— Круто! — восхищенно выдохнул мальчишка, проводив зачарованным взглядом захлопывающуюся крышку медальона. — Имея такую забавную вещицу, можно ведь...
Своч прижал к пальцу Гоши свой аккуратно сложенный носовой платок. Не прошло и десятка секунд, как кровь остановилась, а ранка затянулась без следа.
— Нельзя! — пряча платок в недра хламиды, строго отрезал Батлер, даже не дослушав до конца фантазии Каджи. — Этот медальон не для забавы, а для работы. Эх, знать бы еще, какой чародей в седовласой древности додумался создать такие хитромудрые артефакты, и как он добился подобных качеств, тогда б стоило попробовать устранить некоторые побочные эффекты применения "Слезы Химеры".
— Он недолго действует или как?
— Или как, — с неохотой подтвердил Своч. — Если забудешь его снять часа через три-четыре, то рискуешь навсегда застрять в чужом облике. При условии, что повезет, конечно. Но вполне вероятно, ты просто мутируешь в нечто смешанное или даже абсолютно бесформенное. Ну а то, что рассудок при этом потеряешь — тут стопроцентную гарантию даю... Стрижик, твой медальон заряжен, одевай!
Батлер бросил "Слезу Химеры" через комнату, и юноша в кресле, наконец-то перестав болтать от скуки ногами, ловко его поймал, тут же нацепив на шею. Какие еще манипуляции он затем проделал, Каджи не увидел, послушавшись совета Батлера:
— Лучше отвернись. Во-первых, смотреть на чужую трансформацию неприлично, это ж не балаган лицедеев. А во-вторых, зрелище не самое приятное.
Пару минут все присутствующие в комнате сосредоточенно разглядывали стены, потолки или любовались на собственные пальцы, внимательно изучая, насколько успели отрасти ногти, и решая, не пора ли их подстричь.
— Можете расслабиться, метаморфоза закончилась, — с бодрой веселостью в голосе громко объявил Стрижик. — Чего это вы такие сумрачные и напряженные стали, словно ожидаете появления Первородной Тьмари в обнимку с Призрачным Жнецом? А вот фиг вам! Сегодня не обрыбится. Это всего лишь я — Гоша Каджи, собственной персоной. Прошу любить и жаловать. Не возбраняется любить искренне и горячо, а пожалования принимаются в любой удобной для вас форме, хоть златом, хоть серебром, али недвижимостью.
Слышать свой голос со стороны очень странно. Он совсем не такой, каким ты его представляешь, когда сам говоришь. Но изменилось только восприятие, а не его звучание. Нет, Стрижик болтал именно так, как Каджи языком молол бы от нечего делать, сохранив не только стиль выражений, но и интонации, с которыми их произносил. Правда, и от себя кое-что добавил, сделав его более понятным и привычным для окружающих, что было весьма кстати. Ни о каких таких тьмарях местного мира Гоша и не слышал даже, но его-то двойник-предшественник наверняка о них знал. Шутку оценили, скупо улыбнувшись.
А вот смотреть на себя со стороны было не только странно, но и почему-то не очень приятно. Не то ревность к своему же облику взыграла, не то горечь на сердце разлилась, словно у тебя украли бесценную драгоценность. Интересно, а как близнецы на всё это реагируют, постоянно видя рядом с собой самого себя? Или все-таки не самого себя? Но тогда, получается, что копию. И сразу вопрос возникает: хорошую или плохую? Если более лучшую, так завидки наверно берут, а уж коли никчёмную, тогда... Вот встретится Гоша с Янкой, он обязательно у неё поинтересуется насчет её чувств к сестре-близняшке. Удивительно, Каджи уже два года с девчонками общается, но раньше ему почему-то и в голову не приходило выяснить тонкости их взаимоотношений между собой.
Долго беседовать с подсознанием парнишке не дали. Своч открыл еще один медальон и, тут же захлопнув крышку обратно, отложил в сторону:
— Этот мой. Но я "переоденусь" последним.
Следующая "Слеза Химеры" досталась Кобурну, с молчаливой серьезностью продолжавшему охранять дверь, привалившись к ней спиной. Он и на этот раз промолчал, не издав ни звука, пока надевал медальон на шею. Да и после трансформации берёг слова, как будто они у него из чистого золота отливались, и произнесение их граничило с непозволительным мотовством. Два Своча Батлера в одной комнате одновременно — это нечто! Приснись Гоше подобное пару месяцев назад, так выскочил бы из кошмара в реальность в холодном поту, ругаясь почем зря. А здесь наяву происходит — и ничего страшного, мальчик даже зубами не заскрипел от недовольства.
Последний из оставшихся артефактов предназначался, понятно дело, ему.
— Надень медальон на шею изображением наружу, а потом с силой надави на него большим пальцем, чтобы обратная сторона плотно прилегла к коже, — проинструктировал Батлер, протягивая мальчику магический кулон. — И потерпи немножко, Гоша. Ощущения будут не самые лучшие в твоей жизни. Постарайся не кричать, а то переполошишь весь замок. А нам лишние глаза и уши ни к чему, не зря же скрытничаем.
Каджи послушно выполнил сказанное, и едва не нарушил последнюю просьбу кантиля, с трудом подавив крик в зародыше, лишь только глаза от натуги выпучил да рот широко распахнул. Как только юноша нажал на "Слезу Химеры", ему тут же показалось, будто медальон прилип к коже намертво, обжигая, словно раскаленный утюг к груди прижали. Мало того, он еще словно впился в тело множеством иголок, пронзивших едва ли не до позвоночника. А затем Гоша без перехода почувствовал себя куском пластилина в чьих-то сильных руках. Ощущение, что всё его тело мнут, месят, давят, тянут и катают промеж ладоней, вылепляя из одной фигурки совершенно другую, продолжалось три мучительно долгих минуты. В некоторые моменты процесса трансформации ему не то, что закричать хотелось, он готов был диким зверем взвыть, лютым монстром зарычать и, имейся у него таковое, окатить драконьим пламенем изо рта всю комнату, особо тщательно прожарив в огне паразита Своча. Тот не сводил с него пристального взгляда, не отвернувшись, как другие, и чему-то едва заметно улыбался из-под своих щегольских усиков. И когда мальчишка уже готов был вскочить со стула и по-вампирьи впиться зубами в шею кантиля, чтобы разом перекусить ему сонную артерию, тот успокаивающе положил ладонь на его плечо:
— Всё уже закончилось. Успокойся, Гоша. Дыши глубоко и ровно. Боль сейчас исчезнет. С непривычки под конец метаморфозы всегда хочется кому-нибудь морду набить или шею свернуть, по себе знаю. Я в первый раз не удержался и врезал-таки своему начальнику, теперь уже покойному, промеж глаз. Кажется, даже нос ему сломал. Правда, он не обиделся на меня, сказав, что сам виноват, медленно среагировал на бросок... Вот и хорошо, что уже не злишься. Ты молодец, Гоша. Не каждый на твоем месте так достойно держался бы. Это уж потом привыкаешь ко всякому, а сперва...
Пока Батлер говорил, боль и на самом деле постепенно исчезала, словно с каждым произнесенным им словом, похожим на морской прибой, мягко накатывающим на прибрежный песочек, её вымывало из организма. А под конец монолога от страданий не осталось и намека, лишь небольшая усталость поселилась в теле, будто не меньше часа с друзьями в футбол играл, набегавшись до истомы, особо приятной из-за одержанной победы над командой противников. В остальном ощущения радости не доставляли: разуму нелегко было привыкнуть к новой видоизмененной форме своего носителя, к тому же она оказалась далекой от идеала. Больше всего беспокоил и нервировал горб за спиной: маленький, но до страсти мешающий. На Батлера теперь приходилось смотреть из своего сидячего положения исподлобья, скособочившись, вывернув шею до ломоты в позвонках. Вряд ли такой взгляд со стороны казался дружественным, если не сказать больше.
— Вот, можешь полюбоваться на свою временную личину, — мужчина, негромко рассмеявшись, сунул под нос Каджи мамино зеркальце в красивом ажурном окладе с изящной резной ручкой. — Кто на свете всех дряннее, всех горбатей и мрачнее? Скажет зеркальце в ответ: "Ты, конечно, спору нет!".
Зеркало хоть и промолчало, но заговори оно, Своч оказался бы прав на все сто. Выглядел Гоша ужасно. Худющее лицо со впалыми щеками, глубоко посаженные злые глазки под мохнатыми кустами бровей, нелепо оттопыренные уши, будто у Чебурашки, только не такие симпатичные. Прически нет и в помине: на макушке копна блеклых, будто выгоревших на солнце, спутанных волос, по всей вероятности вымытых в последний раз в прошлое лето нежданно нагрянувшим ливнем. Зубы темные, неровные и подгнившие, точно покосившийся забор заброшенного дома в глухой деревеньке. А вот губы непропорционально пухлые относительно остального лица. Или это привычка так их недовольно оттопыривать?
— Понравился видок? — уже с участием поинтересовался Батлер. — Даже если нет, то придется потерпеть. Зато теперь никто не посмеет подумать, что увидел Тень Короля, даже если вы лбами столкнетесь.
— Писаный красавец, кто бы сомневался, — Каджи хотел пошутить, произнеся фразу с легким юмором, но услышанный голос неприятно поразил. Интонации получились совершенно другими: глухо ворчащее раздражение, ловко замаскированное напускным безразличием и изрядно сдобренное шепелявостью.
— Так и задумывалось, — Своч с серьезным видом кивнул головой, отреагировав на то, как было сказано, а не на то, как задумывалось. — На бродяг, калек и попрошаек люди стараются меньше пялиться, словно одним взглядом на них могут сглазить свою собственную судьбу. Потому такие образы наиболее удачные для маскировки: встречные глаза в сторону отводят, и даже просить об этом не приходится.
Мужчина накинул на шею цепочку последнего оборотного медальона, сразу нажав на него. Гоша отвернулся в сторону, но не полностью, на сей раз краем глаза продолжая наблюдать за превращением кантиля в другую личность. Как ему померещилось, тело Батлера на некоторое время словно вскипело, запузырившись мелкими подкожными выпуклостями на лице, руках и видимой части груди, выглядывающей светлым треугольничком из бесформенной хламиды. А потом так же внезапно кипение прекратилось, оставив после себя совершенно иного человека. К удивлению юноши, рядом с ним теперь стояла древняя старуха, ощерившая рот в беззубой улыбке. Зубов во рту осталось меньше трети от первоначально имевшихся в наличии. Длинные седые космы неряшливо ниспадали на плечи жидкими струйками. Узкое, изможденное лицо смотрело на мир подслеповатым взглядом блеклых глаз. Тонкие бесцветные губы резко очерченного рта, длинный крючковатый нос, малость изогнутый влево, словно после перелома. Сухая, вся в пигментных пятнах, кожа выглядела обветренной и казалась привычной к любой непогоде. Крупная родинка на корявом треугольнике подбородка с торчащим из центра длинным черным волоском очарования Свочу не добавляла. Собственно, если бы он в таком виде решил поучаствовать в кастинге на роль Бабы Яги, то и без грима переплюнул бы всех остальных претендентов. Роль у него, можно сказать, в кармане. А режиссеры фильмов-сказок в очередь записывались бы, да хороводы вокруг него от радости водили б, коли согласится поучаствовать в съемках.
— Подымайся, внучок, нам пора восвояси убираться, — гнусаво прошамкала старуха, для вхождения в образ поясно поклонившись Софье Каджи. — Странно, как нас вообще допустили пред светлы очи княгинюшки, да будет жизнь её долгой, а дни легкими и радостными. А ну пошли, кому сказала! Ишь, расселся тут, словно гость долгожданный...
— Лицедей из тебя, Свочик, знатный бы вышел, — похвалила женщина, поднимаясь с кровати и направившись не к двери, а к камину. — Такой талант зря пропадает на королевской службе!
— Так мы, матушка, Ваша Светлость, не играем, — проскрипела старуха, заковыляв вслед за княгиней. — Это наша жизнь такая нескладная, судьба неприкаянная, доля горемычная. Подайте грошик на хлебушко, коли не жалко?
— Вас же с внуком, кажется, уже покормили? — улыбнулась Софья, нажимая пальцами на глаза змея на гербовом щите. — Обжорство — дорога неправедных, ведущая в вечную тьму. Как и другие излишества.
— Кормили? Вона как!.. А я и запамятовала. Совсем безмозглой становлюсь. Старость — не медовый пряник: вкус горчит, да и жуется без охоты.
Глаза змея утопились внутрь щита. Послышался глухой щелчок, и часть стены вместе с камином бесшумно повернулась вокруг своей оси градусов на тридцать, приоткрыв щель в тайный ход, темный и неприветливый.
— Идите. И не забудь о своем обещании, Свочик!.. Вам направо. Шагов через тридцать на стене увидишь треснутый по диагонали блок. Надави на его верхнюю часть, и пред тобой откроется плита в полу, скрывающая лестницу. Она ведет в подземелье замка, а проход прямо только этот этаж охватывает, но он вам не нужен. Ну а внизу сам разберешься. Надеюсь, еще не забыл наш тайный лаз на пустырь за замком?
— Помню, Софьюшка. И не беспокойся ни о чём. Ничего страшного с твоим сынком не случится. Пошли, Гоша.
Каджи, проходя мимо мамы, остановился, только сейчас осознав, что его лишили возможности попрощаться с сестренкой. То, что Ирги не было среди провожающих, оказывается, сильно его расстроило, задев за какую-то болезненную струнку в душе.
— Мам, а почему сестру не разбудили. Я хотел бы с ней тоже попрощаться. Когда еще увидимся с ней?
— Боюсь, Гоша, если бы Ирга тут была, то тебе и прощаться с ней не пришлось бы, — с хитрой улыбкой вздохнула Софья. — Ты сколько на этот момент её желаний должен исполнить?
— Кажется два, — не совсем уверенно произнес юноша, начиная понимать суть дела.
— Вот видишь! Игра — игрой, но своё слово нужно держать. Мы оба хорошо знаем твою сестренку. Тебе пришлось бы или остаться здесь, что невозможно сделать в силу важных причин для твоего отъезда, или взять Иргу с собой в Маград, куда я бы её не отпустила. Безвыходное положение получается, так что пусть лучше досматривает сны. Я потом что-нибудь правдоподобное придумаю, чтобы оправдать твой поспешный отъезд без прощания с ней. Даже если и обидится, то быстро отойдет, немножко поплакав. Ничего страшного. А теперь ступай, Своч уже начинает нервничать. Да хранит вас Единый!..
Каджи печально вздохнул и шагнул в темноту тайного хода, которая через миг стала кромешной, когда стена с камином вернулась на свое законное место. Спустя секунду Батлер щелкнул пальцами, и над его головой возник небольшой шар, разогнавший мрак своим бледно-голубым мерцающим светом. Своч медленно направился по узкому проходу вперед, негромко отсчитывая шаги и разглядывая стены. Гоша пристроился следом за кантилем. А светящийся шарик, точно привязанный, летел над ними, зависнув в полуметре от макушки Батлера. Первые шаги на пути в столицу оказались далеко не торжественными и праздничными. Воздух был пропитан запахом застарелой пыли. А из всех украшений Каджи запомнил лишь густую бахрому паутины, гроздьями свисающую со сводчатого потолка.
Глава 25. Ушастое пополнение
— Есть хочется, — ненавязчиво пожаловалась Айка. — Я бы сейчас могла с легкостью целую сковородку жареной картошки умять в одиночку. Хотя нет, с вами тоже поделилась бы...
— Потерпи еще немного, девочка, — Натока, которую на месте возницы в очередной раз заменила Мерида, дав женщине отдохнуть, приподняла голову с охапки соломы, так и не сомкнув глаз в тряской повозке. — До Великих Грязищ по моим прикидкам осталось уже совсем недолго ехать. А там будет тебе и еда, и нормальный отдых.
