Стрелки были обучены и взаимодействию с конницей.
Каждый из них был отлично индивидуально вооружён и защищён. Каждый имел 'турий' лук, три тетивы, три колчана стрел по тридцать в каждом, кольчугу, а поверх кожаный до колен доспех с вшитыми стальными нагрудными пластинами. Шлем с мисюркой, длинный боевой нож, похожий на акинак, секиру, три сулицы и прочные кожаные щиты, которые при стрельбе из лука находились за спиной. В общем, это уже была не толпа, а хорошо выученная боевая единица, отряд, который мог остановить и обратить в бегство тысячную конную орду степняков.
То, что смерды жили общинами, было их преимуществом, как в ратном, так и мирном деле. Только благодаря общинному проживанию и соответственным законам совместного проживания, удалось сочетать мирный труд с военными дозорами раннего оповещения, благодаря которым крестьяне успевали во всеоружии и едином строю встретить врага. Так обстояли дела на нашем участке границы, такими же они были и на соседних заставах и весях. Кстати, дозоры наладили очень простую и действенную взаимосвязь друг с другом, вследствие чего помощь от соседей могла придти значительно раньше самого врага. Обучились крестьяне и конному бою, благо в лошадях недостатка уже не было. Объединенными усилиями трёх застав и сводных отрядов стрелков, уже можно было 'пободаться' и с пятитысячным кавалерийским корпусом печенегов, что было большой редкостью при набегах на Русь. Поэтому к весне считалось, что на данном участке граница окажется 'на замке'.
Но самым для меня отрадным оказалось то, что никто не побежал с докладом в Киев о проделанной работе. Сделали то, что должны были сделать. Обезопасили себя и Русь, — здорово! Радуйтесь люди добрые!
Одно было плохо, что за зиму, я мало времени уделял своим воспитанникам и товарищам по оружию. Часто пропадал незнамо где, мало общался. Ходил, как потерянный, замкнулся, отвечал невпопад. Но, видимо, на то и друзья, соратники, чтобы не токмо трепаться, а и понимать промолчать, когда это необходимо. Все на заставе знали, что я общаюсь с лесными Хозяевами, да я и не скрывал этого. И все верили, что если Никита пропадает целыми днями в лесу, значит так надо, значит что-то "уцепил" и докапывается до сути. Ему польза, а, значит, в конце концов, и всему делу к пользе будет, потому как, Никита, человек не жадный, знанием и умением поделится, только смоги это всё понять и перенять.
Я, действительно, не собирался таиться от своих и, со временем, не спеша, хотел научить их, хоть толике того, что постиг сам. Этой самой толики им хватило бы на многое. К сожалению, я не умел тогда, не очень умею и сейчас, как 'Потусторонние', за короткий промежуток времени передавать огромные биты программы самообучения живого существа. Сейчас, когда я нахожусь уже в своем мире, программы обучения и самообучения, уже существуют, но они ещё не очень эффективны в сравнении с наработками 'Потусторонних'.
Ну и ничего страшного, 'не Боги горшки обжигали'! Пробьёмся!
Однако передачу знаний и опыта, мне приходилось откладывать до лучших времен. Следовало собираться в дорогу, потому что Святогор скоро должен был пробудиться ото сна, а времени на его бодровствование, отводилось совсем немного. Не хотела Мать Сыра Земля, чтобы топтала её такая тяжесть, да и боязно ей, видать, было: а, что если и вправду найдёт этот супербогатырь заветное кольцо, ухватившись за которое, сможет перевернуть весь мир вверх тормашками. Пантеон Небожителей от такой перспективы тоже был не в восторге, потому Святогору было отведено всего два часа на прогулку, с последующим погружением в сон на очередные сто лет.
Мне, соответственно, тоже отводилось два часа на то, чтобы повстречаться и познакомиться с богатырём, да ещё и расположить его к себе, чтобы тот захотел рассказать мне о Чёрном Велете (Волоте), его слабых сторонах и возможности остановить его всесокрушающую силу.
Нет, я не готовился специально к этой встрече, но постоянно, изо дня в день, мысленно разговаривал со Святогором, доказывал ему, увещевал его, пытался убедить богатыря рассказать мне всё без утайки о моих перспективах. В мысленных монологах так и не удавалось найти достаточно веских аргументов, чтобы разговорить великана, а до встречи с ним оставалось чуть больше месяца. Я уже не раз закидывал свой 'глаз' в Кавказские горы и приметил три места, которые напоминали окаменевшие изображения человека на коне, но абсолютно не был уверен, что одно из них в один прекрасный момент вдруг оживёт. Теоретически, существовала возможность, что супербогатырь появится в другом месте. Поэтому я не оставлял попыток обследовать и другие места, которые, хоть смутно, напоминали бы великана человека и его богатырского коня.
С приближением дня, судьбоносного для меня, да и не только для меня, я всё больше нервничал и всё чаще отлучался с заставы в лес, бесцельно блуждая по нему. Не раз меня охватывало чувство 'безнадёги', что всё напрасно, что я не смогу не только расспросить Святогора о Чёрном Волоте (Велете), но даже заговорить с ним. Кое-как мне удавалось подавлять чувство отчаяния, но на следующий день всё повторялось вновь. И чем ближе становился день моей встречи с великаном, тем хуже я себя чувствовал.
Перебороть моё состояние мне помог неожиданный приезд Ватажки. Прискакал он один, денька на два, безо всякого повода, просто повидаться, а рассказал столько новостей, что я их потом переваривал целую неделю.
После радостных объятий и похлопываний, Ватажка, я, Ридгар, Вышата, Ратмир, Фарлаф, Любомир и Аспарух быстренько накрыли стол, выставили закуски и медовуху с пивом. И пошли сначала здравицы, а затем и разговоры о делах столичных, да и местных. Но больше всего слушали Ватажку. А тому было что рассказать.
— В стольном Киеве неладное творится, — начал рассказывать Ватажка. — Ещё до зимы, что-то страшное случилось с воеводой Сфенальдом. Человек за одну ночь превратился из богатыря и воеводы в старика, насквозь пропитанного злобой и жаждой мести. Первое время князь Ярополк был ошеломлен такими резкими переменами в нем, старался успокоить его и взбодрить, но тщетно. Сфенальд не реагировал на увещевания князя, а продолжал давить на него, чуть ли не требуя от своего воспитанника, покарать смертью княжича Олега.
Но вы же, за исключением Аспаруха, все знаете, как Ярополк любит своего меньшего брата.
Поэтому князь, потерпев с месяц, чуть ли не ежедневные требования своего старшего воеводы, стал, постепенно отдалять его от себя, но одновременно приблизил к себе Ватажку.
— Князь Ярополк, хороший, умный человек, но, чтобы быть Владыкой Киева, его характера не хватит, — с болью произнес старший кмет.
— Ну, а Сфенальд, добьётся своего, как думаешь? — спросил Вышата.
— Трудно сказать, я не провидец. Могу сказать одно, что Ярополк любит Олега, но воевода его выпестовал, поэтому князю понадобится весь его характер, чтобы противиться Сфенальду. Как долго это противостояние будет существовать, — не знаю. Пока могу сказать твёрдо, что в ближайшее время Ярополк не уступит, потому как нет никаких известий о Люте. Никто не знает где он и что с ним. Но моё мнение таково,
— Люта уже нет на этом свете.
Ватажка проницательно поглядел на меня, но я выдержал взгляд со спокойствием камня. Ни один мускул не дрогнул у меня на лице, даже не сморгнул. Первым не выдержал мой приятель, переведя свой взгляд на Вышату. Наше переглядывание не укрылось от проницательных Ридгара, Ратмира, Любомира и Аспаруха. Вышата с Фарлафом не заметили ничего, а те, кто заметил, промолчали. Мы 'тяпнули' ещё по чарке и разговор перевелся на дела пограничные.
— Слушай, Никита, а этих четверых бойцов я совсем недавно видел у Сфенальда, — вдруг неожиданно произнес Ватажка.
Я сразу понял, кого он увидел, но с ответом поспешил Ридгар:
— Мы все знаем этих великолепных воев, они были вместе с нами в том осеннем сражении со степняками. После этого уехали, сказав, что у них есть ещё незаконченное дело в Киеве, но обещали вернуться. И обещание сдержали. У нас им здесь вольготнее, по всей видимости.
— Я их видел у Сфенальда, они ему что-то там привозили, но быстро уехали из столицы. Я думал, что получили очередное поручение от него, а они, оказывается, к вам на заставу поспешили. Ну, чудеса, да и только!
— А мне вот, нравятся такие мужи! — встрял в разговор Вышата. — Настоящий воин всегда должон держать своё слово. Нам только такие и нужны здеся, а болтуны пущай в столицах подолами полы метут.
— Ну, старшой, твои слова я и на свой счет принять должен? — с деланной обидой в голосе, произнес Ватажка.
Вышата хмуро посмотрел на него и произнес:
— Ты мне, тут, из себя обиженного-то не строй, знаешь ведь, как я и все здесь сидящие, к тебе относятся. Потому ты к нам и приехал, что у тебя самого душа не лежит к ентим столичным мерзостям. Скажи, что не так?
— Да так, так, только не могу я бросить Ярополка. Он же, как дитя малое, наивное. Доверчив, а Сфенальд ему уже все уши прожужжал, что, если и не сам Олег, то его окружение, настроили княжича отделиться от Киева. Ярополк ко мне, правда ли? Я в ответ, что нет, ничего такого не заметил. Что обязательно бы заметил, если кто из Олеговой свиты, что-то замыслил. Сфенальду кто-то донес, тот в ярости ко мне подступил и спрашивает:
— Правда ли, что ты князю супротив меня говоришь? Опорочить меня хочешь в его глазах?
Я ему в ответ, что ты батюшка-воевода, и в мыслях не было. Просто князь меня спрашивал, что я приметил в древлянской земле, ну я и ответил, что никаких настроений спроть него не заметил. Мне, воевода, не с руки, что-то измысливать.
— А, вот мои доглядчики, доносят, что в столице у древлян смута, что большинство за отделение их земли от Киевской, — закричал на меня Сфенальд. Я ответил, что ему, отцу родному, конечно, лучше ведомо, но только князь спрашивал, что я приметил худого? А худого на дворе княжича, мне увидеть не пришлось. Да и не может вьюнош замысливать дурного! А он мне:
— Как же, углядел, не может! А вот как сможет?
— Наветы это воевода, кривду тебе доносят. Сам княжич и его окружение честные воины. Кто-то поссорить хочет Князя Киевского с его братом.
— Это ты, Ватажка, на кого намекаешь, на меня, что ли? — взъярился на меня Сфенальд.
— Нет, — говорю. — И в мыслях не держал такого. Но кто-то рассорить хочет Святославичей. Может то происки Владимира? Или Византии?
— Нет, Владимир сам недоросль, а Византии ни Ярополк, ни Олег не страшны. Они не их отец, Святослав! Нет, здесь, если и есть оговор, то только свои же и плетут его. А вот зачем?
— Мне трудно судить, — говорю, — я воин, мечом послужить могу, а в князевы дела нос совать мне не с руки.
— Ну-ну, — говорит мне воевода. — Коль тебе не с руки, тогда вали-ка ты отседова, да о нашем разговоре помалкивай.
Так мы и расстались. А мысли-то одолевают, покой потерял, потому как понимаю, что если удастся кому-то рассорить Святославичей, конец Руси, сожрут, растащат по клочкам, а сами потом задницы всем лизать будут, да своих же людишек изводить поборами.
— Ну, а коли Сфенальд власть к рукам приберет, неужели не удержит? — поинтересовался я.
— Сфенальд, конечно, сильный правитель, — заговорил Ридгар. — Но он не из русов, да и в жилах у него нет ни капли крови рекса. Ему власти, сидя на престоле, не удержать. Ему нужен послушный во всем Рюрикович, то есть, Ярополк. Но только он один, потому что остальные Святославичи для него опасны. Они его не знают, у них свои доверенные, тем более Олег, который винит в смерти отца, именно воеводу.
— А, следовательно, первым должен быть изничтожен Олег?
— В точку! Затем Владимир, потому как дядька его, Добрыня, давно уже не в ладах с главным Киевским воеводой. Правда, причины тут не государственного характера, а в личной неприязни. Но я наслышан и о более мелких причинах, по которым рассыпались великие княжества, царства и империи, — проговорил Ридгар.
— Вот потому, — встрял Ватажка, — я и приехал к вам за советом, чью сторону держать?
— Сторону Руси!' — сказал, как отрезал, Вышата. — Сторону князя Киевского!
— Так его сторону и воевода держит, да ещё как! Значит со Сфенальдом?
— Нет, Вышата не совсем это имел ввиду, — стал пояснять Любомир. — Этой земле, чтобы выжить, необходима единая сила. Вначале северные племена словен позвали и доверили защищать свою землю Рюрику и Олегу, варягам-русам, которые издревле занимались этим промыслом. Немного погодя и Киев принял Олега. Но ни словены, ни поляне не приняли свеев и нурманов. Почему? Да потому, что варяги-русь, — это исконно родственные им племена, нурманы же со свеями и даже даны, уже к родне не относятся. Прошли те времена, когда венетские народы и даны, были едины, когда был у них один предводитель.
С нурманами и свеями вены, или венты, они же анты, или венеды, рассорились несколькими веками ранее. Рассорились всерьёз и надолго, потому что ни те, ни другие не встали вместе с остальными племенами в войне против готов. Вот и получается, что объединить вновь все венетские народы смогли только варяги-русь. А Сфенальд — нурман или свей, что, в общем-то, одно и то же для нас, потому как, даже 'обгерманенный' прусс для нас ближе и родней его самого и его предков.
— А потому, — продолжая речь Любомира, начал говорить Ридгар, — Тебе Ватажка стоит держать сторону князя Ярополка, но оберегать его от влияния Сфенальда, этого волчары! Есть такая присказка, — сколько волка не корми, а он, серый, всё в лес поглядывает. Так и с нурманами, сколько с ними не дружи, а ожидай всякой пакости, потому как, если не по злому умыслу, то по недомыслию или из-за спесивости, а иногда по причине простого желания пограбить, эти ребята ни перед чем не остановятся, потому что чужаки они здесь.
— Да, чужакам в князьях у нас не усидеть! — пробасил Фарлаф. — Впрочем, чужакам нигде не усидеть, — закончил он свою мысль.
Никто не возразил, да и как возразишь, коли, человек изрек аксиому.
— Одно могу сказать тебе, Ватажка, — снова взял слово Ридгар, — тяжко тебе придётся в Киеве, постоянно будешь оглядываться, чтобы в спину нож не всадили. Ну, а, коли, уж совсем невмоготу станет, приезжай к нам, свежего воздуха глотнуть, а то и насовсем, места хватит.
— Спасибо, Ридгар, на добром слове. А ты, что же, Никита, всё молчишь?
— Да мне особо и добавить-то нечего, Ватажка. Я согласен, что власть должна быть сильной и такой, какой её принимает большинство полноправных жителей данной объединенной территории. Кто будет возглавлять, князь или вече, или совет старейшин для единения не столь важно, необходимо только согласие большинства. Сейчас в Киеве князь, в Новогороде вече, однако для военной защиты и туда призывают князя с дружиной. Но главнее то, что и там, и здесь, и в Полоцке, и на Волыни, и в Чернигове, и в Смоленске, и в Рязани — везде один и тот же язык, обычаи, боги, шутки-прибаутки, даже песни похожи. А потому все эти племена и народы обречены жить вместе. Нельзя ими разбрасываться, иначе придут печенеги или какие-нибудь новые козары, в общем, чужаки, и один за одним будут покорены или исчезнут с лица земли сначала вятичи, затем радимичи, поляне, древляне, полочане, мурома, варяги-русь. И забудут об этих племенах и народах, как не помнят уже многие о пеласгах, шумерах, бактрийцах, фракийцах, даках, согдийцах. Кто-нибудь из вас слышал о них, нет? А о степных племенах? Аспарух, ты лучше нас всех знаком со степью, много ты знаешь названий степных племен?
