— Так вить... — Замялся таксист. — Не мое это дело, а только — зря вы их тут ищите. По будним дням их в конторе и нет никого сроду... Дома они. А, может, — и еще где... Че им в конторе-то сидеть?
По этому поводу у Островитянина имелось свое мнение, но он не стал его высказывать, высказавшись предельно коротко.
— Вези!
Место компактного проживания здешних немцев, домик по адресу улица Ржевская, 3, располагался на возвышенном месте, откуда открывался превосходный вида на ту самую пресловутую дорогу. Составы шли по ней в обе стороны почти без интервалов, сплошным потоком, будто при переброске войск перед операцией группы фронтов, как минимум, воя рельсами и угрожающе пересвистываясь, как стадо доисторических тварей, вдруг двинувшихся куда-то с самыми решительными целями. Спенсер, прищурившись, глянул на это вроде бы как мимолетно, тут же отведя глаза, и тут же начал вспоминать: знал он, что этот участок электрифицирован, или же нет? Или знал, что — нет, не электрифицирован, но сведения его за истекший срок устарели? А домик... Ну что ж, домик, как домик, ему в своей жизни доводилось видеть и покруче. Примерно десятая часть акра под фундаментом, три этажа. Два подъезда с входами в два отдельных дворика, и еще два — на общую веранду, по всем правилам застекленную и, насколько он мог видеть отсюда, обставленную на предмет совместного использования. Подземный гараж. Построен из самого простого материала — аккуратных плит здешнего белого гранита так, что стены кверху чуть-чуть наклоняются вовнутрь. Роль полосы, разделяющей двор на приватные половины, играет здоровенная, ярдов пять в ширину, клумба, — с какими-то местными растениями, но выглядящая очень по-немецки. Узорные ворота... черт его знает — из чего, и не похоже, чтоб кованые. Но уж эскиз-то точно тевтонский, такое не подделывается. И два звоночка. Чтобы, значит, все, как у людей. Посмотрев на все это, можно было бы, понятно, подвести не представляющий ничего нового итог относительно немецкого умения устраиваться где угодно, если бы не то обстоятельство, что остальные дома, бывшие в пределах видимости, были вовсе не хуже. Другие, — да, разные, но не хуже, располагались вольготно на обширных, как площадь в ином европейском городке, подворьях. Глубоко вдохнув, как бы набирая вместе с воздухом решимость, — позвонил сначала в правую кнопку, поскольку мотива выбирать — не было, а надо же с какой-то начинать? Впрочем, по ту сторону калитки тут же лязгнул массивный электромагнитный запор, и калитка приоткрылась. Почти тут же из правого подъезда показался усатый, круглолицый мужчина средних лет в длинном халате, вытиравший руки расшитым полотенцем. Подойдя к калитке, он вопросительно приподнял брови, но, поскольку Майкл сохранял вид полнейшей невозмутимости, все-таки почел за благо поздороваться. Пожелав доброго утра в ответ, гость изобразил на лице в меру вежливую улыбку.
— А обо мне вас должны были предупредить, как об Оскаре Кляйнмихеле, — он протянул хозяину заранее приготовленные документы, — или произошла какая-то неувязка?
— Нет, герр, предупредили. Достаточно давно. Но я вас ждал вместе с Вилли.
— Может быть, — нам все-таки удобнее будет сначала зайти? Чтобы обсудить этот и прочие вопросы более подробно?
— О, прошу простить! Разумеется, проходите. Сейчас мы будем вас кормить, или, может быть, сначала примете с дороги ванну или душ?
— Благодарю вас, — несколько неопределенно, но со всей возможной вежливостью ответил гость, проходя, — а что касается Вилли... Если вы имеете в виду Вильгельма Хофмайера, то, боюсь, он сейчас несколько не в форме. Видите ли, никто не удосужился нас встретить, а он, откровенно говоря, был настолько пьян, что я был вынужден оставить его на попечение служащих гостиницы в аэропорту. Хотя бы потому что донести его до такси на руках — попросту выше моих сил. Я заплатил за то, чтобы за ним приглядели хотя бы до утра. Надеюсь, по крайней мере к этому времени он настолько придет в себя, что его можно будет забрать.
— Мы, разумеется, разделяем ваше негодование, герр Кляйнмихель, но... Может быть, лучше было бы не спешить с информацией об этом досаднейшем происшествии? Уверяю вас, это совершеннейшая случайность. Видите ли, здесь оказалось гораздо больше работы, чем можно было ожидать, а штаты, как консульские, так и в представительствах, сами понимаете...
— Клаус, — скрипучим голосом проговорил второй немец, проходя на веранду со своего выхода, — гостя вовсе не должны касаться наши сложности и проблемы. Он вполне резонно мог бы возразить, что те, кто не справляется со своими обязанностями, в любой момент могут попросить замены. Или отставки.
Так. Насколько ему известно, омерта, то есть, в данном конкретном случае, моральный запрет на донос по начальству, нарушение которого было бы чревато по крайней мере частичным бойкотом и остракизмом, к немецким национальным традициям не относилась. Доводили до сведения с искренним убеждением, что выполняют свой долг. Даже пострадавшие, кажется, не имели претензий. Значит, — тут интерес, и если не все, то, по крайней мере, многие здешние немцы повязаны между собой общими гешефтами, и смена хотя бы одного — нарушает функционирование отлаженной системы. Бывали в Гонконге, знаем, каковы стандартные, неизбежные, почти не зависящие от национальности нормы взаимоотношений среди белой колонии, окруженной морем туземцев. И про тесную спайку, и про парадоксальным образом вполне сочетающуюся с ней глухую вражду, и про роскошь, вовсе немыслимую в Метрополии для лиц соответствующего ранга, тоже знаем. Все то же. Интересен здесь, пожалуй, только сам факт выгодных гешефтов именно в России, — и среди сотрудников чуть ли ни нижнего звена, поскольку крупные воротилы и прежде обтяпывали свои делишки с неизбывным успехом. А вот не лишенное бесцеремонности высказывание второго, то да, — поинтереснее. Герр вошедший, похоже, вовсе не желает, чтобы ему, — интересно еще, — кому угодно, или именно ему, как вполне конкретному лицу, о котором предупреждали, — становилось известно об истинных масштабах здешних дел. А еще вошедший, скорее всего, является в данной паре лидером. Роскошный халат с бархатным отворотом, чисто выбритое продолговатое лицо, сеточка на очень светлых волосах, тонкий орлиный нос, — и бестрепетный взгляд редко моргающих блекло-голубых глаз. Очень хорош в роли гауптштурмфюрера СС, перед употреблением — взбалтывать... Так что лучше будет предпослать ванну — завтраку, нежели наоборот, чтобы было время обдумать все обстоятельства, уже успевшие возникнуть, хотя и не в большом числе. Потому что скверно начинать миссию с ложных шагов, даже если шаги эти — совсем коротенькие и сделанные в маловажных направлениях.
— Я что-то запамятовал, — тут дорогу давно на электротягу перевели?
— Так, по-моему, — с самого начала, — слегка развел руками Клаус. Дорогу строили, и, одновременно, атомную станцию специально для тяги... Впрочем, — спохватился он, бросая обеспокоенный взгляд на напарника, — точно не скажу. Не наше это дело.
— А самолеты? Что-то я не припоминаю, чтобы у русских были такие модели. Видите ли, — сказал он с подкупающей откровенностью, — авиация, можно сказать, мое увлечение. История авиации, применение, старые машины, — и всякие такие штуки... А тут, поверите ли, — не могу понять даже, как они сделаны.
— Боюсь, — покачав головой, ответил тот самый гауптштурмфюрер, — вам следует подыскать более компетентных собеседников. Наше отношение к самолетам, старым и новым, носит чисто утилитарный характер: загрузили, отвезли без болтанки, выгрузили, — на том и спасибо. А остальное... Ну да, заметил, на каких-то машинах пропеллеры чудные, а так, специально, — не интересовался.
Хорошо излагает, собака. И смотрит хорошо, не сучит взглядом, не отводит глаз, не норовит в сторону глядеть, а все — прямо в глаза, ласковенько, без особого вызова, редко помаргивая и изображая заинтересованность. Сквозь. И даже зовут-то его, что интересно, хорошо, — Хлодвиг Айсблау, не Фриц Шмидт какой-нибудь, не Ганс Бауэр.
Все хорошо, — и угощение, оказавшееся чем-то вроде позднего завтрака или раннего обеда, оказалось совершенно отменным: с нежнейшими телячьими шницелями размером не во всякую тарелку, рассыпчатым рисом и ледяной водкой "Курган", равнодушной и беспощадной, как полярное безмолвие. Десяток соусов на выбор, начиная от соевого в глиняной бутылочке с иероглифами на пестрой этикетке, кончая тертым хреном для колорита, какой-то жгучей, как карри, кавказской пастой и банальным кетчупом. Лососина во всех видах, от нестерпимо-соленой, которую полагалось есть тончайшими прозрачными стружками, и до горячей, приготовленной на вертеле. Потрясающее розовато-желтое сливочное масло и несколько сортов ветчины на выбор, от прибывшей в вакуумной упаковке из Германии, очевидно, только в антиностальгических целях, и до местных, как промышленных, так и явно полукустарного происхождения, но, надо признать, равно превосходную. Все хорошо, — а вот разговор был плохой.
Даже ванна, которую он посетил на половине герра Клауса Шварца, на втором этаже, тоже оказалась мало сказать, что хорошей, а превосходной, с горячей водой нагреваемой тут же, похоже, — тем самым "атомным" электричеством, и, кроме этого, вызывала ряд вопросов: если бы это было вообще возможно, он поклялся бы, что сама ванна, здоровенная, — вдвоем резвиться, как минимум, если нет особого вкуса к оргиям, — была сделана из светло-зеленого, в светлых разводах, камня, с ухватистым поручнем, выступающим над краем, и таинственной, врезанной глубоко, словно каинова печать, либо, наоборот, как стигмы святейшего тела, маркой "ГКЗСМ-4". А вот разговор все равно был плохой. Говно — разговор. Не клеился — и, тем более, не лепился в той форме, в которой это было бы желательно ему. Даже то, что они работают тут по второму году, вопреки общим правилам, не без проблем обновив контракт, они сообщили с явной неохотой, вроде бы как сквозь зубы. На горячий прием и склонность к тесному сотрудничеству все это походило довольно-таки мало.
— Этот дом — ваша фирма специально построила под проживание своих сотрудников, или же арендует у русских?
— Данным вопросом занималось руководство, герр Кляйнмихель. Мы просто-напросто вселились два года тому назад на место наших предшественников, а потом нас попросили переселиться в более подходящее жилище, — вот это, без объяснения причин и каких-либо дополнительных условий. Мы не возражали. Считается, что некоторая, не слишком большая сумма в счет оплаты проживания изымается из нашего жалования, — по какой-то причине это сочли более удобным, но мы не вдавались в подробности, поскольку и то, что остается, нас более, чем устраивает.
— Что, — настолько большие обороты?
— О, — образцовый ариец улыбнулся какой-то странной, холодной, мимолетной улыбкой, — да, именно настолько. Очень большие обороты, несомненно. Никто не ожидал, — в самом прямом смысле, — ничего подобного. Даже отдаленно.
И опять, — в какой уже раз! — немец говорил так, чтобы ничего не сказать, причем таким тоном, каким намекают чужаку на обстоятельства, доподлинно известные всем своим, — но зато никому кроме. И никого, кроме своих, не касающиеся. Так говорят, когда по каким-либо причинам политического свойства не могут сказать что-нибудь вроде: "Не твое дело!". Но делать было нечего, — разговор должен был продолжаться.
— Я заметил, что у вас тут очень неплохое снабжение. Спецраспределение для иностранцев или можно купить?
Клаус, — а на этот вопрос решил ответить именно он, — пожал плечами.
— Вообще говоря, особых проблем нет. Ни со жратвой, ни с чем еще. Что — на рынке, что — в магазинах, но, да, все основное можно купить. Вплоть до экзотических фруктов, которые продаются на рынке прямо с фургонов.
— А техника? Я на втором этаже заметил даже какой-то компьютер.
— Подобные вещи здесь удобнее завозить из Японии. Русские закупают и ставят по заявке, довольно быстро.
— И как?
— Более, чем прилично. Япошки, надо признать, мастера на всякие такие штуки.
Ну, с этим не поспоришь. Вот только чего-чего, а уж компьютеров Майкл в своей жизни повидал. И японских, и американских, и всех прочих, включая уродливые плоды кровавых потуг всяких там неосновных стран. Так вот ничего похожего! Так что либо русские купили у "Митцубиши" какую-то уж вовсе "подкожную", не для продажи выпущенную разработку из самых последних, либо... либо тот самый компьютер на втором этаже не имел к Островам ровно никакого отношения. Англичане славятся своим здравым смыслом вполне заслуженно и вполне по праву гордятся им, но тут его мимолетно, на ничтожное мгновение посетило ужасающее ощущение, что вокруг — сон, изо всех сил и с немалым успехом притворяющийся явью, настолько, что почти и не отличить, — и Островитянин поймал себя на мысли, что это — уже не в первый раз за нынешний слишком длинный день. Многие, слишком многие обстоятельства тут только притворялись обыденностью, на самом деле вовсе ей не являясь, и не то, чтобы по-хамски вылезали сквозь ее прорехи, но — выпирали достаточно отчетливо. Люди — глупы, и, если что-то становится привычно-повседневным, то — так и надо, и ничего особенного и уж, тем более, не является предметом для размышления.
— А это?
Он кивнул в сторону странного устройства, состоявшего из черного стеклянного прямоугольника, имевшего около метра по диагонали, заключенного в серую рамку и крепящегося к массивному основанию при помощи гибкой шеи длиной, на глаз, около ярда.
— Телевизор. Тоже Япония. А что, — очень удобно. Пожалуй, куплю себе такой же домой, в Германию. Не знаю, — фыркнул он, — почему бы и нам, в Европе, не делать чего-то подобного. Помяните мое слово, — доиграемся мы со своей спесью и нежеланием учиться...
Гость, прикрыв глаза, — мирно покивал, вроде бы как соглашаясь. Он прекрасно отдавал себе отчет в полнейшей неуместности продолжения разговора в подобном ключе, но ничего не мог с собой поделать: вопросы всплывали один за другим, и каждый — тянул за собой следующий, а то и не один, и не особенно тактичной веренице этой не было видно конца.
— А скажите, мистер, — наконец, проскрипел Айсблау, вместо ответа на очередной вопрос, — нам и в дальнейшем придется называть вас непременно "Оскаром" или "герром Кляйнмихелем"? Когда мы только втроем, это отдает ничем не оправданным лицемерием...
Черт бы тебя побрал. Будь на то его воля, он предпочел бы, чтобы у них попросту не представилось случая называть его хоть "Оскаром", хоть еще как-либо. Равно как и находиться в их компании вообще.
— Понимаете, — он, со светской улыбкой, слегка развел руками, — во всех отношениях лучше, если вы впредь будете именовать меня именно так. Для меня, для вас, и для дела. Да, кстати!
Он подошел к длинношеему телевизору и ткнул пальцем в надпись, красовавшуюся на скошенной передней грани "подставки", слева.
— Мне ни о чем не говорит это название, что за фирма? И, заодно, — откуда?
— Как это "откуда"? Там же ясно написано. По-моему, "Сони" — достаточно известная фирма...
