Кстати сказать, именно ее крысиная стая видимо боялась гораздо сильнее, чем их мечей и стрел. При свете раны на сгибах локтей стали смотреться еще страшнее, но в то же время они почему-то притягивали взгляд. Сам старший сирэ с трудом отводил от девушки глаза. На свету бросалась в глаза странная, какая-то дерганая манера двигаться, но сильнее всего пугала совершенная, неестественная окаменелость. Так сам для себя Макольм обозначил тот необъяснимый факт, что когда Френсис не двигалась и не говорила, ее тело абсолютно замирало, как статуя. Как прекрасная, но неживая скульптура, для которой более естественна неподвижность, чем движение. Даже лицо превращалось в искусственную маску с фальшивыми мускулами; оно становилось мертво...
— Как делиться-то будем? — Деловито спросило неживое лицо, отчего старший сирэ вздрогнул.
— В смысле?
— В прямом! Шеф, ты всегда такой тупой, или сегодня не твоя ночь по гороскопу? — Начала сердиться Френсис. Макольм вздохнул про себя — он не знал, что такое гороскоп, но в чем-то она права — ночь явно не его, это точно...
Девушка принялась загибать пальцы на лапе вожака стаи:
— Я тебе решетку отогнула? Раз. Я вас всех в дом впустила? Два. Я бескровный захват, без единой потери, в одиночку тебе обеспечила? Три. Слышь, шеф? Так и быть, я сегодня добрая. Отдавай мне троих, считая главаря, остальные тебе. Справедливо, разве нет? — И радостно улыбнулась, глядя не на Макольма, а прямо в глаза упомянутому главарю, как будто любимому братику. "Братик" стоял столб столбом, не делая даже попытки пошевелиться. Он производил полное впечатление паралитика.
Зато чуткий нос старшего сирэ ощутил идущий от кого-то из бандюков весьма характерный запах. Такой аромат издают свеженькие висельники — когда петля ломает шею, последним мысленным приказом кишечник освобождается...
Грубо говоря, кто-то из крыс усрался еще до эшафота.
— Нет. Не справедливо! — Чувствуя себя полным идиотом, принялся возражать офицер, краем глаза посматривая на абсолютно потерявших волю от страха крыс. Чем же она их так напугала?! И когда успела, спрашивается? — Это самосуд. Я не могу такого позволить. Их надо судить по королевским законам.
— Да это ж крысы! Они на законы твои чхать хотели! Чего с ними цацкаться, ты начальству скажешь, что было оказано сопротивление, а я тебя в щечку за это поцелую, а? — Предложила Френсис. — Ну, командир! Ну, не ломайся! Что ты, как монашка на сеновале — законы какие-то, еще бы правила приличия вспомнил! У вас в полиции все такие щепетильные?
Но старший сирэ уже успел собраться с духом.
— Все, не все, это к делу не относится! — Он понял, на каком языке надо разговаривать с этой сумасбродной девицей. — Лучше сделаем так...
Профессиональным движением фокусника выудил из ниоткуда новенький двухсторонний серебряный шаккар. Грубоватые пальцы офицера обращались с монеткой на удивление ловко. Крутанул в одну сторону, в другую, показал девушке аверс с изящным профилем королевы, реверс со скалящим зубы гербовым драконом, даже насечку на ребре наглядно продемонстрировал. Френсис взглянула благосклонно-заинтересованно. Неординарный ход был ею оценен.
— Лик — всех забираю я. Герб — половину отдаю тебе.
— Тогда так не честно! — Тут же заспорила Френсис. — Либо всех мне, либо всех тебе!
— Не могу. — Офицер полиции коварно сверкнул глазами. — Я — лицо подневольное, подотчетное, и так иду на большие уступки, а кто ты есть? Ночной кошмар! Тебя и в природе-то не существует. Как же я могу столько правонарушителей отдать ненастоящему кошмару?
По виду Френсис всем, даже бандитам, сделалось ясно, что сейчас она полезет в драку. И все сразу как-то уверовали, что это будет действительно самый настоящий кошмар! Но насупленные бровки девушки вдруг приняли нормальное положение, и на лице ее появилась загадка.
— Дополнительное условие: встает на ребро — вызываем наших хозяев! Нехай они сами, между собой, разбираются! А зависнет в воздухе — отпустим всех на свободу и пойдем пиво пить, я здесь неподалеку неплохое местечко знаю!
Макольм секунду подумал:
— Идет! — И подкинул серебрушку в воздух.
За нею, медленно-медленно кувыркающейся в воздухе и плавно, как лепесток розы, падающей на землю, очень внимательно следили два десятка глаз, причем половина из них — с поистине колоссальным вниманием.
Коснувшись пола, серебряный кругляш завертелся волчком, прожигаемый дюжиной взглядов. Он вертелся, вертелся, вертелся... Вдруг скользнул боком на прогнутую половицу, перекатился, переместился, и остановился вдруг, застряв ребром в какой-то щелке! Взгляды скрестились на нем, как прицелы.
— Это судьба! — Важно сказала Френ. И с нею никто не посмел спорить.
— Ну что тут стряслось? — Одновременно молвили две фигуры, появляясь с противоположных концов одной и той же улицы. Вопросительно взглянули друг на друга, обменялись кивками в знак приветствия. И обратили внимание на собственных подчиненных.
— Френсис?! — С недовольно-устало-раздраженной миной осведомилась первая фигура, по ночному холодку облаченная в долгополый черный плащ.
— Макольм?! — Точно таким же по значению тоном, но с бесстрастным лицом задала вопрос вторая фигура, которой в ее синем мундире из хорошего плотного сукна тоже было не холодно.
Поскольку сказали эти слова они оба одновременно, те, к кому обратились, тоже попытались ответить одновременно. Фразы немедленно перепутались, собравшиеся переглянулись, и Наместник Тьмы знаком уступил право первого рассказа полицейскому офицеру.
Все четверо собрались на улице перед фасадом дома, внутри которого люди Макольма сторожили подозреваемых.
Старший сирэ быстро и сжато изложил суть дела, косо посматривая на хозяина таинственной Френсис. Особых опасений тот ему не внушил, но было в его длинном, худом силуэте что-то неправильное, сквозящее, изломанное. Представляться тот не спешил, лица своего не прятал, и оперативник, умевший сопоставлять факты, сразу же понял, что его начальник отлично знаком с этим бледным высоким типом. Офицер намеренно ярко живописал особенности их проникновения в дом, и роль девицы Френсис в оном эпизоде. Доказательства тому имелись у нее на сгибах локтей.
Никто ничему не удивился. Ник-то...
"Понятно", — офицер сделал себе заметку в памяти.
— Френсис, дополнения или поправки по существу дела есть? — Спросил долгополый, вежливо дождавшись окончания доклада.
— Никак нет, шеф! — По-военному отрапортовала девица. — Товарищ Макольм ухватил самую суть за единственно правильное место!
— Это хорошо. — Одобрил ее шеф. — Это правильно.
— Ничего хорошего и правильного я здесь не вижу, — не очень-то довольно высказался господин Нариа. — Аларик, вам-то что здесь нужно? Вас уже интересуют даже крысы?
— Но вас-то они интересуют!
— Меня они интересуют по долгу службы. Я как-никак начальник полиции. А вас почему?
— А меня просто по долгу, — беспечно сказал Аларик. — Должок у них передо мной. Маленький такой, но вот поди ж ты — принципиальный.
Они одновременно взглянули на навостривших уши подчиненных и одновременно приказали тем уйти обратно в дом. А сами остались на улице. Им требовалось поговорить.
— Ваше присутствие, Аларик, начинает меня нервировать. — Как водится, раздраженно промолвил господин Нариа. — Присутствие не вообще, а в одном конкретном месте, то есть здесь. Как я объясню своим людям, кто вы такой? Кто такая ваша девица? Неужели вам плевать на банальную конспирацию? Тогда как вы еще живы, честное слово, не понимаю.
— Я сам этого порой понять не могу. Везет, что ли... — Похоже, сегодня у де Морральена было игривое настроение. — Господин Нариа, давайте лучше решать вопрос, ради которого мы оба встретились. Как делиться-то будем? Мне эти ребята нужны. Точнее говоря, мне нужна их мучительная смерть.
Он произнес это так просто и легко, что простой человек скорее бы принял эти слова за шутку. Немногие, вроде ближайших сподвижников, смогли бы понять, что шутки тут лишь ничтожная доля...
— Ничем не могу помочь, — отказался полицейский. — Мне нужен демонстративный судебный процесс над этой именно бандой. Извините, господин де Морральен, но я вам их не отдам.
— Гм. — Сказал Аларик. — Понимаю вас, даже хорошо понимаю... Но и вы поймите меня. Мне кажется, мы оба хотим, чтобы они расплатились за одно и то же преступление... Точнее, за одно и то же намерение. Которое им помешали осуществить. Ведь так?
— Мне нравится, как вы старательно пытаетесь не назвать факт своим именем. — С холодной усмешкой сказал полицейский. — Для вас это явно слишком болезненно, и мне интересно, почему. Ведь вы яростно желаете уничтожить их за то, что они чуть-чуть не изнасиловали госпожу Хэлли. Говорят, им помешали в самый последний момент, ее уже практически распяли...
И полицейский в тот же миг увидел, как мгновенно и неуловимо глазу заострились уши де Морральена. Только что были нормальные, человечьи, и тут вдруг вытянулись, стремительно изменив форму.
Совсем незначительная, вроде бы, метаморфоза сделала явным то, что скрывалось.
И почему-то только теперь господин Нариа понял, осознал, что перед ним действительно стоит не человек. А нечто, извините, такое, что никогда человеком не было, и поэтому любые, абсолютно любые человечьи нормы, правила и догмы к нему просто неприменимы. Оно не выше их. Оно просто вне их.
От этого вмиг стало жутко. Продрало по коже потусторонним мелким страхом, неконтролируемым и ничему осознанному не подвластным. Словно бы заглянул краем глаза в бездонную пропасть, и неудержимо захотелось шагнуть туда, и испугался ты как раз этого самого желания...
— Никогда. — Негромко сказал визави господина Нариа. — Никогда больше при мне не произносите этих слов. Иначе вы узнаете, что такое настоящая боль.
Его уши незаметно приняли нормальный вид. Но человек уже запомнил, кто перед ним стоит.
— Но и вы поймите меня. — Собрав в себе силы, ответил полицейский. — Мне нужен показательный процесс над ними, чтобы помочь госпоже Хэлли. Она должна знать, что зло было наказано. Иначе она слишком долго будет оправляться от потрясения.
— Благородно. Теперь скажите, что этот процесс нужен еще и вам, чтоб затенить кое-какие свои грешки. — Хмыкнул де Морральен. Он вновь нацепил, как маску, свое любимое саркастическое лицо.
— Не без этого. — Признал господин Нариа.
— А что их ждет после суда?
— Пожизненная каторга. — Просто пожал плечами Кеш-га. Даже не добавил "скорее всего", или что-то в этом роде.
Наверное, именно эта железная уверенность и убедила Аларика де Морральена.
— Хм-м... Может быть, это будет даже лучше... — Задумчиво промолвил Наместник Тьмы. — Может быть, я слегка погорячился тогда... Смерть — это ведь всего лишь смерть. Мучения должны быть долгими. Но и...
— Что "но и"?
— Есть некоторые нюансы, которых вы просто не знаете, — туманно пояснил Аларик. — Я не могу отдать их вам просто так. Они проходят по моему ведомству более, чем по вашему.
Господину Нариа всерьез стало смешно.
— Помнится, вы говорили про спор торгашей в лавке? Разве сейчас история не повторяется?
— Действительно. Ладно уж, сделаем так. — Принял решение де Морральен. — Я оставляю вам всю банду, но только с тем условием, чтобы она получила самый суровый приговор из всех возможных. Но главаря — этого, как его, Крысюка я забираю. На нем ведь больше всего грехов, не так ли?
— Годится. — Вынужден был согласиться полицейский. — Мне хватит остальных. А что же будет с главарем?
— Увидите. — Пообещал Наместник. — У меня есть намерение пригласить вас на небольшое торжество. У вас ведь вновь появились ко мне некоторые вопросы? Вы получите на них ответы. Уверяю вас.
— Не знаю, когда я буду свободен...
— Вы будете в это время свободны. — Оборвал его Наместник Тьмы. — Вопрос решен. Френсис! — Он позвал в пустоту. — Забирай вожака!
Прислушался к чему-то. Довольно улыбнулся.
— Все отлично. Прошло, как по маслу. Я ухожу, господин Нариа, мы еще увидимся с вами...
Чтобы исчезнуть, ему достаточно оказалось всего лишь выйти из зоны освещения ближайшего фонаря. Шагнул в темноту — и испарился.
Полицейский очень долго глядел на пустое место, что-то пытаясь там высмотреть. Молча глядел. Думал.
Из домика под прицелами арбалетов уже выводили мелких крыс, и с удивительно не подходящим ему понуро-ошеломленным видом выходил сам бравый старший сирэ.
— Господин почтеннейший дьюк, у нас два свежих трупа.
— Как это??
— Она ударила его в грудь маленьким ножом. Но очень точно, длины клинка хватило аккурат до сердца. Взяла умирающего за руку, и просто упала на пол, беззвучно... Я берусь с ходу поставить ей диагноз. Остановка сердца.
— Ну и грыб с ними. Тела захороните. Чтоб не нашли.
— Господин почтеннейший дьюк... Что это все значит?!
Кеш-га обернулся, и его спокойный, ровный взгляд скрестился с непонимающим, потрясенным и, как писали в старых книгах, алчущим взглядом старшего сирэ Макольма Эрениа, верного и старого сподвижника, в котором оставалось лишь чуть-чуть до мощного взрыва. Совсем чуть-чуть до...
— Это значит войну, Макольм. Просто войну.
— Кого? С кем? — Спросил старший сирэ.
Из дома на длинных кусках ткани вынесли два безжизненных тела. Полицейские стояли рядом, плечом к плечу, и молча наблюдали за тем, как синеватый свет горящего газа окрашивает ныряющих в него людей в тошнотворные мертвенные оттенки. Даже живые люди казались в нем, если смотреть со стороны, из темноты, не очень-то свеженькими ходячими мертвецами.
— Наша война. — Сказал господин Нариа. — Внутренняя, гражданская.
— В каком смысле? Я понимаю вас с трудом.
— В прямом. Лучше знаете что? Не хороните их, а сожгите. Как делали кочевники. Говорят, огонь очищает, а земля только прячет...
— Я сделаю, как вы скажете. — Глухим голосом сказал старший сирэ. — Думаю, даже мои ребята не будут сильно возражать. Они кое-что уже видели...
— Прекрасно. — Господин Нариа было развернулся, и...
— Господин Нариа!
— Да, Макольм. — Он простил ему одну эту фамильярность.
— На чьей стороне мы в этой войне?
Такого вопроса Кеш-га не ожидал. Помедлил, просчитал пару последующих реплик, и спросил навстречу:
— Кто это мы, Макольм? Мы — полицейские, или мы — люди?
— Мы — люди. — Твердо сказал старший сирэ.
— Тогда мы должны оставаться людьми. Это значит — быть на своей стороне.
...Тела девушки и бандита сожгли этой же ночью, за час до рассвета. На пустыре за мясной лавкой. Обложили досками, наломанными из ближайшего забора той же лавки, сложили им, как полагается, руки на груди, закрепив несколькими дощечками — трупы, как настоящие, успели окоченеть. Но между ладоней вложили не круглые храмовые свечи, а почти такие же по размеру шарики, начиненные белым фосфором. Командовал своеобразным ритуалом сам старший сирэ.
С тихим шипением вышел из гранаты короткий фрикционный шнур. Пережидая два удара сердца, держал офицер в руке быстро разогревающийся, источающий едкий дым шар, потом снизу вверх подбросил его.
