— Ничего себе? Девяносто пять! — присвистнул Федор. — А не прибавляете? Лет так пятнадцать — двадцать?
— Прибавляю, — отозвался довольно дед, отправляя в рот пук зелени. — По годку двадцать седьмого июня ежегодно и прибавляю. В соответствии с собственным календарным днем рождения. А быстрее никак не выходит.
— Знай наших, — поднял стопку Семен. — За долголетие хозяина этого дома.
— Присоединяюсь, — крякнул дед и опрокинул стопку в рот, обнажив на мгновение два ряда белых здоровых зубов.
3
Когда Валентина и Тамара с Оленькой вернулись с речки, мясо, разложенное на металлической решетке, подрумянилось, картошка в чугунке рассыпалась, а овощи, порезанные в салат, дали сок и теперь вливали и свой дивный запах в аромат, стелящийся над праздничным столом. Даже девчонка, накормить которую в обычное время удавалось только силком, беспрекословно полезла за стол и потребовала немедленной и внушительной порции. Федор что-то прошептал на ухо Валентине, и теперь та с некоторым интересом, но без удивления наблюдала, как шустрый дедок по-молодецки вскакивает с места, чтобы принести то соль, то чайник из дома, и как он процеживает через тряпицу водку, и как водит обломком магнита из старого репродуктора над печеночным паштетом, и с подозрением принюхивается к неестественно красному яблоку.
— Вот то будут яблоки, — показал Михалыч на покачивающиеся в ветвях зеленые шарики, — а это очень подозрительный фрукт. Оно, конечно, может и вкусно, да только и тут думаю, без нанов не обошлось.
— Скорее без генетики не обошлось, — возразил Федор. — А вот что касается нанотехнологии, мне ваши опасения кажутся напрасными. В конце концов — если выражаться обыденным языком, то это всего лишь действительная возможность подковать не только блоху, но и кое-что значительно меньшее.
— Для куражу наука, значит, — облизал губы Михалыч. — А польза-то какая от этого?
— Ну, ты дед, даешь, — удивился Семен. — Большая польза. Без этого теперь ни один механизм не обходится, ни одна отрасль хозяйства.
— Не знаю, — усомнился дед. — Только я вот что скажу вам, доверия у меня к этой вашей науке нету. Я вот живу тут, горя не знаю, если не считать, что внук с женой и правнучкой редко заглядывает. Телевизора у меня нет. Радио тоже нет. Тырнета тем более. Телефон только обычный и все. И не страдаю я по этому добру. Семен хотел мне здесь этот... видеофон поставить, а я так подумал, что ежели поставит, так я его вообще только по видеофону видеть буду. Зато нигде как у меня не отдохнете, и здоровье не поправите.
— Вот за это выпить нужно обязательно, — подхватил речь деда Федор и, поднявшись, провозгласил. — За островок дикой, но чудесной природы в поместье дорогого Михалыча и за здоровье хранителя этой красоты!
Дед поднялся, приосанился, выпил, смахнул слезу, подхватил ведро и заторопился на родник, сообщив, что банька уже подходит, а ключевой водички еще не наношено. Федор рванулся в помощь, но Семен остановил его, выждал и, когда дед, громыхая ведром, скрылся за калиткой, прошептал:
— Чтобы дед ни творил, не пытайся ему помогать. Обидишь смертельно. Ты, да и я — здесь гости. Он хозяин. Радушнее хозяина не найдешь, но помогать или советовать — ни-ни!
— Вот как у вас строго? — удивился Федор. — Похоже, действительно бирюк Михалыч?
— И не кричи, — добавил Семен, улыбнувшись. — Слух у старика такой, что морской акустик позавидует. За сто шагов обычный разговор разбирает.
— Семен, — воскликнул Федор. — Так может, есть в его словах правда? Подальше от нашей технологической действительности, поближе к дикой природе? У меня такое чувство возникло, когда я смотрел, как дед твой движется, что не он меня старше, а я глубокий старик.
— Подожди хоронить-то себя, — остановил его Семен. — Пойдем-ка лучше искупаемся. Ну что? Отпускаете, девушки?
Девушки уже уселись раскладывать пасьянс. Оленька, было, рванулась вслед за дедом к роднику, но Тамара ловко ухватила ее за подол и, жестко притянув к скамье, дала в руки карты. Семен о чем-то пошептался с женой, положил перед ней на стол небольшой кофр, подхватил с яблоневого сука полотенце и повлек за собой Федора вниз по склону. Трава на косогоре неожиданно оказалась слегка подвяленной солнцем, идти по ней было легко, и когда снизу потянуло спасительной прохладой от узкой речки, Федор даже не успел вспотеть. От выпитой водки где-то в груди и у висков плескалась легкость, перемежаемая светлой усталостью.
— Стой же ты, чертяга противный! — крикнул радостно Федор, когда Семен остановился на берегу и начал стягивать с себя футболку. — Я сейчас пьяный, поэтому все могу сказать. Веришь, уже больше десяти лет, как ты у меня Тамарку увел, а я все на нее смотреть спокойно не могу.
— Я тоже на нее смотреть спокойно не могу, — согласился Семен. — Только я не уводил ее, а просто нашел и никому не отдам.
— Вот ты так всегда, — присел на траву Федор. — Решаешь что-то и делаешь так, как решил.
— Так как надо, — ответил Семен.
— А как надо? — переспросил Федор. — Ты что, не понимаешь, что послезавтра решится судьба моей лаборатории? И моего проекта, и всего института? Если ты меня послезавтра не поддержишь, если не согласишься с началом проведения опытов с наномодулями с открытым контуром, финансирование урежут, исследования отложат, а через полгода под эту же тему подпрягутся еще с десяток лабораторий, и не факт, что мы будем наиболее предпочтительным вариантом.
— Знаешь, что меня пугает больше всего? — спросил Семен, войдя в воду и задумчиво смотря, как прижатые ступнями длинные зеленые ленты водорослей шевелятся на течении.
— Что?
— Вот эта спешка. Ты же сам прекрасно понимаешь, что расчеты не подтвердили прогнозируемость образуемых систем. Да, тысячи опытов на мышах и на рыбках. Да, оздоровление организмов, увеличение в полтора раза активного срока жизни объекта. Но ведь ты сам не вполне представляешь, как это работает. И готов начать эксперименты на людях?
— Эксперименты? — переспросил Федор. — Возможность спасти миллионы жизней уже сегодня ты называешь экспериментами? Ну ладно, я согласен, что отдаленные последствия могут быть неожиданными. Наномодули с неполным контуром взаимодействуют друг с другом, самовоспроизводятся и демонстрируют способность создавать системы с неожиданными и не всегда предсказуемыми характеристиками. Но ведь на этот случай всегда есть банальная процедура очистки организма от наноэлементов. Процедура, которая практически не дает сбоев. Никогда. Ты слышишь? Мы застрахованы!
— Слышу, — хмуро сказал Семен. — Хорошее сочетание понятий. Практически и никогда. Давай вернемся к этому разговору, но позже. Сходим в баньку, попаримся, а потом поговорим.
— Ну что ж, давай, — хмуро бросил Федор, поднялся, а затем прямо в одежде с диким криком бросился в речку.
4
Банька выдалась на славу. Казанок с горячей водой дымился в углу потемневшего сруба. Вода шипела на раскаленных колосниках. Под потолком стоял густой пар. Распаренные и довольные дамы, скрутив длинные волосы полотенцами, отправились пить чай на веранду, а Семен и Федор, заняв места на опустевших полатях, еще долго нещадно хлестали друг друга дубовыми вениками и глотали влажный пар.
— Все, больше не могу, — пожаловался Федор, вываливаясь в предбанник и погружая ковш в кастрюлю с квасом. — Вот теперь я уже точно не удивляюсь, что Михалыч в девяносто пять как козлик прыгает.
— Как козлик, говоришь? — пустил смешок в бороду, открывая дверь, Михалыч. — Хорошо, если бы как козлик. Семка, ты лекарство-то мое не забыл? Опять спина неметь начала, и провалы в памяти повторяются. Вроде бы помню, что до обеда делал, а бывает, просыпаюсь утром, и половину вчерашнего дня из памяти как корова слизнула.
— Склероз, дед, — покачал головой Семен. — Ну, ничего, это мы сейчас поправим с тобой. Укольчик и все пройдет.
— Ну, давай свой укольчик, — закряхтел дед, ложась на скамью и приспуская штаны. — Только ты смотри, чтобы как обычно, без этих ваших нанов.
— Какие наны? — улыбнулся Семен, наклоняясь к сумке. — Через иголку? Брось!
— Боишься, Михалыч? — приготовился поддеть деда Федор, но осекся, увидев побелевшее лицо Семена и показанный кулак.
— Боюсь, милок, — согласился дед. — Только не этих ваших микроштучек, а смерти своей. Она ж рядом ходит, я знаю. Слышу я ее. На зубах она у меня хрустит. Так вот, чтобы смерти избежать, главное ее увидеть. Глаза-то у меня о-го-го, а все одно мелочь вашу, что я тряпкой процеживаю, разглядеть не могу. А то, чего не видишь, оно самое страшное как раз и есть.
— Вероятно, — растерянно пробормотал Федор, расширенными глазами наблюдая, как Семен снаряжает шприц, как наполняет его розовой жидкостью из четырехугольного бокса и, наконец, делает укол в дедову ягодицу. Дед слегка напрягся, затем вздохнул и замер.
— Тридцать минут отключки, — пробормотал Федор. — Но пять кубиков очистки! Как бы реанимацию не пришлось вызывать?
— Только десять минут, — хмуро ответил Семен, убирая инструмент. — Но зато, надеюсь, до нашего отъезда он будет безопасен.
— Что значит, безопасен? — переспросил Федор. — И вообще, ты собираешься мне хоть что-то объяснить? Ты же только что проделал наноочистку. Причем ввел убийственную дозу.
— Именно для этого я тебя сюда и привез, — ответил Семен. — Смотри.
Он задрал дедову рубаху, и глазам Федора предстало тело двадцатилетнего парня. Идеальный изгиб позвоночника, крепкие мышцы, широкие плечи. Не иначе дед по привычке сутулился. Да и какой дед?
— Что это? — еле проговорил Федор. — Что это?!
— То самое, — усмехнулся Семен. — Наномодули с открытым контуром. Самоорганизующиеся системы. Стабильные и безотказные. Именно те, над которыми мы с тобой безуспешно бьемся уже десять лет.
— Это ты сделал? — побелевшими губами спросил Федор.
— Нет, — покачал головой Семен. — Отец.
— Он же умер пятнадцать лет назад! — вскричал Федор. — Ты же говорил, что его эксперименты закончились неудачей?
— Он погиб пятнадцать лет назад, — повысил голос Семен. — Я тогда в его лаборатории всего лишь лаборантом подвизался. Здесь это и случилось. Отец приехал по звонку. Фельдшерица звонила, сказала, что удар у деда. Отец и рванулся сюда. Приехал, упал и умер. Кровоизлияние. Хотя патологии никакой не было. И у фельдшерицы сельской, которая Михалычу укол делала, тоже кровоизлияние. Вот там, где я круги на луговине нарезал, ее и нашли. И все это в один день.
— Убийство? — переспросил, похолодев, Федор.
— Кровоизлияние, — повторил Семен. — Инсульт. Отец был ведущим специалистом института. Ни одна комиссия ничего не нашла. Случайное совпадение. Просто два здоровых, практически молодых человека получили одновременно и в одном месте инсульт. И умерли.
— А дед? — спросил Федор.
— Дед больше всех убивался, — ответил Семен, подбрасывая в руке четырехугольный бокс. — С тех пор и нанофобия у него. Он после того безобидного укола этой фельдшерицы едва тоже не умер. Страшная аллергия у него началась, глаз видно не было. Не знаю, как я его от больницы уберег. Вот этой штукой и спас. Это сейчас ей организм от наномодулей очищают и аллергии лечат. А тогда мы только мышам ее и кололи, чтобы приготовить их к следующим опытам.
— Бред, — покачал головой Федор. — Ни склероз, ни сенсорику этим не лечат. Раствор действует только на наномодули.
— А ты не больно ему верь, — вздохнул Семен. — Он говорит не то, что чувствует, а то, что в голову ему втемяшилось. Вот, например, Михалыч считает, что неминуемо погибнет, когда от дома отойдет. На похороны не поехал. Он вообще дальше родника от дома не отходит.
— Что твой отец сделал с ним?
— Года за два до смерти отца у деда тоже инсульт был. Полный паралич, потеря дара речи, прогнозы неутешительны. Ему тогда уже под восемьдесят стукнуло. Организм дряхлый, хуже некуда. Короче смерти ждали с часа на час. А отец уже тогда занимался этой темой. Ну, вот именно тогда и выяснилось, что некоторые микромеханизмы могут вступать во взаимодействие с организмом на клеточном уровне, и более того, перестраивать себя с учетом изменения внешних условий.
— Ну, так и мы этим теперь занимаемся! — воскликнул Федор. — Но где результаты опытов твоего отца?
— Я их уничтожил, — вздохнул Семен.
— То есть? — воскликнул Федор, вскакивая на ноги.
— Именно, что уничтожил, — повторил Семен, потянулся к вешалке и снял с нее еще один небольшой кофр. В точности такой же, как болтался на плече Тамары, отметил про себя Федор.
— Фотографироваться хочешь? — язвительно спросил он друга.
— Нет, — покачал головой Семен, откинул крышку, достал из кофра продолговатый предмет, нажал на клавишу. Раздался треск, между контактов вспыхнула голубая молния, запахло озоном.
— Электрошокер? — удивился Федор.
— Да, — кивнул Семен. — Давно уже как-то попытался деда привезти в город. Точнее испытывал я его. Чувствовал что-то. Еле уговорил. Но только и на сто метров не отъехал. Дед словно окаменел мой. А я вдруг такую головную боль почувствовал, что едва успел электрошокером его ткнуть. Только что кровью потом не плевался.
— Так и у Тамары не фотоаппарат? — прошептал Федор. — Так она знает?
— Отец вколол деду приличный объем, — продолжал говорить Семен. — Затем привез сюда. Через пару дней дед пришел в сознание, еще через неделю начал ходить. Отец не хотел его из деревни забирать. Сам понимаешь, чем ему это грозило. Да и хотел исследования продолжить.
— Ну и что? — спросил Федор. — Отец погиб. Но ты, ты можешь продолжать исследования? Почему ты уничтожил результаты его исследований?
— Я боюсь, Федор, — тихо сказал Семен. — Не за себя. За всех нас. Я еще студентиком по просьбе отца приезжал сюда каждый месяц, делал наноочистку. А в тот раз забыл. Опоздал на неделю. Хотя отец и предупреждал, что у деда ломки могут начаться. Когда все это случилось, дед просто кишел наномодулями. Но что с меня взять, годы молодые были, голова пустая. А дед тут по полу катался. Так или иначе, только молочница как это увидела, сразу в медицинский пункт побежала. Я с ней потом разговаривал. С отцом же поговорить уже не успел. Он, когда звонок этот от фельдшерицы принял, побелел как... Так на меня взглянул перед отъездом. Никогда себе этого не прощу. Именно тогда он и сказал мне, что если с ним или с дедом что-то случится, всю документацию по этому проекту надо уничтожить. И я сделал это.
— Значит это действительно возможно, — прошептал Федор, задумался, поднял голову. — Но зачем было повторять очистку каждый месяц? Вы продолжали делать ему инъекции?
— Нет, — сказал Семен. — Наномудоли уничтожались полностью, я проверял. Но потом они появлялись вновь. Другие. Неизвестные. Тысячи разновидностей!
— То есть? — не понял Федор.
— Организм их сам вырабатывал! — прошипел раздраженно Семен. — Это уже был не Михалыч. Или не только Михалыч. Это генетически измененное существо. То, что сделал отец, то, что продолжаю делать я — это преступление. Это угроза всему человечеству!
