Теперь же он по-настоящему почувствовал эту усталость. В конце концов, действие капли продлится несколько дней, так что у него есть время немного поспать.
— Евклид, разбуди меня через один день, если я сам не проснусь, — отдал распоряжение Женекерс и, едва дойдя до кровати, провалился в глубокий сон.
* * *
Темный потайной ход. Один из сотен, какие есть во дворце Сантарина. Одними из них пользуются, иные забыты. Мало кто знает их все, но каждый обитатель знает их с десяток. Не каждый только знает, что за невзрачными панелями в этих потайных ходах есть проходы на еще более потайные, в еще более редко используемые помещения. Долгая история здания позволила скопиться в его темных закутках огромному количеству секретов. И сколько их — ведомо лишь одной хранительнице.
Существование этих заброшенных потайных ходов, о которых никто не знает, всегда выгодно для хранительницы, ведь она видит все их своим даром. И ей не надо идти и подслушивать чьи-то разговоры, ведь ее дар всегда покажет, что именно она услышит, если решит подслушать. А в трудную минуту они всегда могут помочь избежать ножа наемных убийц.
Артелайл уверенно шла такому по потайному ходу, дважды свернула, и незаметно проскользнула за еще одну сокрытую от посторонних глаз панель. Узкий лаз вывел к ступеням, которые вскоре привели к двери.
Внутри было светло, из металлической коробки в углу звучала та странная громкая музыка, которую так любят коротышки. Воздух пропах запахами разных машинных масел и многолетней пылью. Маленькое вентиляционное окошко где-то под потолком, явно не справлялось с возложенной на него судьбой задачей.
— О, Артелайл! Нашла путь к моей старой лаборатории? — Кикарос отвлекся от работы. На столе, рядом с грудой паучьего шелка, который заменял Тетте кожу, лежал жуткий, лишь отдаленно напоминающий человека механизм.
— Как она? — осведомилась хранительница, с большим трудом сдержав испуг.
Артелайл потребовалось все самообладание, чтобы назвать груду металла “она”, а не “это”.
— Хорошо ее приложили, правильно сделала, что послала в город ее, а не пошла сама. Одно чиню, так другое разваливается! Тьфу! Варвары. Никакого уважения к чужому труду. Знаешь, человек по своей сути — это слишком механически сложная штука. И чинить потому вот ее, например, приходится часто. Настолько, что проще выкинуть и собрать и заново, как с библиотекарями. Их так вообще Евклид сюда новых раз в пять лет снаряжает. Но твои служанки-то сложнее будут, больше мелких частей, хотя бы для того, чтобы улыбаться естественно... Результат... Знаешь, если мы изловим Ядовитого, я очень буду просить Женекерса, чтобы он обрек его на ремонтные работы до конца его долгих дней. Тьфу!
— Я думаю, ремонт подождет. Нам надо торопиться.
— Куда.
— В пустыню. Если мы не поторопимся, то пропустим такое, что нам очень даже следует лицезреть. Особенно тебе.
Кикарос не стал задавать лишних вопросов, только отложил и инструменты и пожал плечами.
— Понял, уже бегу.
Лежащий на столе в полуразобранном виде каркас попытался подняться. Собственно, кроме одной руки у этого механизма ничего толком и не работало. Кикарос ловко выдернул из него капсулу со слезами пустыни, и когда Тетта обмякла, печально произнес:
— Лежи, горе ты мое, сто лет бы и тебя не видеть. Вернусь — залатаю.
* * *
Когда залы храма закончились, таракан выбрался вновь на то, что когда-то было улицей. Каменные фасады домов были стенами этого коридора, и в некоторые дверные проемы можно даже было зайти, хотя ничего особенно интересного там механическим шпионам Женекерса не удавалось найти, лишь бардак, и запустение. Если какая-то мебель там и оставалась когда-то, она давно превратилась в труху. Остались лишь голые стены, многовековой слой пыли, да фрагменты провалившейся крыши и вулканического пепла, который когда-то уничтожил этот город.
А вот улицу рабы Палача вычистили отлично, и создали над мостовой хороший крепкий потолок из серого камня. Здесь иногда встречались едва светящиеся бледным мертвенным светом колбы с какими-то эликсирами, успевшие покрыться за века пылью. Должно быть какие-то ловушки.
Женекерс поступил крайне хитро, когда направлял своих шпионов сюда. Миниатюрный таракан был достаточно мал и не содержал ничего живого. Он даже не содержал слез пустыни, которые так же остались где-то далеко. Маг еще не допил чай, разговаривая с Шендаром, а Евклид уже получили приказ, и вместе с Женекерсом спланировал операцию, после чего приступил к ее выполнению. Имея в своем распоряжении точные карты, полученные от своих “небесных глаз”, которые ему обеспечил Кикарос, найти вход в гробницу не составило труда. Шендар достаточно сузил регион поисков, а уж дальше дело было за малым.
Не имея возможности использовать слезы пустыни, Женекерс оставил их у самой границы, откуда начиналось действие той странной магии, которая высасывала жизнь и магию из, казалось бы, всего. Дальше от большой цистерны с генератором высокого напряжения были протянуты несколько километров самого настоящего силового кабеля.
Любое срабатывание ловушки должно быть для Палача и огромного количества людей фатальным, потому Женекерс и выбрал самых крошечных из своих созданий, созданных специально для шпионажа. Он лишь изменил конструкцию, убрав из нее емкость для слез пустыни и заменил тонким проводом, который теперь тянулся за каждым из этих существ. Конечно, он мог бы попробовать решить проблему иначе, придумав иной способ запасать энергию, но это, как и разработка любой новой технологии, требовало времени. Этим он не успел озаботиться, имея под рукой чудодейственные слезы пустыни. А зря.
Любое крупное создание может вызвать срабатывание ловушки, и потенциально привести к нежелательным последствиям. Это был факт, который он знал. Но так же он знал, что Палач едва ли захочет расставаться с жизнью, случись в гробнице неудачно упасть камню или проползти чудом переносящему магию этого места таракану. А какая вероятность, что такое произойдет за сотни лет хотя бы один раз? Большая, потому, скорее всего, если ловушки и были, то они были рассчитаны на людей, которые найдут способ защититься от магии этого места и максимально были защищены от ложных срабатываний.
Расчет был, что достаточно маленьких существ ловушки не заметят, и пока что все шло так, как и ожидал стеклянный маг.
Улица уперлась в камень какого-то величественного здания с широкими окнами. Всего здания не было видно, потому оценить размер не представлялось возможным. Немного помедлив, чтобы сохранить в своей бездонной памяти планировку еще одного зала, таракан, не раздумывая, пополз в зияющую темноту дверного проема.
* * *
Это было едва ли похоже на сон. Впрочем, сном оно и не было. Это были воспоминания, которые открылись, стоило Женекерсу вновь стать обычным человеком. И ключом к ним, той ниточкой, ведущей в самый дальний уголок сознания, где лежали эти самые воспоминания, были боль и одиночество. Все то, что в упор не мог почувствовать Женекерс Стеклянный.
На улице стояла теплая погода. Середина июля была совсем не жаркой в этом году, и даже в центре города не было особенно душно, несмотря на обилие транспорта.
— Значит, уезжаешь? — задал вопрос улыбчивый кудрявый мужчина лет двадцати пяти, сидящий напротив Евгения.
— Да, самолет в субботу, — бросил в ответ Евгений,
— Да, сказать нечего, поздравляю. Все за счет заведения?
— А то. Оплачивают и перелет, и жилье, в общем, предложение от которого весьма трудно отказаться.
— Да уж — Александр задумался на секунду, а потом махнул рукой — один едешь?
— Угу.
— А как же Ириша?
— Она даже не в курсе еще.
— Вы разошлись?
— Мы и не то, чтобы близко сходились. Просто она последние месяцы стала меня избегать, и потому я махнул на нее рукой.
— То есть махнул? — Александр непонимающе уставился на друга, — с этого момента попрошу подробнее.
— Если в двух словах — она стала избегать меня. Когда я ее куда-то приглашал, у нее стали появляться отговорки, одна глупее другой.
— И ты сделал...
— Повторял приглашения несколько раз в течение последних месяцев, после восьмой выкинул ее из своей жизни.
— Так просто?
Александр вгляделся в лицо друга. Так уж получилось, что ему в похожих ситуациях пришлось успокаивать уже четверых друзей. Арсенал антидепрессантов, применяемый им в этих случаях включал в себя самые разнообразные средства, начиная с экзогенного алкоголя самой различной дозировки самых разных сортов, заканчивая стриптиз-баром и лучным тиром.
Но, на лице Евгения при упоминании той самой Иры лицо даже не дрогнуло. Он все так же был спокоен, улыбчив. И если бы тот факт, что Женя не умеет совершенно притворяться, не был бы известен Александру — он бы подумал, что тот держит все внутри.
— Если бы все в жизни было бы так просто... Как родные уехали на дачу, заперся у себя, отключил телефоны, чтобы не наговорить ничего лишнего. Управился за полдня. Воскресение еще был в легкой депрессии, потом и это прошло окончательно.
— И... все?
Как-то двухдневный запой явно не вязался с характером Евгения, но спорить Александр не стал. В конце концов, Александр знал, что Женя был без ума от Ирины… К слову к последней он относился с некоторой долей скепсиса, зная что эта обаятельная особа не особенно трепетно относится к чувствам других. Девушка она была, в принципе, беззлобная, спокойная, но иногда на нее что-то такое находило, и вела она себя как самый заправский свинтус.
— Да. Больше я не пытался с ней связаться. Надоело, когда на уши лапшу вешают. Вчера, когда принял решение ехать, только набрал, скорее для галочки, но она так и не взяла трубку. Так что это ее дело, а я умываю руки.
— Я даже и не знаю, что тебе посоветовать, но, послушай, она вполне может и вернуться.
— К сожалению, это у нее не выйдет, даже если она того захочет.
— Ты с дуба рухнул? Это же женщина, существо импульсивное, иррациональное. Она может сейчас болтаться посредине между тобой, и еще кем-то, и ты в состоянии перетянуть чашу весов в свою сторону.
— Это не является оправданием. Я знаю, это старая как мир игра, целью которой является сердце принцессы. Но не буду. Некоторых принцесс лучше не спасать, в конце концов, не зря же их заперли подальше, да дракончика поставили.
— Хм, ну да, лучше в желудке дракона, чем женатым на иной такой "принцесске" — хмыкнул Александр и задумался — А твой отъезд случаем не связан со всем... этим.
— Нет, просто так совпало по времени. Хотя, признаюсь, из-за нее я мог бы вполне отказаться. Так что, даже к лучшему, что в ее голову взбрело порвать со мной — я еду с чистым и пустым сердцем.
Некоторое время друзья молчали.
— Латте — произнес официант и поставил две чашки кофе перед друзьями.
— Спасибо — улыбнулся Евгений и, зевнув, начал насыпать сахар из пакетиков.
— Ладно, не будем о грустном. Чем будешь заниматься?
— Да, тем же чем и здесь. Даже контора та же самая, просто хотят меня иметь у себя под боком, а не удаленно. Даже проекты те же самые.
— Ясно... Ты со своей работой и так, аки терминатор скоро будешь мыслить.
Евгений рассмеялся, а отсмеявшись произнес:
— Только не говори, что моя работа слишком исказила мой характер.
— Ну, если не брать в расчет то, что даже в общении с девушкой, ты взял не сколько-то, а именно восемь попыток, по достижении которой выкинул ее бесповоротно, не попытавшись даже узнать в чем дело.
— И как, по-твоему, я должен был это узнать? Искать ее в социальных сетях, узнавать о том, что она делает через общих знакомых, высылать охапку цветов по ее адресу? Заразить компьютер написанным на коленке вирусом и слить себе переписку? Пожалуй то, что следовало бы сделать, тем более что ты сам знаешь, как я могу работать с данными... Но я не хочу. И не буду.
— Ну... Зная Иришу, я думаю этого она и ожидает. Что кто-то из двоих завоюет сердце принцессы.
— Ну что ж, ее проблемы, ибо сейчас уже поздно что-то менять. У меня в руках билеты.
— Окей, если у меня будут выведывать подробности того, что у тебя в душе, что ей сказать?
— Правду, — Евгений опять улыбнулся и допил залпом кофе, — Как кто-то сказал, "то, что можно уничтожить правдой должно быть уничтожено." Я все понял, сделал нужные выводы.
— Знаешь, с годами ты мне все больше начинаешь напоминать помесь нашего старого кадровика и мистера Спока. Тебе реально надо заняться чем-то другим. Чем-то, что не требует от тебя... Думать так. Серьезно, я учился с тобой шесть лет, и скажу тебе, что с годами это у тебя хуже. Ты так к пенсии вообще будешь как машина, смотреть на жалких людишек, не умеющих мыслить так же четко как ты, и так же быстро принимать решения...
— Ты так говоришь, как будто превосходство должно вызывать пренебрежение или ненависть.
— Раздражение?
— Только если кто-то, не знающий и сотой доли того, что знаешь ты, пытается учить тебя. Но и в этом случае, не всегда рационально показать ему то, что он заблуждается.
— Это еще почему?
— Когда то, во что человек свято верит, разрушают — это больно. И не все ищут способа избавиться от предрассудков сами, и узнать правду. Многим комфортнее в пещере своих предрассудков и там, от них меньше вреда. Надавив на дурака своим авторитетом и знаниями, мы можем оказать ему услугу — развеять его заблуждение, разбить ему розовые очки. Но при этом, мы получим лишь ненависть в ответ. Потому что этим, мы причинили ему боль.
— Загнул, философ. Хотя да. Ты прав, как говориться, не тронь кхекхе, оно не завоняет. Но знаешь, что меня пугает?
— Что, Саш?
— То, что ты обычно прав в таких вещах... Ты говоришь все правильно, рационально, хоть возьми и подпишись под каждым словом. Ты прав во всем и, в тоже самое время, это как-то… неправильно. Не могу сказать почему, но это меня пугает. Вот... Возьми моего старшего брата. Он бегал за своей, теперь уж, женой, почти пять лет. Та на него внимания не обращала, вышла замуж. Тот терпеливо дождался, когда у нее развалился ее брак с тем алкашом и, несмотря на все это... Бум! Счастливы. Да и сама Надежда ошибки молодости признает. Я...
— И впрямь. Ты привел счастливый пример. Но сколько людей остались за бортом жизни из-за этого? Я понял, что меня избегают, дал время. После которого я выбросил человека из своей жизни, потому как шанс что следующая попытка увенчается успехом, был немного меньше, чем предыдущий.
— Я понимаю, что ты ее ненавидишь теперь, но все же...
— Нет, Саш. Только не ненависть.
Спокойствие друга как-то совершенно обескуражило Александра. Человек не должен быть спокоен в этой ситуации. Это было неправильно. Дико.
— А что тогда?
— Если я буду буду культивировать в себе ненависть к ней — да, мне ненадолго станет лучше, но она лишь прочнее будет запоминаться мне каждую секунду, когда я о ней думаю. Мы запоминаем только то, что окрашено эмоциями, и чем больше я буду думать о ней и переживать — тем прочнее она будет сидеть в моей памяти. Я не хочу этого. А от ненависти до любви лишь один шаг. Нет, я не попадусь в эту древнюю как мир ловушку.
