— Вы не беспокойтесь, раз уж я предупредил вас о проверке, дальше меня эти сведения уйти не могут. Я же не враг себе. Ну а почему я вообще предупредил... Знаете, иль Кэр, вот вы о гнусках говорили...
Он замолчал. Видно, говорить ему было трудно.
— Вас куда везти, кстати?
— Все равно. Мне в центр...
— Мне в общем, тоже... Так что с гнусками?
— Иль Кэр, вы поймите, мы ведь не все идиоты, садисты, изверги... мы тоже люди. Я пошел в армию... насмотрелся сериалов этих, ну и потом, знаете, если честно, закончил свободную школу, пытался учиться дальше, не идет никак, да и места не найти. Куда деваться... Офицеры всегда нужны. Я когда пошел... вы знаете, ведь я дурак был, полный, круглый идиот. Как все, конечно... но я где-то в глубине души так искренне и верил — мы, мол, боремся против страшной дейтрийской заразы, за нашу мирную жизнь, за нашу родину...
Он махнул рукой.
— Ну и? — поддержал разговор Кельм.
— А потом я увидел, что — зараза... Гнуски, которых спускают на деревню, их же нельзя контролировать, они рвут все и всех подряд. Змей, иль Кэр, как они кричали, если бы вы слышали, как они кричали... И гнусков же не остановить, никак, вы знаете. Гэйна, молоденькая совсем девчонка, которую мы в Килне взяли в плен... вы же понимаете, иль Кэр, да? Что с ней делали. Да, она положила сотню вангалов, да, она убийца, но... всему же есть какой-то предел. И еще... разговоры с нашими. Им ведь все обрыдло, иль Кэр. Поймите — им просто идти некуда. Они пьют, все до одного, и все на хайсе, и это еще хорошо, если только на хайсе. У них же все разговоры — что с чем смешали, да что потом было... И я сам такой тоже. Потому что страшно это очень. Мы когда идем в Медиану — за спинами вангалов, но все равно — очень страшно. Нет ничего страшнее, чем гэйн в Медиане. И непонятно уже, зачем. Я видел слишком много, и я еще не спился окончательно. Вот и все объяснение. Понимаете?
— Да, — сказал Кельм, — я хорошо вас понимаю, и могу предложить альтернативу. Правда, это тоже страшно. Но ведь вы не за себя боитесь, как я понимаю.
— Нет. За себя... это не то. Это какой-то ужас, как черная яма впереди. Нет выхода.
— Да, понимаю. Но я могу вам предложить другое. Смысл. Возможность — призрачную возможность остановить войну. Другую жизнь, Вьеро. Интересует?
— Да, — выдохнул офицер.
Кельм повернул к нему спокойное лицо, не убирая рук с руля, машина шла автоматически на заданной небольшой скорости.
— Вьеро, я дейтрийский разведчик. Я предлагаю вам работать вместе со мной.
Дараец оторопел. Кельм очень спокойно, не шевеля ни единым лицевым мускулом, вывел машину на съезд.
— Как-то это, — пробормотал Вьеро, — неожиданно.
— Где вас ранили?
— У Тримы... мы там выполняли... словом, там были очень большие бои. Недавно. Теперь уже...
Он осекся и спросил.
— Но... откуда вы знаете, что я не подсадная утка. Что я не... может, это еще одна проверка.
— Я знаю, потому что я проверил вас, — ответил Кельм, — я знаю о вас довольно много, Вьеро. Я знаю, что Луарвег — ваш двоюродный брат. И отсюда, вероятно, вы сделали выводы обо мне, и решили меня предупредить.
— Лу не рассказывал... я понял это просто.
— Ясно. Я знаю, что вы были в атрайде год назад, несколько месяцев, проходили лечение, из-за психического срыва... что вы там пытались с этими килнийцами?
— Я расстрелял гнусков из пулемета. Просто расстрелял. Пытался объяснить, что они вышли из-под контроля и напали на нас... Конечно, это было не так, им хватало мяса в деревне. Я просто не мог больше. Поэтому начал стрелять.
— Тем не менее, вас допустили снова к боевым действиям.
— У нас это бывает не так редко, как вы думаете, — мрачно сказал Вьеро, — я же говорил вам, мы не сволочи, как вам, наверное, кажется. Мы нормальные люди. В большинстве.
— Я знаю, Вьеро, и это все тоже для меня не секрет. Я был убежден в вашей искренности. Более того, я убежден, что вы— мужественный самоотверженный человек. Именно поэтому я и предлагаю вам работать со мной. Это не часто бывает. Я могу, в принципе, предложить вам деньги, фонд у меня есть...
— Мне хорошо платят, ранение же еще, — рассеянно сказал Вьеро.
— Я понимаю, что деньги для вас второстепенны. Мне бы только, Вьеро, хотелось сразу получить ответ. Вы можете не рисковать... в общем-то это очень рискованно, вы знаете, что такое атрайд.
— Плевать, — угрюмо отозвался Вьеро, — а что мне надо будет делать?
— Вы офицер. Мне нужны будут сведения об армии. Прекрасно, если вы сделаете штабную карьеру, у вас как раз серьезное ранение, могут перевести в штаб, подумайте об этом! Мне нужен свой человек в армии, простые поручения, связь...
Он помолчал.
— О вашей личной судьбе. Если вы выживете... и я выживу, разумеется, через какое-то время мы сможем переправить вас и вашу семью по выбору в Дейтрос или на Триму. Обеспечить всем.
— Только, иль Кэр, в атрайде из меня вытрясут все... вы же их знаете. А я не гэйн, не знаю уж, как вас готовят.
— Готовят просто — есть психологическая спецподготовка, если мы будем серьезно работать вместе, вы ее пройдете. Если я вас высажу у Регистратуры...
— Мне все равно, где вы меня высадите.
— Вы рассчитывали на такой разговор со мной, признайтесь, Вьеро?
— Ух, — Вьеро улыбнулся, — трудно сказать. Нет. Хотелось излить душу. Я не думал... что вы вот так на это пойдете.
— Душу вы излили, не так ли?
— Да. Уже одно это... тошнит, тошнит от всего. Не могу... Это не моя родина, если это так.
— Это ваша родина, Вьеро. Ваша. Именно ради нее — а не ради Дейтроса — вы и должны жить и работать. И рисковать.
Кельм остановил машину.
— Связь. Не пытайтесь связаться со мной. Открыто мы больше не будем общаться. Я обращусь к вам, как только будет что-то конкретное. Я найду вас самостоятельно, не беспокойтесь. Через связных. Все, теперь идите.
Он пожал руку своему новому агенту.
— Очень рад. Рассчитываю на долгую плодотворную совместную работу... Очень рад, Вьеро.
Он выехал из дока на дорогу, взброшенную над городом, озабоченно взглянул на часы. Ничего, время еще есть. Даже четверть часа лишних еще. Он в любом случае успевает.
Ивик работала на "мертвой" стороне, это легче, гораздо легче. Она подумывала, что хорошо бы вообще перевестись на мертвую сторону насовсем — но к сожалению, это было в Колыбели не принято.
Она уже и к "живой" стороне привыкла. Наверное, это плохо, думала Ивик, вычищая "гроб" после очередного мертвеца — перед смертью его, как и многих, вырвало, препараты несовершенны, а если их еще запивать алкоголем... Совесть как-то слишком быстро успокаивается. Ко всему привыкает. В квенсене она поначалу и доршей не могла убивать. Ничего — привыкла. Ко всему. Вот теперь и здесь уже привыкла, подумаешь. Хорошо еще, что маленькие дети бывают нечасто — неизлечимые болезни выявляются обычно при рождении, и детей отправляют обратно на тот свет еще в роддоме.
Наверное, она бы и детей теперь могла выдержать. Все равно. А может быть, помогает сознание, что все это скоро изменится. Должно измениться. Она, со своей стороны, сделает все, чтобы это изменилось.
Ивик отчистила кресло горячим паром. Пропылесосила ковер от пепла и конфетных оберток. Окинула комнату придирчивым взглядом. Кажется, ничего... А то здесь полно таких, которые используют любую возможность придраться. А работу ей терять нельзя...
Ивик вышла в коридор, взглянула на часы — еще десять минут. Она еще успеет обработать одного мертвеца хотя бы частично, над дверью следующего бокса уже зажегся красный огонек. Ивик отперла своим ключом "гроб". Задвинула в дверь каталку. Бросила беглый взгляд на кресло — в нем бессильно раскинула руки мертвая женщина. Ивик подошла ближе, наклонилась над ней. Проверила зрачковый рефлекс, пульс, затем поднесла к шее индикатор. Вообще-то свидетельствовать смерть полагалось медсестре, но экономии ради хозяева колыбели держали мало медсестер, им нужно платить больше, чем неквалифицированному персоналу. На самом деле каждый это может, тем более, с автоматическим индикатором, который в принципе не может ошибиться.
Ивик выпрямилась. Женщина лежала в позе, которую можно было бы счесть бесстыдной — если бы она была жива; раскинуты ноги, задралась недлинная юбка, тело причудливо изогнулось. Сейчас трудно было бы определить возраст умершей, то есть по документам ей было 62, но выглядела она как девочка — ухоженное лицо с минимумом морщин сейчас совсем разгладилось, расслабилось, и легкая улыбка застыла на губах, гибкое, изящное тело запеленуто в модные и яркие тряпки. Ивик с помощью пульта управления опустила поверхность каталки вниз, без труда перевалила труп на холодный пластик.
Она перевезла мертвую женщину в утилизатор. Подошла к терминалу и внесла необходимые данные. Все остальное пусть уж сменщица делает, Ивик вовсе не собиралась задерживаться, тем более, сегодня...
Она взбежала по лестнице, откатила дверь раздевалки. Во второй половине дня здесь было малолюдно — ни коллег, ни начальства, и это нравилось Ивик. Она поразмышляла, не принять ли душ. У Кельма острое обоняние, так же, кстати, как у Марка. Не то, что она вспотела, но в Колыбели к тебе пристает этот особенный мерзостный запах...
Но она рискует опоздать на встречу. Нет уж, ничего страшного. Ивик сняла форму. Обычно она для этого пряталась за дверцу шкафа — мало ли, кто зайдет. Но сейчас как-то расслабилась, и как выяснилось, зря, дверь заскрипела, и вошла сменщица, Санни. К счастью, Санни, одна из самых нормальных здесь...
— Привет, Ивик! Что, закончила?
— Ага. Ты на мертвую же?
Ивик решила не прятаться, чего уж теперь. Глупо. Завозилась с майкой, вытаскивая ее из свитера, повернувшись к Санни спиной, сверкая голыми лопатками и всем тем, что на ее спине и плечах можно было усмотреть...
— Ну конечно, на мертвую, — сказала Санни.
— Третий бокс надо убрать... и там утилизировать. Ну увидишь.
— Разберусь. Ой, Ивик, ничего себе, что это у тебя с плечом?
— Ожог, — она натянула майку, — это очень старый. Я еще девочкой была.
— А со спиной? — не отставала Санни.
— Комары покусали, — сквозь зубы ответила Ивик. Три выходных отверстия от осколков, а так пустяки... Это было проблемой. Но местные врачи, которые обследовали ее в самом начале, ничему такому не удивлялись. Дейтрос же, мало ли...
— Это не комары, а птеродактили какие-то.
Ивик пожала плечами и натянула свитер.
— Как погода — тепло?
— Да, разгулялась погода, солнышко...
Ивик решила пройтись пешком. Время еще есть. А солнышко, как верно заметила Санни, и правда разошлось, и уже совершенно по-весеннему грело, осыпало мириадами золотых лучей мокрые от дождя улицы.
Кельм обещал, что летом они будут ездить на озера. Там здорово. И она уже договорилась об отпуске, они махнут вдвоем на побережье... Ивик почувствовала легкие — и вполне преодолимые — угрызения совести за то, что так непростительно, мещански счастлива этими дурацкими мечтами.
В последнее время изменилось так много, жизнь снова перевернулась не то с ног на голову, не то наоборот, но это уже и неважно.
Ивик шла и думала о последней встрече с отцом Киром. Просто Киром.
Часто с ним нельзя было видеться, но Ивик это не то, чтобы огорчало. Не было желания говорить со священником, пусть даже необычным, хватит, наговорилась на всю жизнь.
Ивик удивилась, когда Кельм отдал ей часть шифровки и велел встретиться с Киром и передать шифровку ему.
— Это для всех, так что... Могу тебе сказать, ничего секретного. Хотя для Кира там персональная часть. Но в целом — это инструкция о том, как вести себя в случае появления здесь эмигрантов с Тримы. У меня тоже такая есть.
Ивик передала Киру место и время встречи через сеть, обычной шифровкой. Встретились они в городке аттракционов (Ивик для начала с удовольствием прокатилась на "Смертельных горках"), как бы случайно. Народу здесь много, так что они не привлекали внимания — мало ли, какие-то двое дейтринов, в то же время были возможности для свободного разговора.
Они отстояли очередь и заняли вдвоем одну кабинку фуникулера, которую Ивик тут же проверила сканером. Кир уселся напротив Ивик, тощий, в смешной широкополой шляпе.
Кабинка тронулась, Ивик достала из кошелька флешку и протянула священнику.
— Вот, собственно. Я должна просто передать это. Инструкции.
— Спасибо, — Кир спрятал флешку в карман, — ну а как жизнь у тебя? Давно не виделись.
Ивик вспомнила все одновременно — тошнотные дни в атрайде и страшную ночь в УВР, встречу с Женечкой, спасение, Кельма, его глаза и руки, поездку в Кейвор, замок, излучатель, гибель Кибы и Холена (и то, и другое сильно на нее подействовало), музыку Эрмина...
Она ответила:
— Ничего. А у вас... у тебя?
— Тоже ничего, — вздохнул Кир, — нашел работу наконец... а то замучили проверками.
— Да ты что? Это хорошо. А где?
— В общественном туалете в парке. Сижу, народ впускаю-выпускаю, пол мою... Зачем нужен научно-технический прогресс, если пол все равно моют руками?
— Зато тебе рабочее место предоставили, — развеселилась Ивик, — ну и как, справляешься с обязанностями?
— Образования не хватает, — смиренно ответил Кир, — но я стараюсь.
— А на... остальное хватает времени?
— А у тебя? — ответил вопросом Кир.
Ивик скосила глаза на проплывающую внизу панораму парка.
— У меня хватает на все.
— Уж лучше работать, чем постоянно попадать в атрайд... особенно в нашем положении... Красиво, правда? Посмотри, — он указал на город вдали, кабинка достигла верхней части подвесной дороги, и теперь отсюда в голубой дымке был виден Лас-Маан, вернее, часть его, с гигантским конусовидным аэровокзалом, со сверкающими стеклянными башнями, гибкими белыми трубками — туннелями автодорог. Ивик восхищенно вздохнула. Кабинка снова тронулась. Оставалось не менее двадцати минут езды, и гэйна почувствовала себя неловко. Надо о чем-то говорить... вообще, раз сидишь со священником, надо бы использовать момент. И если не исповедаться, то хотя бы спросить полезного совета о жизни. Просто так болтать... ей было неудобно. Так же, как неудобно все время называть его на "ты".
А Кир молчал, не собираясь облегчать ей задачу коммуникации.
— Слушай, Кир, — решилась она, — а можно тебя спросить?
— Давай, конечно.
— А почему ты получаешь инструкции через нас, от нашего командования? Ведь у тебя свое начальство, и ты... вообще здесь как бы совсем один.
Кир пожал плечами.
— Потому что я не хойта, Ивик. Я гэйн.
И глядя в ее вытаращенные глаза, добавил.
— Я уже давно сменил касту. Десять лет почти. Я закончил квенсен и воевал.
— О Господи, — пробормотала Ивик.
— Именно он, — кивнул Кир.
— Я думала, так не бывает. Это в хойта переходят из других каст.
— В гэйны тоже переходят. Те, у кого обнаруживается талант. Я пишу стихи. Начал в монастыре...
— Но из хойта же никогда не переходят, так не бывает!
