* * *
В Москву она больше не поехала. Не хотела, чтобы родственники Вахромеева видели, что она в положении. В институт она позвонила и попросила перевести ее на заочный. Дела с квартирой и наследством отправился решать Николай.
По завещанию, представленному родственниками Вахромеева, Владе не полагалось ничего. Героическими усилиями Николая удалось отстоять однокомнатную квартиру, купленную Вахромеевым для Влады еще до свадьбы, и половину картин, написанных Вахромеевым в период последнего супружества. И то, это было предоставлено родственниками Вахромеева в качестве отступного, чтобы Влада с ними не судилась.
Мгновенное исчезновение супруги известного художника было замечено прессой. Некоторое время борзописцы гадали о величине состояния, которым завладела хищная провинциалка. В Южноморск несколько раз приезжали московские корреспонденты брать интервью, но уезжали быстро и разочарованно, натолкнувшись на неласковый прием Николая. "Южноморская затворница предпочитает пересчитывать клад в одиночестве", "Достигнуты цели — и мы улетели", "Вахромеевские миллионы возвращаются в Южноморск?" — подобную ахинею читала Влада в каждой второй газете, вытащенной из почтового ящика.
"Ничего", — говорила себе Влада, — "ничего. Все это мелочи. До главного им не добраться".
Ребенок родился в конце мая. Мальчика назвали Сергеем. Пресса его рождение прозевала — ее интерес в Владиной жизни растаял к концу зимы, вместе со снегом. Поэтому беременность Влады заметили только соседи, с которыми Люда и Влада всегда общались крайне скупо. Они же отметили ее появление во дворе с коляской.
А вслед за ними объявилась и пресса. В местной газете "Единый Южноморск" за подписью Александр Мамин-Спичкибряк появилась статья "Здравствуй племя молодое, НЕЗНАКОМОЕ", где проводились нехитрые арифметические вычисления, в соответствии с которым отцовство Вахромеева подвергалось сомнению. Статью моментально перепечатали центральные издания, Мамин-Спичкибряк получил долгожданную известность и был приглашен в московскую желтопрессную газету "Бесперебойный отстойник".
Разбуженный прессой Павел прислал Владе возмущенное письмо. Похоже, что такое же получили от него и родители Вахромеева, которые примчались знакомиться с новым внуком. До этого родители Влады их почти не встречали, хотя и жили с ними в одном городе.
— Ладно, — сказала Влада, — пусть знакомятся. Пусть хоть с бабушками и дедушками у Сереженьки все будет как у всех.
На этом общение с родственниками мужа и ограничилось, а пресса почти сразу переключилась на новую жертву.
Вот так и получилось, что Владе не пришлось даже задумываться, как жить дальше. Смысл жизни определился сам собой. У ее мужа появилось продолжение.
И у ее отца тоже.
* * *
Прошло несколько лет тяжелой, но счастливой жизни. Влада воспитывала ребенка, окончила институт и работала преподавателем в южноморской художественной школе. Сережка рос веселый и полный сил, до стеснения в груди похожий на отца, и, как это обычно бывает, казалось, что все тяжелое уже позади, а дальше понятная прямая дорога длиною в жизнь. Наверное, так бы оно и было, но случился ...
Конец всего
Когда случился конец всего, открылись миллиарды невидимых каналов, по которым души живых возвратились туда, откуда они пришли в этот мир.
Влада мчалась по черно-серебристому каналу, и в памяти ее ожил предыдущий полет, когда она согласилась стать дочерью Змея. Что-то пошло не так, догадалась она. Да все не так, все не так, как она хотела. Но сейчас не это беспокоило ее. Сережа, сын, сыночка, он-то где? Придется искать его в очереди, чтобы подготов... Й-э-э-эх... И она снова стоит посреди круглого зала суда, как будто и не покидала его никогда.
— Приветствуем тебя, прокурор!
Влада обернулась. Судья и два защитника были на тех же креслах под потолком. Уходила ли она отсюда? Или ей все только приснилось?
— Наконец наш суд снова в полном составе! — судья подмигнул ей. Защитники зааплодировали.
— Приветствуем, приветствуем, — пропели они на мотив "jingle bell" противными голосами.
Значит не приснилось.
— А почему я не в очереди?
— По блату, — торжественно объявил судья, — мы тоже не лишены слабостей и пристрастий. Ты показала себя лучшим прокурором за все время существования суда, и поэтому мы устроили так, что ты сразу оказалась здесь, минуя очередь.
— Но мне нужно найти сына! Он сейчас в очереди! Я хочу быть с ним!
— Хочешь быть с ним? — пробасил защитник слева, — Ваша честь, прокурор требует, чтобы сын был с ней. Защита ходатайствует об исполнении её требования. Вы не возражаете?
— Нет, не возражаю. Ты хочешь, чтобы сын был с тобой до конца?
— Да, хочу.
— Ну что же, так тому и быть. Сын будет с тобой до конца. Все, суд окончен.
— Что? — удивилась Влада, — а где же ваша адская машинка, которая фальшивые грехи показывает? Я никаких очков считать не буду?
— А тебе не надо, — усмехнулся судья, — ты ведь в прошлый раз согласилась помогать отцу. Вот и помогай теперь. Твоя судьба еще в прошлом заседании решилась. На Земле ты еще одну жизнь прожила, чтобы поняла, кто твой отец. А он самый развратный человек Земли, который не бросил ради тебя порнуху смотреть. И тем самым отец твой постарался, чтобы ты вместе с ним была до Самого Конца. А теперь и ты попросила, чтобы твой сын вместе с тобой был до Самого Конца.
Владе стало жутко.
— А... А что такое Самый Конец?!
— Конец Всему, или, как вы его называете, Конец Света, на самом деле всего лишь начало Великого Конца. Потом будет Самый Конец, когда исчезнет сама Вселенная. И вот, пока этот Самый Конец не наступил, мы эвакуируем души в Новую Вселенную. Не все, конечно. Только достойных Нового Счастья. Остальные будут уничтожены, ну ты знаешь, как твоя подруга Герда. Все Зло, от которого погибает Вселенная, будет уничтожено вместе со Вселенной. Вместе со Змеем, конечно, потому что души покидают Вселенную чистыми, передавая Зло Змею. Ну а теперь еще и тебе, и твоему сыну.
— Вы не смеете! Я ведь не имела ввиду, что я хочу, чтобы мой сын погиб вместе со мной! И не имела ввиду, что я хочу помогать Змею таким образом!
— Нет, имела! — визгливо и злобно сказал судья, — имела! И зря ты хочешь показать нам свое ничтожество, мы и так его прекрасно знаем! Тебя давно заметили, еще когда ты была обезьяной!
— Когда я была обезьяной?
И в сознании Влады соединились все три жизни. Соединились в один страшный путь, уверенно прочерченный чьей-то хитроумной недоброй рукой. Она содрогнулась.
— Но... за что? Почему?!!!
— Все вы так, плевелы. Никак не признаете свою никчемность.
— Плевелы? Какие еще плевелы?!
— Евангелие читала когда-нибудь?
Влада-Пеппи-обезьянка кивнула.
— Помнишь, что зерно должно быть отделено от плевел? Вот тебя и отделили, давно уже отделили. И не зря. В своей ничтожности ты поможешь другим. Зла вон как много, Змею одному все не вместить. Еще лопнет раньше времени. А на вас троих как раз придется.
— Мерзавцы, — ошарашено сказала Влада-Пеппи-обезьянка, — вы мерзавцы и ничтожества.
— Фу, как вы, плевелы, грубы, после вас всегда хочется вымыть уши, — сказал судья грустно, — но таково устройство мира. Пока еще есть плевелы, но ничего, скоро не будет. Только плевела могла быть так жестока по отношению к своему сыну. Ты самое жестокое существо Вселенной. Приступай к выполнению обязательств!
И опять серебристо-черный канал подхватил Владу и понес куда-то.
Й-э-э-э-э-х!
Вокруг нее стены в виде крутой воронки. Она лежит на каком-то помосте, руки и ноги разведены в стороны. Ступни и кисти вывернуты и схвачены материалом помоста, как кандалами, тело от этого немного выгнуто и упруго напряжено. Влада-Пеппи-обезьянка зарыдала от ужаса. Она была в том же месте, где и Змей. Это был Выход. Она поймала чей-то взгляд. Неподалеку, на соседнем помосте, лежал ее отец. Их расположили так, чтобы они могли видеть друг друга. Значит, каждый по замыслу палачей будет видеть мучения другого.
— Ах ты козел, — заплакала Влада-Пеппи-обезьянка, — Козел!
— Влада, я не виноват, — заплакал отец, — не виноват, это все было подстроено!
— Знаю, теперь я все поняла. Я тебя встретила, когда еще была Пеппи, и это было специально все подстроено, чтобы меня в конце концов привести вот сюда! Но все равно ты козел! Теперь над нами поиздеваются вволю все наши враги. Павел, Рюрик твой, Маринка, Юлька!
— Рюрика не будет, он слишком много знал. Таких просто уничтожают, они всегда найдут, за что. Маринку тоже наверняка уничтожат, чтобы скрыть, что ее отца заставили ее убить. А Юлька... Ты помнишь мою мать...
— Ту старушку, которая умоляла всех не трогать тебя?
— Да...
— Юлька! Не может быть!
— Может. Скорее всего, мы ее не увидим.
— Чудовищно. Вот почему ее всегда ко мне тянуло, я ведь была ее внучкой. А я-то, дура... Ох и дура же я! Бедолага, не повезло ей ни здесь, ни там. А мать? Мамочку мы увидим?
— А ты не слышишь?
— Что?
— Как она плачет?
Влада-Пеппи-Обезьянка и в самом деле слышала какие-то негромкие рыдания, но не обратила на них внимания. Ее появление здесь было настолько ошеломляющим, что эти звуки показались ей чем-то вроде неотъемлемой части этого места, невесть откуда несущимся горьким безнадежным оплакиванием себя заблудшими душами. Влада-Пеппи-обезьянка повернулась направо, откуда слышались рыдания. Там был еще один помост, который она могла видеть только повернув голову направо и немного назад. На помосте в такой же, как и они с отцом, жалкой позе лежала ее мать и тихонечко плакала.
— Мама, мамочка! — позвала ее Влада-Пеппи-обезьянка, — Мамочка моя милая, не плачь, не радуй их!
Но Люда только посмотрела на нее непонимающим взглядом и продолжала плакать.
— Она не в себе, — сказал Змей, — она никак не поймет, что происходит, с тех пор, как узнала, что с ней было на самом деле.
— То есть, что значит на самом деле? А ты откуда это знаешь?
— А они специально для нее устроили "выездное заседание", так они это назвали. Она появилась прямо здесь, и суд сюда заявился. Прямо при мне все и происходило, видимо хотели, чтобы на меня эффект произвело.
— Что происходило?
— Она вспомнила прежнюю жизнь, ту, до которой она стала моей женой. А жизнь у нее была кошмаром. Ее отец овдовел, когда ей было одиннадцать лет. И вот ее отец женился на женщине с дочерью. Женщина была типичной мачехой из сказок. Для отца она была доброй и внимательной, соседей всех очаровала. Но мать твою невзлюбила, тем более, что ты сама знаешь, какая Люда задиристая. Мать твоя решила потягаться с этой стервой, но куда ей, девчонке было справиться с хитрой бабой. Та так все выворачивала, что отец постоянно ругал и наказывал родную дочь. А потом со временам до такой степени настроила отца, что тот начал бить дочь по любому поводу и запирал в тесном чуланчике без еды по нескольку дней. А она все равно упрямилась и отказывалась мачехе подчиняться. За три года такой жизни она уже начала заговариваться. И вот когда она однажды в очередной раз сидела в чулане почти неделю, она сошла с ума. Она решила, что сможет выбраться в крошечное окошко наверху, если станет хорьком, который лазил к ним в курятник через крохотную дырку вверху двери. И вдруг поняла, что превратилась в хорька, и тогда сумела то, что не могла сделать раньше — вылезла в окошко, а после прокралась на кухню, взяла нож и зарезала своего отца и мачеху.
— Бедная мамочка!
— Да, бедная. Но она отца зарезала, а даже постоянное неуважение и неподчинение отцу по Законам — смертный грех.
— Но она же с ума сошла!
— Именно поэтому они и не убили ее, но наказали на свой лад. Они запугали ее, что ее грех непростительный, что она — худшая женщина Вселенной, и не имеет права жить. А она так хотела жить, что согласилась в следующей жизни стать моей женой. И следить за мной и за своей будущей дочерью, и мешать нам.
— Не верю! Моя мать? Она любила меня больше жизни! Да и тебя любила.
— Да. Ее сознание любило нас. А ее тайная часть, о которой она сама не знала, ненавидела нас. Она была вроде зомби, внутри у нее было что-то похожее на вторую личность. Ты помнишь серую тварь, которую только ты видела?
— Да. Ты меня так ругал за это.
— Дурак был. Так вот, мать твоя здесь вспомнила, что эта серая тварь была порождением тайной части ее сознания. Из-за нее у нас в доме были беспричинные ссоры и постоянные мелкие неприятности. Они случались даже у меня на работе, там тоже постоянно что-то не то творилось, потому что она меня дома подзаряжала какой-то вредной ерундой, чем-то типа информационного мусора. И вот когда она здесь все это осознала, ей совсем плохо стало. А они еще посмеялись над ней, сказали, что в прошлый раз никто бы ее не уничтожил, потому что она сумасшедшей была. Её просто что называется "взяли на понт", постращали, что она не имеет права жить, и она перепугалась, решила, что это смертный приговор, и согласилась на все, чтобы выжить. Согласилась губить будущего мужа и будущую дочь. Ей ведь было четырнадцать лет, когда она умерла, и жила она первую жизнь человеком. Ее легко было обмануть.
— Меня тоже легко обманули, хотя я не первую жизнь человеком живу.
— Да и меня в свое время легко обманули. Для них это нетрудно, у них другие возможности. Но матери твоей сказали, что губить дочь и мужа — огромный грех, непростительный. Но раз она так жить хочет, и ей даже пообещали это в прошлый раз, то она будет жить. Сперва испытает все муки, какие мы испытаем, посмотрит, как мы погибнем, и будет жить. Они сказали ей, что она самое беспринципное существо Вселенной. А я — самое развратное существо Вселенной.
— А мне заявили, что я самое жестокое существо Вселенной.
— Вот и готова легенда для дураков. Теперь все будут думать, что мы исчадия ада. А что будет — я слишком хорошо знаю...
Влада-Пеппи-обезьянка содрогнулась.
— Очередная жуткая мерзость. Бедная, бедная мамочка, мне все равно ее жалко.
— Она с тех пор вот в таком состоянии, почти в таком же, как была когда умерла в прошлой жизни, после того как отца убила. И разговаривать с ней сейчас бесполезно.
— Она опять сошла с ума?
— Не знаю. Скорее всего, она просто никак не может справиться с горем и страхом. А может, они специально ее в такое состояние ввели. Для каких-то целей.
— Мы их игрушки? Живые игрушки?
— Похоже. Но...
— Что но?
— Влада, это еще не самое страшное, — прошептал отец, — посмотри налево.
Влада-Пеппи-обезьянка сразу все поняла. Сил повернуть голову не было. Медленно, медленно, очень медленно, вечность она поворачивала голову. Да, кошмар, который мог возникнуть только в больном воображении, воплотился.
Рядом с ней был еще один помост, и на нем лежал ее сын. Сын, которого она одним неловким словом обрекла на чудовищные мучения.
— Сережа, — прошептала она, — Сережа, тебе не больно?
И поняла, что сказала глупость. Ведь будет...
— Мама, — заплакал мальчик, — мама, что с нами? Что с нами будет?
