— Главное, быть осторожным и не касаться цепей... и хоть тебе больно, не так ли, очень больно, но облегчение все же приходит, — глаза ларийца соглашались, ужас в них сменялся отчаянной надеждой. — Боль уходит, но ненадолго... она вернется, потому что цепи никуда не делись.
— Можно ли их убрать? — заинтересованно и холодно спросил Лан.
Рэми вдруг понял, что целителю душ вовсе не жаль ларийца. Что виссавиец наблюдает за исцелением с холодным, исследовательским интересом, впитывая в себя каждую мелочь, чтобы потом, уже оставшись одному, попытаться ее продумать и восстановить самостоятельно.
— Я могу, ты — нет, — так же спокойно ответил целитель судеб. — И я не буду. Цепи даются в кару. А кару человек должен отработать сам, а не путать в это дело виссавийцев.
Целитель судеб резко поднялся, и лариец оказавшись свободным, подполз к его ногам, целуя носки белоснежных сапог:
— Избавь меня от этого... не могу... что хочешь сделаю...
— Что хочу? Ты, жалкое животное думаешь, что способен удовлетворить мои желания? — засмеялся древний дух. — Да мне на тебя смотреть противно. На всех противно, кроме него, — целитель показал рукой на Рэми. — Лишь носитель для меня важен. Ради него вам всем помогаю. Ради него и убью вас всех, если он захочет, не моргнув глазом! И не смотри на меня так, Рэми... мой папочка все предусмотрел. Как связал он узами богов тебя и Мираниса, так и крепко привязал меня к тебе... так что желаешь, мой мальчик? Убить ларийца или пусть еще помучается?
— Помоги! — выдохнул вновь лариец.
— Научи нас помогать таким, как он, — ответил Рэми, глядя на свое тело, в котором теперь томилась, как в темнице, гордая душа целителя судеб. Существа, которое было и умнее, и сильнее их всех, которому не нашлось нигде места, ни в их мире, ни в мире богов. Существа безумно одинокого и... Рэми выдохнул, безумно несчастного.
— Вам все давалось слишком легко, — внезапно отвернулся от Рэми целитель судеб, будто само сочувствие носителя было древнему духу неприятно. — Оттого вы и забыли. Мгновение боли, и почти любая болезнь уходит, навсегда. Но если болеет не тело, а душа, ваша магия, по сути, бессильна, потому что вы хотите всего и сразу, а время или силы готовы тратить лишь на таких, как она, — целитель показал на забытую всеми, все еще окутанную цепями целительницу. — Научитесь видеть цепи, это не так уж и сложно. Научитесь терпению. Создайте для таких, как он, убежища, где будете медленно, шаг за шагов истощать их цепи... И пусть больной молится вашей богине, если это необходимо. И пусть сам работает над своим покаянием... а если не может... тогда и ты, Рэми, ему не помогай. А теперь вернись ко мне, — целитель протянул Рэми ладонь, но маг лишь упрямо шарахнулся от своего тела, продолжая:
— Еще не все. Освободи от цепей целительницу. Ты сказал, что можешь. А ей не в чем каяться.
— Помимо гордыни? — усмехнулись Рэми его собственные губы. — Что она своевольно вмешалась в дела богов?
Рэми гордо вздернул подбородок и вдруг понял, что все в комнате вздохнуть лишний раз боятся, наблюдая за их диалогом, вслушиваясь в неожиданно мягкие нотки в голосе целителя судеб, и в упрямые — в голосе Рэми. Рэми был единственным тут, кто не испытывал мистического ужаса перед сыном самого Радона, он был единственным, кто вдруг почувствовал себя равным древнему, мудрому богу, который по прихоти отца испытывал к наследнику Виссавии слабость.
— Я прошу... — прошептал Рэми. — Ты сам сказал, что исполнишь любую мою просьбу. Скинь цепи с матери моего друга... ты же знаешь, у меня не так и много-то этих друзей.
— Ты слишком добр... И упрям, — ответил целитель судеб и шагнул навстречу Рэми. — Но это тело начинает уставать. Без твоей души оно быстро слабеет, как и слабеет душа Рэна... вернись ко мне...
Рэми вдруг почувствовал, что не может двигаться. Его и чужое тело вдруг оказалось совсем близко, его и чужие губы улыбались тепло, его и чужие пальцы касались щеки, прожигали прикосновением насквозь, вспыхивая внутри красным цветком боли. Весь мир вдруг исчез, растворился в темноте. Зато... не было больше угнетающей силы хранителя смерти, лишь чистый, белоснежный свет, да синее море внутри... и ровное дыхание духа целителя судеб где-то в глубине сознания.
В то же мгновение где-то вдалеке упала на кровать мерцающая чистым зеленым светом фигура. Рэми знал, что целительница мирно спала. Знал, что завтра она проснется отдохнувшей и полностью здоровой. Но сам он устал.
— Возвращаемся в замок, — сказал он, входя в переход. И тотчас, наткнувшись на край стола, тихо выругался. Еще один синяк. Впрочем, одним больше, одним меньше.
— Я помогу, — мягко сказал невесть как оказавшийся рядом Рэн. — Не надо кривиться, Рэми... скоро тебе уже не понадобится моя помощь. Ты же знаешь.
— Знаю... а теперь... спать.
Уже укладываясь в кровать, Рэми вдруг подумал, что много спит в последнее время. Слишком много. Кто-то снял с него сапоги, укутал одеялом. Холодные пальцы коснулись пылающего лба, скидывая липкую от пота прядь.
— Спасибо, — проводил его в сон тихий шепот Рэна.
Глава 8. Мне очень жаль, мой мальчик
Рэми откинул голову, позволяя харибу смыть пену с его волос. Закрытые глаза слегка пощипывало, тонкие пальцы Эллиса мягко массировали, успокаивая, потом прошлись с губкой по плечам, намыливая кожу пахнущей мятой свежестью пеной.
— Встань, мой архан, — попросил Эллис.
Губка начала тереть спину, мягкие, массирующие движения прогоняли сонливость, зажурчала льющаяся из кувшина вода, смывая мяшкую пену с плеч и спины.
— Кто-то пришел, — насторожился Рэми.
Эллис укутал архана в мягкую ткань, которая быстро впитывала бегущие по коже капельки воды. Внезапно повеяло холодом — кто-то, обладающий ярко-синей аурой, откинул полог, укрывающий нишу с ванной от спальни, и, приблизившись к Рэми, приказал Эллису:
— Оставь нас.
Хариб как всегда дождался кивка Рэми и вышел. Рэми тихонько вздохнул. Если аура виссавийцев была разнообразной, то все кассийские маги были окутаны ярко-синим сиянием. Все, кроме, почему-то Рэми...
— Ты не мог сказать? — начал с упрека учитель.
— Ты устал, я просто думал... что подожду.
— Арам сказал мне, что ожидание было опасно...
— Ты разговариваешь с Арамом? — нахмурился Рэми.
Учитель подал телохранителю тунику и помог Рэми натянуть ее на еще влажное тело. Рэми самостоятельно завязал на талии пояс и, ощущая под ногами теплый, толстый ковер, вышел из ниши. Он уже достаточно изучил эту комнату, чтобы не натыкаться на предметы, а другие достаточно изучили его слепоту, чтобы оставлять предметы на строго определенных местах. И нужное Рэми кресло ожидаемо нашлось у окна, от которого тянуло свежестью и мокрой травой.
— Сиди смирно, — сказал Вирес.
Рэми послушно запрокинул голову, позволяя пальцам учителя мягко наложить на веки слой покалывающей кожу мази.
— Виссавийцы зовут тебя на совет.
— Знаю. Но хочу услышать... что ты скажешь, учитель?
— Я не могу за тебя решать, Рэми...
— Как не мог сделать из меня настоящего телохранителя? — пальцы Виреса дрогнули. — Мне тут подумалось... каким чудом я более ли менее умею пользоваться своей силой, владею боевой магией, в меня почти силой впихивали дипломатию и чужие языки... но я совсем ничего не знаю о ритуале воскрешения...
— Тебе надо было изучить так много, а времени было так мало. Мы надеялись, что этого не понадобиться, — ровно ответил учитель. — Твои знания боевого искусства помогли тебе выстоять против Алкадия, защитить Мираниса, а, вместе с тем, и других телохранителей, так на что ты жалуешься? И вождю выдали тебя не мы...
— Хотя хотели бы...
— Может, и так. Наследный принц чужой страны под нашей властью это да, великолепный козырь в политике, но с другой стороны... и огромная ответственность. Не дайте боги, с тобой что-то бы случилось... а ведь не раз ты был у грани... Мы, увы, не могли тебя защитить.
— Алкадий хочет именно меня, а не Мираниса... не я ли навлек на принца опасность?
— Ты ошибаешься, Рэми. Алкадий жаждет Виссавии. А для этого ему нужна Кассия под каблуком. Мне очень жаль, что, несмотря на мои уроки, ты этого не понимаешь...
— И, тем не менее, он виссавиец...
— Я закончил, — сказал Вирес. Где-то вдалеке полилась вода — маг умывал руки. Рэми поднял голову и вдруг сказал:
— Что же, я пойду на совет... Я поговорю с виссавийцами. Только не обещаю, что разговор будет для них легким.
— Я и не просил от тебя этого обещания. Что бы ты не решил... я останусь если не твоим учителем, то твоим другом...
— Дружить с принцем соседнего государства выгодно для Кассии?
— Дружба это веление сердца, — ответил Вирес. — Выгодно — это союз, партнерство, о котором пока и речи быть не может. Не так ли? И разве кто-то от тебя просил этого союза? — Рэми вздрогнул. — Вот именно, Рэми. Разве тебя попросили хоть раз сделать что-то для Кассии? Использовать свое влияние на вождя? Тогда почему ты бросаешься такими словами? А теперь позволь удалиться... мне надо навестить Мираниса. А тебе — отдохнуть. Когда проснется принц, покоя тебе не дадут. Ты же понимаешь, что все, происходящее сейчас, это только затишье перед бурей.
Скрипнула дверь. Рэми прикусил губу, откинувшись на спинку кресла. Учитель был прав, увы.
За окном зашелестел теплый дождик. В дверь тихо постучали. Рэми, вовсе не желая с кем-то разговаривать, все же ответил:
— Войдите.
Появившаяся в темноте ярко-белая аура заставила Рэми медленно подняться с кресла. Гость молчал. Пошатываясь, Рэми попятился к окну, и, наткнувшись на край стола, шумно выдохнул. Ну и чего он испугался? Вождя? Дяди? Все равно ведь придется начать этот сложный для всех разговор, все равно придется объясниться... рано или поздно.
Белое сияние приблизилось. Холодные пальцы коснулись подбородка, заставляя повернуть голову.
— Ты нас напугал, мой мальчик, — прохрипел вождь.
— Не все умеете лечить?
— К сожалению... как ты?
— Бывало лучше... — Рэми резким жестом высвободил из пальцев дяди подбородок и, отвернувшись, выдавил:
— Что вы сделали с тем ларийцем?
— Думаю, что ответ тебе не понравится, — ровно ответил вождь. — Мы оставим его в клане... но лишь для того, чтобы научиться видеть цепи и лечить таких, как он...
— Я предстану перед советом, — прервал его Рэми.
— Совет подождет.
— Чего? — удивился Рэми. — Мои глаза не видят, это правда... но мой разум остался прежним. Я предстану перед советом. И ты мне в этом поможешь.
— Не в этом одеянии...
— Я думал, для вас не важны одежды...
— Важны, Рэми. Разрешая тебе носить мои цвета, я ясно даю понять совету и другим виссавийцам, что я тебя принял. Что наша богиня тебя приняла. Позволишь мне?
— Разве я могу тебе что-то позволить или нет? — хрипло ответил Рэми. — Я всего лишь гость, кассиец...
— Ты — моя семья, — тихо ответил вождь. — Мой долгожданный наследник. Ты — моя гордость и моя боль... Ты — моя совесть. И ты это я, каким я мог бы быть, да не сумел... или не захотел... И да, ты тот, кто может мне отказать. Если захочет. Позволишь помочь тебе, Рэми?
Рэми вновь прикусил губу и тихо ответил:
— Позволю... вождь...
— Назови меня по имени, мой мальчик.
— Зачем?
— Я хочу знать, что ты мне доверяешь... что ты принимаешь меня... Назови меня по имени...
— ...Элизар... дядя... я не могу до конца довериться тебе, еще нет...
— Понимаю, — в голосе вождя зазвучали незнакомые доселе теплые нотки. — Я помогу тебе собраться на совет, Рэми. И я открою для тебя свою душу, чтобы ты меня "увидел", чтобы научился мне доверять, мой мальчик.
Рэми лишь грустно улыбнулся. Он позволил усадить себя за стол. Скрипя сердце, наступая на горло гордости, позволил себя накормить с ложечки (удивляясь, что сегодня виссавийцы принесли для него кассийскую пищу и даже столь ненавидимое ими мясо), позволил провести салфеткой по подбородку, стирая капли соуса.
— Встань, Рэми, — не приказал, попросил вождь.
Рэми медленно поднялся. Вождь помог ему стянуть через голову тунику и стало вдруг очень холодно. Зашуршала где-то рядом ткань, окутала тело Рэми серебристым сиянием...
— И тут магия, — тихо прошептал телохранитель.
— Церемониальный наряд, Рэми, — ответил вождь. — Подобный надевал твой дед, когда входил в первый раз в совет... И твой прадед помогал ему облачиться так же, как помогаю теперь тебе.
— А ты...
— Я вошел в совет слишком рано, — Элизар повязал на талии Рэми широкий пояс. — И слишком поздно... я был напуганным мальчишкой, у которого несколько дней назад погибла вся семья. Я был полон боли и ненависти ко всему миру.
— И недавно ты был таким же...
— Возможно, Рэми, — ответил вождь, расчесывая его волосы. — Но тебе я не позволю стать таким же... Ты со мной пройдешь все ритуалы и ты будешь готов стать вождем Виссавии, связать свою душу с богиней.
— Даже если я этого не хочу...
Вождь некоторое время молчал, прежде чем ответить. Голову охладил тяжелый венец, рука вождя легла на плечо:
— Я не буду тебя заставлять, ты сам решишь... но ты должен быть готов, понимаешь?
— Это все напрасно.
— Может быть.
— И ты упрям.
— Мы оба упрямы. Ведь мы из рода вождей... Рэми. Другие править Виссавией не могут.
— Я не буду править Виссавией...
— Как скажешь. Идем.
Там, по другую сторону перехода, ему сразу же подставили плечо, осторожно подталкивая в нужном направлении. Там голые ступни холодили камни. Там яркими, разноцветными пятнами вспыхнули в темноте ауры коленопреклонных советников. И тишина... боги, как же он ненавидит тишину...
— Откройте окна, — тихо попросил Рэми. — Я хочу услышать ветер.
Никто не шелохнулся, но темнота вдруг наполнилась едва слышными шорохами и едва ощутимыми запахами. Стало гораздо легче, и Рэми послушно сел на ступеньках трона, на котором разгоняла тьму фигура Элизара. Вождя. Дяди.
— Где я?
Вопрос был дурацким, Мир и сам это сознавал, но ничего умнее в голову не пришло, а молчать уже надоело. И лежать неподвижно, ожидая, пока перестанет расплываться перед глазами — надоело.
Мир вообще не любил болеть. Вернее сказать, и болел-то пару раз: первый, когда подрался в трактире, был ранен и провалялся в доме Гаарса, второй — вот теперь...
— Мы вернулись в Виссавию, — ответил кто-то.
Ответ дошел до Мира не сразу... больно уж раскалывалась голова. И некоторое время принц усиленно вспоминал, кто это "мы" и что такое Виссавия?
Пока он вспоминал, к его ладони прикоснулись чужие губы, и что-то капнуло на пальцы...
— Лия, — узнал Миранис, всеми силами пытаясь собраться.
Изображать раненого лебедя перед молодой женой Миранису не хотелось. Злость на телохранителей, что позволили дойти ему до такого состояния, мигом прояснила туман в голове, и принцу стало гораздо легче.
— Очнулся, хороший мой, очнулся! — плакала Лия.
Ее лицо, столь милое и желанное, с каждым биением сердца становилось все более четким. И вот Мир уже разглядел и родинку не ее виске, и непослушный локон, что выпал из идеальной прически арханы. Нет, такой Лия Миру откровенно не нравилась, и принц поднял руку, чтобы высвободить ее пышные, черные волосы из плена серебряной сетки.
