Остальные не столь многочисленные племена Граша скопились на левом, западном фланге. Как-то так получилось, что обычно державшийся в стороне от усобиц сапсап Табаронг оказался человеком, к которому с равным вниманием прислушивались прочие вожди. Хотя и разношерстая и неслаженная, вся компания оставалась весьма опасной для обороняющихся, но засадный полк Дзергаша не оставлял им никаких шансов. К счастью для северян, лазутчики-Тени с их передатчиками, посчитав свою задачу выполненной, миновали Сухой Лог и растворились в тапарских лесах незадолго до того, как на придолинной опушке возникли первые конные сотни князя.
Под началом Зура находились около двадцати тысяч конных, Тароны — восемнадцати. Прочие племена собрали около пятнадцати тысяч всадников.
Под утро развиднелось, и обложные тучи начали нехотя расползаться по сторонам, так и не разразившись настоящим дождем. Мелкая морось, всю ночь державшаяся в воздухе, быстро осела на землю. Западный край долины озарило встающее из-за обрыва солнце.
Боги приготовили сцену для готовящейся разыграться трагедии, и актеры заняли свои места. Театр ждал лишь отмашки режиссера.
Зур Харибан застыл на своей лошади, напряженно вглядываясь в северную часть долины. Густая тень от восточной горы все еще скрывала врага, и гулана это слегка нервировало. Кто знает, что за ловушки успели приготовить за ночь бледнокожие? Но пора начинать. Сейчас боги получат обильную кровавую жатву. Что за беда, если среди трупов окажется и его собственный? Погибший в бою вечно пирует у подножия трона Турабара! Гулан привстал на покрытой попоной спине коня и издал громкий боевой клич, одновременно нажатием коленей бросая коня в бешеный галоп.
Его вопль подхватили тысячи глоток. Хрипло затрубили рога, и многотысячная масса всадников качнулась вперед, набирая скорость.
В обычае тарсачек было драться с северянами с обнаженной грудью, отвлекая внимание и смущая врагов-мужчин. Но на сей раз Тарона настояла, чтобы по крайней мере ее личная сотня надела кожаные панцири, обшитые медными бляхами. Сейчас Зула лежала в уже довольно высокой и густой траве, чувствуя позади дыхание подруг. Стремительно светлело, и рисковать дальше не стоило. Телохранительница королевы слегка повернула голову статуэтки Назины и дунула ей в глаза. Спустя несколько мгновений другая статуэтка в руках Тароны издала негромкое гудение.
Королева злилась. Всю ночь Зула, верная и всегда соглашающаяся Зула, уговаривала ее не рисковать собой понапрасну. В конце концов, скрепя сердце, Тарона согласилась не соваться в передовой отряд, а возглавить вторую атакующую волну. Услышав сигнал, она почувствовала, как учащенно забилось сердце. Вложив два пальца в рот, королева оглушительно свистнула, и ее поддержали рога.
Заулюлюкали мужчины-пастухи, настегивая коней. Пастухи повернут назад задолго до того, как попадут в зону обстрела вражеских лучников, чтобы не вызывать лишних подозрений. Позже они вновь устремятся в драку, но сейчас их задача — лишь направить лошадей в нужном направлении.
Несколько сотен коней без всадников, с крупами, прикрытыми цветастыми попонами, с притороченными по бокам копьями и луками бешеным аллюром неслись в сторону ощетинившихся длинными копьями позиций князя Перевета, а в нескольких поприщах позади долину затопила конная тарсачья лава.
Табаронг колебался. Ему очень не нравился лес по левую руку. Там вполне могла скрываться засада. Для сотни-другой лучников лес стал бы лучшим — и весьма безопасным — укрытием. Выпустить по десятку стрел и раствориться в болотистой чаще — что проще? Сапсап вздохнул. Идея ввязаться в войну сейчас, в резкой медленно отступающей тени дальней скалы, казалась далеко не такой заманчивой, как раньше. Но отступить он уже не мог. Вождь еще раз вздохнул. На востоке уже завыли рога гуланов, и оставаться на месте сейчас означало признаться в собственной трусости. Табаронг нехотя поднял руку и вяло махнул вперед.
Разношерстая масса южных племен с дикими воплями ринулась вперед. При такой скачке они уже через несколько вздохов окажутся под стрелами северян. А, да пусть их проклянут все боги сразу! Он, Табаронг, никогда не ввязывался в драку без нужды, но и никогда не бежал с поля боя.
Старый вождь тронул бока коня шенкелями, и тот зарысил вперед, сопровождаемый двумя сотнями лучших всадников.
— Что они делают? — Кумбален пораженно повернулся к Перевету. — Они что, хотят снести нас табунами бесхозных лошадей? Или они думают, что мы слепы и примем их за всадников?
— А я знаю? — огрызнулся князь, напряженно приникнув глазом к отверстию дальнозоркой трубы с гербом Приморской империи. — В первый раз такое вижу. Может, они под брюхом висят? Видел я, как они такие фокусы проделывают. Хотя нет, не похоже. Что лучники?
— Готовы. Давать отмашку?
— Погоди. Если скачут просто лошади, незачем их отстреливать. Передай, чтобы ряды раздались по сигналу в стороны и пропустили животин в тыл. Там с ними обозные разберутся.
— А если это хитрость?
— Конечно, хитрость! — не сдерживаясь, гаркнул князь. — Думаешь, они сюда приперлись, чтобы коняк нам подарить? Потом разберемся, сейчас давай сигнал, кому сказано!
Воевода пожал плечами, подозвал к себе старшину горнистов и отдал приказание. Несколько мгновений спустя, подчиняясь вою труб, пехота зашевелилась, спешно убирая длинные копья, уже упертые в землю, и сбиваясь в группы, чтобы дать дорогу животным, несущимся во весь опор.
Внезапно почти перед самыми позициями северян раздался переливчатый свист, потом еще и еще. Беспорядочная масса лошадей замедлилась, а из травы начали возникать смутные силуэты тарсачек. На ходу запрыгивая на коней, они смиряли их бег, заворачивали параллельно фронту северян и, выхватив из обвязок луки, посылали в сторону врага стрелу за стрелой.
Опешившие северяне поначалу даже не дали отпора. Тарсачки стреляли на скаку, неприцельно, лишь бы ошеломить врага, не дать ему понять, что происходит, но стрелы нет-нет, да находили жертву. К некоторым стрелам заранее привязали свистки, и в полете они завывали, словно жаждущие крови духи смерти. Ошеломленные и перепуганные пехотинцы, вчерашние смерды и холопы, роняли оружие и со всех ног бежали в тыл, не обращая внимания на плети десятников, а на позиции уже накатывала основная волна тарсаков. Земля дрожала от яростных ударов тысяч и тысяч копыт, и многим казалось, что спасения нет.
Но снова затрубили горны, и опомнившиеся командиры, грязно ругаясь, уже заставляли солдат подхватывать брошенные колья и копья, выставлять их навстречу несущимся всадникам, упирая тупыми концами в землю. Лучники, укрывавшиеся за спинами пехоты, наконец-то выпустили целую тучу стрел. Однако вчерашние пахари обращались со своими охотничьими луками не слишком умело. Вымотанные форсированными переходами, утомленные бессонной ночью, устрашенные внезапной атакой, даже те, кто умел без промаха бить в глаз белку и зайца, не портя шкурку, мазали, словно дети. Из нескольких сотен тарсачек-пластунов стрелы сбили с лошадей не более двух десятков. Остальные, выпустив по нескольку стрел, повернули коней и стремительно унеслись назад, под прикрытие основной волны.
Тарона чувствовала возбуждение и азарт. Пригнувшись к холке своего коня, она изо всех стискивала его корпус бедрами сквозь попону и слегка покалывала кинжалом. Животное неслось на пределе сил, с удил начала капать пена. Над головой свистнули первые стрелы, но ряды северян уже приблизились вплотную. Королева бросила коня в один из не успевших закрыться проходов в сплошной стене длинных копий и наотмашь рубанула саблей не успевшего отпрянуть северянина.
Она взяла первую кровь! Первую, но не последнюю! Уже не сдерживаясь, Тарона громко завопила, и ее поддержали тысячи гортанных голосов.
— Слышь, Вишка! — пробормотал Кочерга, судорожно сжимая тяжеленный кол. — А ведь хреновы дела-то...
Он подслеповато вглядывался вперед, в налетающую на Плешивый холм, словно ураган, визжащую и свистящую массу степняков. Колени бродяги ощутимо ослабели.
— Хреновы дела, друже... — почти выкрикнул он. — Нас же сейчас.. того...
Затылок ожгла боль.
— Заткни пасть, собачье отродье! — рявкнул десятник, занося плеть для нового удара. — Заткнись, пока я тебе зубы в глотку не вбил! Держи копье крепче, остальное не твое дело!
Кочерга с ненавистью оглянулся на него, поймав сочувствующий взгляд Вишки. Даже если тот и хотел что-то ответить, то не решился. Десятник бросил плеть на землю и вытащил из-за пояса двулезвийную секиру на длинной рукояти.
— А ежели еще кто заплачет, сразу голову сниму! — угрожающе посулил он, обводя своих бойцов хмурым взглядом. — Вот только пикните!..
Кочерга сплюнул и отвернулся, снова уставившись вдаль. Про себя он проклял густую утреннюю тень. Орда неслась на него, на него одного, желая всей своей мощью снести его, растоптать, изрубить на куски, а он даже не мог толком разглядеть свою смерть!
С вершины Плешивого холма раздался звук одинокого горна, и тут же свистнули стрелы. Лучники Семлемена били с максимального расстояния, а в ответ уже летели стрелы южан. Каждая вторая гуланская лошадь несла двух седоков, и лишенные необходимости управлять лошадью стрелки били прицельно. Тут и там в первых рядах северян начали падать люди, роняя выставленные вперед копья.
Прежде чем орда врубилась в ряды защитников холма, северяне успели дать три залпа. Однако они не имели опыта в стрельбе по быстро движущимся мишеням, да и нервы у вчерашних пахарей оказались не слишком крепки, а потому потери гуланов оказались весьма скромными. Достигнув шеренг врага, гуланы бросали луки и с саблями наголо спрыгивали на землю, с завыванием размахивая клинками, быстро окрашивающимися кровью.
Элиза, сжав кулаки, напряженно вглядывалась вниз, в долину. Большую ее часть до сих пор скрывала резкая утренняя тень, и она могла как следует разглядеть только дальний, западный, край, уже освещенный поднимающимся из-за скалы солнцем.
— Ты что-нибудь видишь? — бесстрастно спросил Хлаш.
— Да, — откликнулся Тилос. — Я много чего вижу. Ну, Тарона, ну, изобретательница! А того, кто оборону на холме строил, вообще за яйца подвесить нужно. Надо же такую позицию неукрепленной оставить!.. Ладно. Зря, что ли, мы с собой тяжесть таскали?
Звякнуло железо. Элиза обернулась. Тилос быстро разворачивал длинный и на вид тяжелый сверток, что Хлаш всю ночь тащил за спиной. Из-под грязной промасленной ткани блеснула сталь. Спустя несколько мгновений на тряпичной подстилке оказались разложены странного вида металлические трубки и деревянные детали. Тилос с невероятной быстротой подхватывал их и вставлял друг в друга, собирая незнакомую, но зловеще выглядящую длинную конструкцию.
— Патроны! — отрывисто скомандовал он, оглядывая вещь. — Мой мешок, на дне! Только бы не протухли...
Хлаш молча вытряхнул на тряпье содержимое заплечного мешка и протянул Тилосу небольшой мешочек из такой же промасленной ткани. Тот нетерпеливо рванул тесемки и высыпал на ладонь с десяток тонких темных палочек.
— Дались же мне тогда безгильзовые патроны! — наконец сказал он после непродолжительного разглядывания. — Нет чтобы простые использовать... Ладно, вроде пахнут правильно. Эла, сядь в сторонке и ни в коем случае не отвлекай меня. Дерьмо Пророка! Не рассчитана моя винтовка на пять верст, никак не рассчитана. Хорошо хоть ветра нет...
— Ты уверен, что твое оружие не утратило силу? — поинтересовался Хлаш.
— Я ни в чем не уверен... — сквозь зубы огрызнулся Тилос. — Семьдесят лет назад я из нее на трех верстах в монету попадал, но с тех пор она в тайнике с золотом гнила. Если порох не протух, если капсули не скисли, если металл не поплыл, если еще тысячу раз если, то попаду куда надо. Нет — значит, не повезло. Единственное, в чем я уверен, что на поле боя и в окрестностях находится минимум четыре человекообразных проекции Демиургов. Может, они через пять минут мне на голову свалятся или вообще прямо сейчас отключат... Все, ребята, не мешайте.
Он быстро засунул несколько палочек куда-то внутрь собранной железяки, подергал за рычажок сбоку и улегся в траву на краю обрыва, раскинув ноги. Штуковину он выставил перед собой, приникнув глазом к короткой трубке сверху.
— Хлаш, — шепотом поинтересовалась Элиза, — а что за штука такая у Тилоса?
— Не знаю, — тихо откликнулся тот. — Но он сам называл ее снайперской винтовкой.
Брат Семлемен осторожно выглянул из-за остатков полусгнившего частокола. В какой-то полусотне саженей дикари, пешие и конные, рубились с его могучим войском, а он, Настоятель и глас Пророка, не знал, что делать. Свистнула шальная стрела, и Настоятель поспешно укрылся за частоколом. Рядом с ним столпились прочие Настоятели, цвет и надежда Храмов. Святые братья растерянно переглядывались, старательно избегая смотреть на нескольких сгрудившихся поблизости тысячников и вестовых. О, что бы они ни дали, лишь бы сейчас поблизости присутствовал князь или хотя бы опытный воевода! Но накануне брат Семлемен высокомерно отказался от помощи и сейчас чувствовал, как дрожат его пальцы, скрытые тяжелыми кольчужными перчатками. Он поправил чудовищно неудобный шлем, чтобы лучше видеть в прорези личины, и откашлялся, судорожно сжав кулаком висящую на груди Колесованную Звезду.
— Братие... — неуверенно начал он. — Дикари слишком сильны... Наверно, нужно... э-э-э... позвать на помощь?
— Кого? — язвительно осведомился брат Комексий. — Думаю, наши добрые соседи заняты не меньше нашего.
— Негоже нам прятаться за забором, когда гибнут добрые дети Храма! — сурово заявил брат Прашт. Он единственный из всех не счел нужным облачаться в броню, оставшись в обычной черной рясе с белым клобуком. — Братия, мы должны выйти к нашим воинам и лично вести их за собой. Ничто и никто не устоит против святого слова Пророка, несомого пастырями Храма! Дикари разбегутся от одного вида Колесованной Звезды!
— Безумие! — взвизгнул Викен, размахивая руками. — Нас убьют! Мы не можем рисковать собой...
— Молчи! — грозно сказал ему Прашт. Его черная с проседью борода угрожающе встопорщилась, а былая неуверенность растаяла, словно первый снег под солнцем. — Молчи, брат Викен! Недостойно прятаться от врага! Отец-Солнце знает, чей черед умирать настал сегодня, и ни один волос не упадет с наших голов без его воли!
Настоятель терелонского храма ожесточенно сдернул с груди большую, с пядь, золотую Колесованную Звезду и потряс ей в воздухе.
— Я иду туда! За мной, мои дети! Коня мне! — выкрикнул он. Три командира пятитысячного верхового полка, до поры скрывавшегося за холмом, просияв, дали сигнал вестовым. Затрубили горны.
— Сумасшедший! — крикнул в спину Прашту Викен. — Сумасшедший...
В душе брат Семлемен согласился с ним.
— Негоже нам ставить на кон свои жизни, — заявил он, обведя взглядом оставшихся. — Отец-Солнце и Пророк не оставят своих верных чад в беде.
Викен и Комексий отвели глаза.
Зур Харибан чувствовал раздражение, отравляющее все удовольствие от яростной схватки. Как он и ожидал, бледные ублюдки не могли оказать настоящего, грудь на грудь, сопротивления. Они трусливо прятались за длинными палками, пытаясь не подпустить к себе всадников, но спешенные стрелки, израсходовав стрелы, взялись за сабли, и частокол длинных копий заметно редел. Скоро, очень скоро вторая волна гуланской конницы с налета покончит с жалкими червяками! Он срубил одинокого северянина, промахнувшегося по нему своей жердью, стряхнул с лезвия сабли кровь и осадил жеребца, оглядываясь по сторонам.
