позволил бы себе забыть случившееся — и никогда не забыл бы своих прегрешений. Ланселот всегда помнил бы о том, что он совершил, что он должен был сделать — что он не сделал. Вечный предатель своего короля...
Было ли это более жестоко — простить его в конце концов? Дать ему увидеть свет в конце его страданий? Позволить ему вернуться на службу, вернуть свой клинок на службу своего короля — того короля, что он уже однажды предал — обнажить спину для нового удара — позволить Ланселоту вновь встать перед выбором — оказаться верным или вонзить клинок в тело своего короля...
Было ли это лишь следующим шагом пытки для Ланселота — или было ли это действительно милосердным прощением для рыцаря, что позволило бы ему видеть свет...
Артурия не знала.
Но, открыв глаза и глядя на фигуру Камелота — Артурия знала точно одно.
Она встретился с Ланселотом вновь, на поле сражения.
В этом уверенность Артурии относительно последующего сражения была абсолютна.
* * *
Поднявшись благодаря своей магии на высоту над Камелотом, поглощенным золотым сиянием, Аинз внимательно присмотрелся к территории под своими ногами.
"Жаль, но опознать ничего больше примерного расположения улиц, стен, башен — и того факта, что это место явно обладает каким-то действующим пассивным эффектом" — Момонга не стал теоретизировать, впрочем, относительно действующего эффекта. В обычным условиях золотой яркий свет вызвал бы в нем ассоциации с Солнцем, а значит огнем и святой силой — однако даже в Иггдрасиле подобная легковерная ассоциация часто приводила к гибели зазнавшегося игрока. Здесь и сейчас же, в этом мире тем более было опасно допускать подобное легковерие... Как, впрочем, и погружаться в излишнюю паранойю — предыдущие Сингулярности успели научить Аинза опасности как недооценки противника, так и его переоценки.
"Судя по всему мне просто стоит довериться оценке Медб в данном случае" — Аинз мог только вздохнуть на эту мысль. С другой стороны — доверять суждению своей Слуги — явно куда более осведомленной в подобных делах — было не просто логичным шагом, а единственно правильным, который только мог предпринять Аинз в данный момент... Особенно учитывая его предыдущие фиаско.
"По крайней мере я рад, что в очередной раз мой чудесный план оказался самым верным из всех" — Аинз даже не стал реагировать на подобное замечание, просто приняв то как должное. Медб в очередной раз похвалила его, сказав что-то вроде, что Аинз "превзошел нашу слепоту и увидел самый идеальный момент для удара, не оставив и шанса Артурии этого мира" — но сам Аинз даже уже и не переживал по этому поводу.
Что, он в очередной раз создал невероятный план, обыграл гения на его поле боя и одним действием создал бесчисленное количество положительных исходов для себя? Хорошо, это понятно, а что на ужин?
Аинз... Не то, чтобы смирился со своим положением в этом мире, позволив реке будней нести его дальше по жизни, сколько просто принял тот факт, что если он сделал что-то невероятное... То он сделал что-то невероятное. И это даже было неплохо само по себе.
В конце концов Аинз проделал подобное столько раз — причем совершенно случайно — что сейчас, даже если он выйдет и скажет честно всем и сразу, что он понятия не имел, какими способностями он обладал, что он совершенно ничего не знал о чудо-планах, что ему приписывают и в целом представлял из себя самого обычного человека из будущего, игравшего в игру, который по недоразумению оказался перенесен в другой мир с силами своего игрового аватара, то...
