— Иными словами, вы не знаете, как умер мой кузен?
— Увы! Могу лишь сказать, что рядом с ним в последнее время не было чужих. И проведенное расследование со всей определенностью исключило возможность отравления либо какого-то другого злого умысла.
— Все страньше и страньше. Так вы говорите, что было проведено расследование?
— Разумеется, но ничего заслуживающего внимания не было обнаружено.
— Понятно, ну что же, так — значит, так. Есть что-нибудь еще, что мне необходимо знать?
— Полагаю, нет, впрочем, если у вашего величества возникнут вопросы, я всегда готов на них ответить.
— Хорошо, но у меня буду к вам кое-какие поручения.
— Всегда к услугам вашего величества, — очередной раз поклонился фон Радлов.
— К сожалению, у меня сейчас нет возможности заниматься делами герцогства лично, однако это не означает, что мне нет дела до моей родины. В мирный договор, заключенный между мной и его шведским величеством королем Густавом Адольфом, включен пункт о правах и преимуществах мекленбургских коммерсантов в балтийской торговле. Я полагаю, что участие в комерческих делах с Русским царством, а в перспективе — с Персией и Индией благотворно скажется на экономике как Ростока, так и всего герцогства в целом.
— Вне всякого сомнения, государь.
— Доведите до сведения всех заинтересованных лиц, что я обещаю свое покровительство и защиту всем пожелавшим торговать в нашем царстве. Кроме того, как вам, вероятно, известно, у меня имеется определенный дефицит специалистов в некоторых областях знаний. Медиков, инженеров, горных мастеров и многих других. Так что мои подданные, обладающие нужными познаниями, могут рассчитывать, что их способностям найдется применение. Я бы даже сказал, хорошо оплачиваемое применение.
— Весьма важное замечание, государь, но боюсь, что у нас нет горных мастеров, хотя прочие специалисты, несомненно, найдутся.
— Ничего страшного; как говорят мои новые подданные, будет день — будет и пища. Начнем с малого, в Ростоке необходимо найти место под русскую факторию. Дом, несколько складов — для начала, я полагаю, хватит. Если дела пойдут хорошо, ее возможно будет расширить. Кроме того, в самом скором времени я начну присылать и молодых людей для учебы в местном университете.
— Ваш посланник, господин Рюмме, говорил, что вы, ваше величество, намереваетесь открыть университет в Москве.
— Одно другому не мешает, барон.
— Да, но он говорил о необходимости послать учителей для этого учебного заведения.
— Я думаю, среди закончивших обучение студентов найдется несколько человек, пригодных для подобной миссии. Они составят костяк преподавателей, затем к ним присоединятся отучившиеся в Ростоке русские.
— Понимаю, государь, а как много студентов вы собираетесь прислать?
— Для начала — человек пять.
— Для начала?
— Разумеется, это будет не разовая акция. Русские студенты будут учиться на постоянной основе, по крайней мере до той поры, пока подобное образование не станет доступным в Москве.
— Позволено ли мне будет спросить, кто оплатит их обучение?
— Угадайте!
— Как будет угодно вашему величеству.
Вскоре нашу плодотворную беседу прервали приглашением посетить королевский завтрак. Собственно, пригласили только меня, поскольку предполагался узкий семейный круг. Кивнув на прощанье поклонившемуся фон Радлову, я вышел из комнаты.
"Узкий семейный круг" меня несколько удивил. Как оказалось, помимо Густава Адольфа и вдовствующей королевы в нашу с Катариной семью входят еще и канцлер Оксеншерна, а также епископ Глюк. Сказать, что это меня удивило — все равно что не сказать ничего. Причем если старину Акселя ожидать следовало, то постная физиономия Глюка меня не на шутку раздражала. Сам завтрак прошел, впрочем, достаточно мирно. Вознеся хвалу Господу за ниспосланный нам хлеб насущный, присутствующие дружно заработали челюстями, воздавая должное мастерству королевских поваров.
— У вас завидный аппетит, Иоганн, — одобрительно заметила моя венценосная теща, когда мы утолили первый голод.
— Я солдат, матушка, — наклонил в ответ голову, — а солдаты всегда голодны.
— Чертовски хорошо сказано! — воскликнул Густав Адольф, и тут же немного сконфузился, вспомнив, что поминать черта в присутствии епископа не стоит даже королю.
Впрочем, вцепившийся зубами в кусок ветчины преподобный Глюк не обратил на его слова ни малейшего внимания. Между тем Катарина, очевидно стремясь перевести разговор на другую тему, спросила меня:
— Как прошел ваш разговор с фон Радловом?
— Замечательно, — охотно отозвался я, — лучше и быть не может.
— Вот как? — немного удивленно отозвался Аксель с другой стороны стола. — О чем же он вам поведал?
— О процветании моего герцогства, разумеется.
— Что же, в этом он не погрешил против истины, дела в Мекленбурге и впрямь идут неплохо.
— Так, значит, вам не понадобился тот военный контингент, который вы прихватили с собой?
— Это была всего лишь разумная предосторожность, особенно учитывая обстоятельства смерти вашего кузена.
— Обстоятельства смерти? Фон Радлов пытался уверить меня в том, что смерть эта была совершенно естественной.
— Ваш кузен был благочестивым христианином, — постным голосом проговорил справившийся наконец с ветчиной Глюк, — я молился за него.
— Милосердие к католикам делает вам честь, святой отец, — тут же отозвался я, — немногие слуги господни могут похвастаться подобным снисхождениям к этим еретикам.
— Католикам... — чуть не поперхнулся епископ, — еретикам?..
— Вы не знали, что мой кузен — католик?
— Э-э...
— Так что вы думаете о смерти моего кузена? Интересно было бы узнать ваше мнение, Аксель.
— Я прибыл слишком поздно, чтобы проводить расследование, — дипломатично отозвался Оксеншерна, — кстати, я слышал, что покойный герцог собирался отринуть папизм.
— Вероятно, католики узнали об этом и убили бедного герцога, — снова вылез Глюк.
— Во всяком случае, показать народу вашего сына — наследника, — продолжал Аксель, не обращая внимания на епископа, — оказалось очень кстати.
— Наследника, принадлежащего к истинной церкви, — не унимался Глюк.
— Что вы имеете в виду?
— Ваше величество, — как можно почтительнее проговорил Оксеншерна, — его преподобие в чем-то прав. Конечно, большинство ваших подданных привыкли к вашей экстравагантности, однако далеко не все положительно восприняли перемену веры. Не подумайте, что я вас осуждаю, совсем напротив, я полагаю ее правильной и своевременной, но прошу: по крайней мере, пока не настаивайте на переходе в православие вашей жены и наследника.
Настроение присутствующих стремительно портилось, но моя теща попыталась исправить ситуацию.
— Мне кажется, не стоит говорить за столом о покойниках и религиозных делах, — ледяным голосом проговорила она, укоризненно оглядев всех присутствующих.
— Вне всякого сомнения, матушка, — тут же поддержал я ее, однако епископа, стремящегося во что бы ни стало вклиниться в разговор, это не остановило.
— Простите, ваше величество, но вопрос религии очень важен, и необходимо разрешить его как можно скорее!
— На самом деле нет никакого отдельного религиозного вопроса, — отчетливо проговорил я, постепенно повышая голос, — есть вопрос сохранения нашей власти в Москве. Все очень просто: никакого другого царя, кроме православного, русские не потерпят! Это не обсуждается! Если Генрих Четвертый сказал, что Париж стоит мессы, то я готов, в свою очередь, заявить, что Москва стоит молебна! И если мой сын не будет православным, стало быть, он не будет царевичем и впоследствии не сможет стать царем.
— Но вы могли бы способствовать распространению истинной веры среди диких московитов, — не унимался Глюк.
— Эти, как вы выразились, дикие московиты задолго до шведов отказались признать верховенство папы римского и ввели у себя богослужение на своем языке, не говоря уж о том, что христианство на Руси приняли тоже раньше вас. Но я не собираюсь вести теологические диспуты, а уж с вами — так в особенности! В своем княжестве я ввел свободу вероисповедания для своих подданных, полагаю, она распространяется и на членов моей семьи.
— Может быть, тебе следовало ввести такие же законы и в Москве? — спросил молчавший до сих пор Густав Адольф.
— Не думаю, что это возможно сейчас, максимум что я могу, это разрешить открывать протестантские кирхи в местах проживания иностранцев. И это уже сделано, но в остальном я должен быть не менее православным, нежели патриарх Константинопольский.
— Мы понимаем это, брат мой, — с сочувствием проговорил Густав Адольф, — но ведь терять Мекленбург тоже не следует, а ведь ты и твой сын — последние Никлотичи.
— Все это надо хорошенько обдумать, — подала наконец голос Катарина, — чтобы принять наилучшее решение из возможных.
— Обдумать, конечно, необходимо, но у нас не так много времени. Густав, когда ты отправишься в Ригу?
— Я рассчитывал отправиться завтра, но возвращение Акселя и Катарины...
— Не стоит откладывать эту экспедицию, ваше величество, — встрепенулся канцлер, — такие города, как Рига, на дороге не валяются!
— Что же, решено, откладывать не будем. Иоганн, ты с нами?
— Я хотел отправиться с вами лично, но теперь не знаю. Тащить жену и сына в осажденный город — не слишком хорошая затея, а расстаться с ними сейчас выше моих сил.
— Ты думаешь, Рига уже осаждена?
— У меня нет оснований считать Гонсевского идиотом. Вряд ли он сумел набрать армию, достаточную для штурма, но уж блокировать город он всяко сумел.
— И что мы предпримем?
— Я могу послать с тобой письмо с одним из моих людей. Скажем, с Романовым, фон Гершов и Вельяминов его знают...
— Этого будет достаточно? Все же мы не игрушками меняемся.
— Если это необходимо, то поезжайте, — мягко проговорила Катарина, как видно польщенная моими словами, — конечно, наша разлука затянулась, но вряд ли неделя-другая будет иметь большое значение.
— Вы просто ангел, моя царица, — только и оставалось сказать мне.
Наконец начавший меня тяготить разговор прекратился. Поблагодарив за угощение, мы с Катариной откланялись и отправились в ее покои. Кормилица принесла нам маленького Карла Густава, сразу протянувшего руки к матери, опасливо косясь на меня при этом. Это было так забавно, что я невольно засмеялся.
— Не смейтесь, Иоганн, вы его пугаете, — попеняла мне Катарина, впрочем и сама не сдержавшая улыбки.
Малыш тем временем забрался к ней на колени и, почувствовав себя в безопасности, показал мне язык.
— Ну, главному тебя научили, — улыбнулся я на это.
— О чем вы? — удивилась принцесса.
— О безусловном почитании родителей.
— Иоганн, что вы такое говорите? Наш сын еще очень мал! Не смейте сердиться на него!
— Сердиться? Вот уж не думал. Как можно сердиться на этого меленького ангелочка?
"Ангелочек" тем временем убедился, что его не станут забирать от матери, и принялся теребить бант на ее рукаве, прилагая все возможные усилия, чтобы его оторвать. Все это было так забавно, что я снова не смог удержаться от улыбки.
Увы, злодейка-судьба не дала времени, чтобы мой маленький сын хоть немного привык ко мне и перестал дичиться. Хотя я и договорился с Густавом, что проведу немного времени с семьей и догоню его в Риге, ничего из этой затеи не вышло. Впрочем, обо всем по порядку. На следующий день Стокгольм провожал своего короля, отправлявшегося присоединять к своему королевству вольный город Ригу. Горожане, принарядившись по такому случаю в праздничную одежду, толпились в порту и махали руками своему сюзерену, время от времени разражаясь радостными криками. Похоже, подданные искренне любили своего молодого короля, благо он до сих пор не успел их осчастливить повышением налогов. К скачущему рядом с их обожаемым монархом королевскому зятю, герцогу и царю, они относились несколько прохладнее, но он все-таки был мужем их любимой принцессы, героем войны с датчанами и вообще неплохим парнем. Так что ему, то есть мне, тоже иной раз кричали здравицы. Правда, мне пару раз послышались крики: "...проклятый колдун!", — но я не придал этому значения.
Перед тем как сесть в шлюпку, Густав Адольф повернулся ко мне и спросил:
— Значит, ты все-таки задержишься?
— Ненадолго, дружище, будь уверен — я скоро догоню твои тяжелые транспорты с войсками. Впрочем, если что, с тобой мои приставы и все необходимые документы.
— Куда отправятся твои войска после того, как я займу Ригу? Если хочешь, эти транспорты доставят твою армию в Нарву или любой другой порт, по твоему усмотрению.
— Спасибо, брат мой, но у меня почти одна конница. Ее неудобно перевозить морем, да и в чистом поле мне мало кто страшен. Впрочем, как говорят мои русские подданные — там видно будет: возможно, я и воспользуюсь твоей любезностью.
Пока мы разговаривали, я снял с себя нарядный плащ и перевернул его изнанкой наружу. Парадная шляпа с короной на тулье перекочевала в ларец на руках позеленевшего в предчувствии предстоящего путешествия Миши Романова. Обняв на прощанье своего незадачливого рынду, я завернулся в плащ и двинулся прочь. Во дворце Трех корон меня ждала семья, которой я слишком долго был лишен. Побуду немного с Катариной и сыном, а завтра, самое позднее — послезавтра, двинусь вслед за Густавом Адольфом. Тем паче что недавно пришедшей в Стокгольм "Святой Агнессе" надо принять кое-какой груз. Причем королю нет необходимости знать, что именно я гружу и где все это взял.
Петерсен ждал меня в портовом трактире, в том самом, где я когда-то познакомился с капитаном наемников Гротте.
— Я вижу, корона не изменила ваших привычек, ваше величество, — флегматично поприветствовал меня мой шкипер, когда я присел за его стол.
— Горбатого могила исправит, — отозвался я в том же духе. — Что с грузом?
— Все, что закупил ваш бывший боцман, в полном порядке и совершенной исправности.
— Отлично, а тому, что прислал Юхансон, места хоть хватило?
— Об этом нужно было думать до того, как его купили, — пожал плечами норвежец.
— Не ворчи, старый морской волк, — засмеялся я, — ну так как, не потонем?
— Дурацкая шутка, ваше величество, такие вещи в воле божьей, но, полагаю, все будет хорошо.
— Что бы я без тебя делал...
— Не знаю, наверное, сделали бы шкипером своего Карла Рюмме...
— Постой, ты что, завидуешь?
— Было бы чему.
— Не стоит, дружище, даю тебе слово, что еще сделаю тебя адмиралом своего флота!
— Сначала вам стоит завести флот.
— Дай срок, Ян, дай срок. Все у нас будет — и флот, и армия, и Персия с Индией. Хочешь побывать в Персии?
— Говорят, в тех краях страшная жара и добрые христиане мрут как мухи от лихорадки.
— Случается и такое, однако те, кто возвращаются, как правило, становятся очень богаты. Петерсен, у тебя есть семья?
— У настоящего моряка семья — его экипаж... — вздохнул норвежец, — а зачем вам?
— Ну как зачем — если ты станешь моим адмиралом, то твоя жена должна будет стать придворной дамой у моей Катарины.
