Бабуин разинул рот. Часто-часто заморгал. Посмотрел на жену. Та лишь пожала плечами.
— А не впадлу тебе быть, называть себя — 'цепным псом'? — спросил он.
— Марина, вам приносит неудобство называть себя 'за мужем'? Быть его верной женой, вечным вторым номером?
— Я столько билась за него! С ним самим! — смеётся Марина, — Я ещё не была никогда так счастлива! Он раньше мне не говорил: 'Заткнись, клуша, куда ты вперёд меня лезешь со своими курными мозгами!' Аж свербит всё от таких слов! Он стал другим! Он стал...! Я опять влюбилась! В лучшего Бабуина на свете!
— Вот те раз! — всплеснул руками Бабуин, — И об это она рассказывает не мне, а моему закадычному врагу? А тебе, заклятый друг, не впадлу сравнивать себя с женщиной?
— А я не сравниваю себя с женщиной, — помахал пальцем подполковник, — Я лишь привёл пример семейной гармонии и удачного распределения ролей в семье к общему счастью. Она же светиться счастьем! Прямо — завидно! Мы — разные. Вы русские — особые. Мы — другие. За все эти века и тысячелетия были попытки союза с другими. Доходило до угрозы нашего полного уничтожения. И только с вами — мы есть те, кто мы есть, тогда народ наш — живёт и преумножается. И вам, русским, мы нужны именно — такими, какие мы есть. Но и вы, русские, нам нужны такими, какие вы есть! Такими, как ты, Александр Бабуин! Простой мужик, изменяющий мир вокруг себя! Тоже страдаешь от вечных вопросов — кто виноват и что делать?
— Зря ты, — вздохнула Марина, — Сейчас он своего 'сферического коня' выведет погулять по твоей голове!
— Коней я люблю! — смеялся подполковник, — Я в тебе не ошибся! Знаешь ли, с годами и опытом начинаешь понимать людей с одного их на тебя взгляда!
— А что ты скажешь о моём друге, Коляне? — усмехается Бабуин.
Колян с удивлением вынимает наушник:
— А?
Подполковник склонил голову:
— Я бы очень не хотел иметь его своим врагом!
— А-а! — вскинул голову Колян и воткнул наушник обратно.
— Так что за конь? — с трудом оторвав взгляд от лица Коляна, спросил подполковник.
— Ну, держись! — вздохнула Марина. И решила последовать примеру Коляна и Дашки — схватилась за телефон, бурча, — ...вас всех, с вашими конями! Ипанутые, гля!
Дашка, молча, одними губами, повторила последнюю фразу. Ей не повезло — мать как раз смотрела на неё. Дашка поджала отбитые губы. Надулась.
— Ну, вот где ошибка? — развёл руками Бабуин.
— Не могу ничем помочь, — так же развёл руками подполковник, — Я лишь ищейка. Тот самый серый волк, что бежит по следу, ведомый нюхом. Подобные вопросы просто выше моего понимания. Для этого и нужен ты, Бабуин. Найди ответ — кто всё мутит? Кто не даёт житья людям? И если не сложно, шепни на ушко. Вот тебе мой номер. Просто скажи имя врага. Волчья стая встанет на след.
Бабуин с сомнением пожимает плечами — найдёт ли? Но, визитку — прячет. Решив в ближайшем городе купить себе телефон.
— Вы и сейчас на 'тропе войны'? — спрашивает.
— Идём по следу, — улыбается подполковник, — Настоящая мужская работа — охота на нелюдей. В одном городе оборотень завёлся. Людей забивает, поедает. Местные клопов не ловят. Вот, нас послали.
— Оборотень? — удивился Бабуин, — Это к Коляну. Это он у нас сказочник. И охотник на оборотней. Рассказывал, как тоже охотился с друзьями на оборотня. А тот оказался просто людоедом.
Подполковник нахмурился и опять вгляделся в Коляна. Почувствовав взгляд, Колян открыл глаза.
Бабуин толкнул подполковника в плечо и заржал:
— Купился? Ха-ха! Контуженный у нас Колян! Из АТО он беглец! Его там так 'Градом' приголубили, что он не каждый раз реальность от сказки отличает. Память так отшибло, что имени своего не помнит, а прочитанные в детстве сказки за свои собственные похождения принимает! Ха-ха! Потому, видишь, в наморднике его держим, чтоб людей не пугал. Пообщаешься с ним, сам немного сдвинешься. Он тебе такого расскажет! И как сама Богоматерь его 'братком' называла, и как он из Карфагена, называя его Новоградом, пешком, через Гольский Проток, через пермяков, что в Гиспании, к вяткам ходил. А мы это Вранцией называем! Такого наплетёт! Семь верст лесом, да всё — полем! Ха-ха! Там у него в голове такой гоголь-моголь, что если не ограничивать приём пятью каплями в день — оторвёт чердак к еженям! Ха-ха!
Но подполковник всё одно жестом попросил Коляна снять наушники.
— Оборотень — людоед? — спросил он.
— Людоед, — кивнул Колян.
— Как его отличить? Есть какие внешние отличия? — подполковник, не замечая этого, так сконился к Коляну, что чуть не сполз с сидения.
— Отличия только тут, — Колян ткнул пальцем себе в голову, — Внешне — просто человек. Лишь глаза — блестят, будто слюдой покрыты, да румянец нездоровый. Не особо и приметишь. Внешних отличий почти нет. Внутри — зверь.
— Что с ним дальше было? — спросил подполковник.
— Князю сдали, — пожал плечами Колян, — Мрачный хотел его просто зарубить, но палатный — переубедил. И верно! Он оказался лазутчиком. Целая стая таких зверолюдов была на границах. Большая стая, тысячи нелюдей. Поселения разграбляли, пожирали. Бойня была жуткая! Звери были злобные, умелые и беспощадные. Мрачный едва нас выходил. Все эликсиры извёл!
Бабуин ржал:
— Ну как? Вштырило? Говорю же — пять капель, не более!
Подполковник тряс головой, парни впереди — переглядывались.
— Мы слышали эту историю, — сказал один из них, — Это придания нашей родины. В той битве со зверолюдами на стороне наших предков сражались Святое Воинство во главе с самим Георгием Победителем — сами Илья Муромец, Алёша Попович, Добрыня Никитич, Никита Кожемяка, Великий Чёрный Колдун Тёмный След, сам Николай Чудотворец, Бог Велес на огненной колеснице и ещё насколько богов и героев.
— Я, Ура, Улей, Леший, Добряк, Никто, Мрачный, Волосатик. Если бы не Мара — все бы там остались.
Чуть не случилось аварии — все развернулись к Коляну. Смотря такими глазами, будто прямо тут случилось Второе Пришествие.
— Тьфу, на тебя! — закричал Бабуин, — На дорогу смотрите! Не мандарины везёшь, манда-рины! Развесили уши! Контуженный он! Ясно?! Такой же контуженный, как я или ты, подпол! Очнись ты! Сказки всё это! Сказки! Так — не бывает! И оборотней не бывает! Будешь искать волколака — ничего не найдёшь! Будешь искать выродков и отморозков — остановишь и оборотня! А ты, Колян, заткнись! Чуть не угробил нас сказками своими иканутыми! Ты ещё скажи, что ребята с Нибиру в вас ядерными снежками кидались, а вы их силовыми битами отбивали! Рагнарёк, гля, чуть не устроили отдельно взятой семье и следственной группе! Тоже мне, горные волки! Бараны вы горные! Какие, к буям, Угодники и Велесы? Вы кто такие? Черти! Вы — легаши! А я — мужик, ватник! Губу закатайте! Не по наши души — боги и герои! Хлебало в корыто заверните! Целее будете! Наш удел — простой, не божественный! Вам — недоумков ловить, мне — пахать! Отпуск кончиться — обратно в борозду! И — пахать, пахать! А Колян — ёкнутый! Просто — ёкнутый! Контуженный! Переклинило его! Его лечить надо, а не под фуру засовывать! Слышишь, боец?
— Понял я тебя, не ори! — огрызнулся водитель.
— Напугал меня, недоумок! — продолжал разоряться Бабуин, — На вас всех мне покласть! У меня же тут жена и дочь! Думай головой, а не седалищем! Сказочники! Тьфу! Когда же вы все повзрослеете?!
— Бабуин! — строго сказала Марина, — Завались! Уши от тебя болят! Ты нас больше перепугал, чем они!
Бабуин и, правда — заткнулся. Насупился, отвернулся. И смотрел в окно до самого города. Молча.
Их высадили в центре города, как раз у гостиницы. Городок был, как и большинство городов в России — не большой, но и не маленький. Областной центр. Но, как и у подавляющего большинства городов, всё основное — в центре. Пока проходили регистрацию 'на ресепшене', Даша опять пробежалась по местным сайтам, нашла несколько историй 'по их профилю'. Отметая вал известий 'про оборотня', как нервирующую всех информацию.
Сняли, как обычно, два двухместных номера. Бабуин с Мариной, Колян с Дашкой. Лишь первый раз поступили — 'как принято'. Мальчики — отдельно, девочки — отдельно. Будучи в четыре ноги изгнанным посреди ночи из кровати, Колян на следующий же раз категорически отказался заселяться с Бабуином. А у супругов — второй медовый месяц, да — который месяц подряд! Впиваются друг в друга, как пиявки, при любой возможности, пугая людей стонами и вскриками. Маринка решила 'перестать быть дурой' и взять от жизни, и — Бабуина — всё! Всё до чего смогло додуматься пошлое человечество за все эти годы. Всё, что смогли они снять для запрещенных сайтов. Оказалось, к удивлению обоих, что почти всё из этого — не очень и приятно. А что-то и совсем неприятно. Оказалось, что 'песни — довольно одной'. Чтоб только о любви в ней пелось. С некоторыми джазовыми импровизациями.
Вечером, как обычно — променад и знакомство с достопримечательностями. Рабочая суета горожан переходит в вечерний расслабон, жара — спадает. Самое время побродить по городу. С карамелькой за щекою.
— Ты моя карамелька! — воскликнула Марина.
— Ты мой пирожок! — отвечал Бабуин, — Съем! Мороженка моя!
После душа — опять, ожидаемая уже, проблема — нечего надеть. Марина так стремительно худела, будто её, как надувную куклу — проткнули. Только недавно закупили полный комплект всего и на все случаи жизни (Бабуин злился — зачем в их походе туфли на каблуках и платье для коктейлей? Если всё одно же — джинсы, майки-рубахи, кроссовки — везде!), как опять всё — повисло. Бабуин ворчит, злиться, будто от жадности. Злиться он не от жадности. А по той же причине, по которой не рад похудению супруги. Точнее — похудению — рад! 69 сейчас стало много удобнее. Не рад он — причине похудения. И злобно изгоняемой мысли. Потому опять накидывался на Маринку.
— Отстань! Мерин! Заемучил уже! Болит всё от тебя! — она яростно отбивается. Да так яростно, что сама надевается на хвост мужа. И — осёдлывает своего мерина.
— Бабуин! — тихо шепчет она, целуя, — Какие же мы дураки с тобой!
— Факт! — согласился он, — Опять в душ придётся.
— Я не про то, — тихо смеётся она, — Сколько лет любви мы потеряли! И что я над Анькой твоей смеялась? Соской её называла? Столько вкусного упустила! Ам!
— Моей Анькой? — удивился Бабуин, подтягивая жену к себе, к лицу, — Моей? Да, оставь ты его! В коматозе он! Не мальчик, чай! Заслуженный ветеран войны полов. Ты так спокойно про Аньку говоришь? Как так?
Марина встала, отошла к окну, пожала плечами:
— Как-то, Саш! Мне даже кажется, что ревновать не буду, как раньше. Ты уходил, а я с ума сходила! Знала ведь, какой ты кобель! И как на тебя все эти соски вешаются!
— Всё же — соски? — усмехается Бабуин.
— Самой надо было тебя высасывать досуха! — отмахнулась Марина, — Глядишь... А! Горбатого не выправить!
— Ну, не скажи! Сейчас вот, например, у меня даже мыслей нет.
— То-то взглядом ни одной круглой сиськи не пропустишь, — повела плечами Марина, потом повернулась, выставляя свою.
— Точно! — кивнул Бабуин, садясь, — Не упущу. Только это я — аппетит нагуливаю. Ужинаю я всё одно только с твоей руки. Люблю тебя!
— И я тебя. Даже не ревную. Мне кажется, что скажи ты сейчас прямо, что идёшь прошмандовку покупать, денег дам.
Марина вдруг развернулась, как-то задумчиво смотря на мужа, подошла, встала над ним:
— Или — с тобой бы пошла, — склонила она голову набок, — Интересно даже — как это? Видеть тебя с другой? Тебя — с другой. Разом? После неё? Может — попробуем? На троих?
— Нафиг, Мариш! — отмахнулся Бабуин, — Не интересно. Старею, наверное. А почему Анька — моя?
— Вот пристал ты! — толкнула она мужа, — Откуда я знаю? Я и тогда-то понять не могла — что ты к ней, как на работу ходишь? Что в ней нашёл? Вобла сушённая! Благотворительностью занимаешься? Или она какой-то секретик знает? Расскажи! Хочешь, я для тебя Анькой буду?
— Ты мне будь Маринкой, ладно? — вздохнул Бабуин, отводя глаза.
— Фу, какой ты скучный! И — вкусный!
— Марин! Бесполезно!
— Да? А потом опять меня за кусты потащишь избавлять от чупа-чупса? Меня уже бесит эта песенка! Карамелька эта! Ты ещё спой: 'И для друга!' Вот этого — не будет!
— Да? А что так? Что ты отказываешься? Сама хочешь на троих? Может жигало купим?
— Тьфу! Бабуин!
— Собирайся, карамелька моя! Пойдём, жёнушку мою порадуем, по магазинам походим, пока не закрылись. Опять всё повисло. Джинсы — будто забыла снять и навалила.
— Тебе нравиться? Как я похудела?
— Конечно!
— Будут уши спаниеля.
— И чё? Мои же! Собирайся, развратница доморощенная. Втроём! Хэ! Ох и дура ты иной раз!
— Чё Коляну с Дашкой скажем?
— С собой возьмём, — пожал плечами Бабуин.
— Дашку? Ты рехнулся? Я так не могу!
— Чё-то я не догнал! — нахмурился Бабуин, — Ты о чём? Гля! Вот ты безумная! В магазин идём! Джинсы искать! Ты что, правда решила...? Да это ты рехнулась! Я тебе что? Я себя не на помойке нашёл, чтобы в прошмандовок окунать! Вот ты дура!
— Скучный ты, Бабуин! — отмахнулась Марина, — Не пойду с тобой. Обиделась. Что тебе — жалко? Ну и окунул бы разок! Для разнообразия!
Бабуин выглядел так, что Марина рассмеялась.
— С Дашкой пойдём! Нужен ты мне! Опять ныть начнёшь, что 'долго-скучно'! И остолопа этого двухметрового с собой возьми. Опять будет продавщиц смущать. Это надо так на лифчики смотреть, что даже явные шалавы продавщицы покраснели! Правда, идите, развейтесь. Вроде, взрослый мужик, а всё рукоприкладством занимается.
— Откуда знаешь? — удивился Бабуин.
— А как? — пожала плечами Марина, перебирая вещи, что вывалила из рюкзака, — К бабе его своди. Может, отпустит его. Перестанет заговариваться, крыша на место встанет. Сам пироженку на стороне прихвати. Но, не обжирайся! Вечером тебя ждёт полноценный ужин. Первое, второе, третье. И — десерт. С вишенкой.
— Обещаешь?
— Предупреждаю. Можно даже сказать — угрожаю! С живого не слезу!
— Лишь обещания!
— Иди уж! — отмахнулась Марина, улыбаясь.
Но когда муж ушёл, она бессильно села на кровать, улыбка её сползла. Невидящий взгляд смотрел в никуда. Лучше бы она не разучалась плакать. Со слезами было бы легче.
Конечно же, ни о каких бабах Колян и слышать не хотел, к огромному облегчению Бабуина. Они пошли по адресам, которые для них 'накопала' Даша. Первое 'дело' было плёвым — запой.
— Как его из запоя выводить? — стоя над 'телом', спрашивает Колян у жены тела, — Насовсем или на время?
— Это как? — испугалась забитая, зашуганная женщина. В выцветшем, застиранном халате, в рваных тапках, сама такая же — выцветшая, рваная. Дома — погром и бедность. Детей не видно, но детские вещи — есть. Кроватка, игрушки, малевание карандашами на листе, криво висящем на стене — один край скотча оторвался. Мебель и обстановка — из 80-х. Даже телек — с крутилкой переключения каналов.
— Он не может не пить, — пожал плечами Колян, — Точнее — мало пить. Может — не пить вовсе. Если глоток сделает — всё заново начнётся.
— Насовсем! — быстро воскликнула обрадованная женщина, — Всё пропил, ирод!
