— А когда началось активное вторичное созревание у Алу? — встрепенулся Риан.
— Незадолго до пятнадцатилетия. А что?
— У меня тоже. И, знаете... Когда Кин на сцене изображал смерть Ориона, мне почудилось, что что-то воткнулось мне в спину.
— Куда именно? — замер Дензел и, проведя пальцами по спине омеги, остановился прямо над родимым пятном. — Сюда?
— Да. Было небольно, но довольно чувствительно.
Дензел пригляделся к омеге и вдруг сказал:
— Вот и не верь после этого в перерождение душ!
— Ты о чём? — нахмурился Гиллиан.
— Я тут кое-что вспомнил... Я ведь бываю в сокровищнице и библиотеке чаще вас, сэр. Я очень внимательно изучаю нашу историю, когда время позволяет, а картины, которые хранятся на базе, могу рассматривать часами! Так вот, там есть картина Сета Баала, написанная на основе грифельных набросков самого Самуила Спенсера. Он ведь был неплохим художником и часто рисовал точные графические портреты многих своих современников. Об этом хорошо известно и официальным историкам, а в историческом музее столицы даже хранятся некоторые сохранившиеся рисунки с подписями. Рисовал он и Алу, оставив заодно и подробное его словесное описание. Так вот, на картине Сета Алу был изображён вместе с Рэнди, и знаете что?
— Что?
— Я только теперь понял, что наши ребята удивительно похожи на них. Не полные копии, конечно... Если не верите, то можете сами убедиться, когда вернёмся на базу. Да и в кино они выглядели на редкость живо и убедительно. Мне начинает казаться, что это неспроста.
— Не ударяйся в мистику, — посоветовал ученику комиссар. — Всё-таки ребята хорошие актёры, да и подобрали их в пару на редкость удачно. Да, возможно, они, действительно, Алу и Рэнди, получившие второй шанс, да только другие факторы со счетов сбрасывать тоже нельзя.
— Вы о чём? — вздрогнул Риан, вспомнивший слова Билли Кинга, услышанные в том самом разговоре.
Умереть я не боюсь — я приму это как освобождение. Здесь останется только моя бренная оболочка, а душа пойдёт дальше. В древности учили, что наш путь — это бесконечная цепь перерождений, призванная для того, чтобы мы учились, приобретали некий опыт, а для этого память о предыдущей жизни стирается. Смерть для меня — это повод начать всё сначала, а не потерять. Быть может, мои омеги снова будут вместе со мной...
— Наши предки и альхейнцы верили, что душа после смерти перерождается снова и снова, приобретая опыт. Авалон и Асмос, собственно, и решают, когда и куда пойдёт почивший. Чаще всего эту роль приписывают Асмосу, а Авалона представляют собственно Жнецом и проводником, хотя он и его брат-близнец делают одну и ту же работу. Видимо, распределение обязанностей очень глубоко въелось в общественное сознание. Так вот, в книгах Альхейна и сохранённых Баалами есть немало упоминаний о том, как по каким-то признакам опознавались люди, прошедшие перерождение. Ни один из них, согласно этим хроникам, не помнил свою прошлую жизнь так же хорошо, как и нынешнюю, но время от времени какие-то моменты в памяти всё-таки всплывали, но исключительно на уровне ощущений. Да, были и какие-то другие приметы вроде внешнего сходства или отметин — врождённые уродства или родимые пятна характерной формы, но подобные вещи всегда воспринимались с изрядной долей скепсиса, пока не появлялись более веские доказательства. Поэтому я и говорю — не стоит ударяться в мистику.
Риан на несколько минут потерял дар речи. Он и Авель могут быть перерождёнными Алу и Рэнди??? Да нет, бред какой-то!.. А если не бред? Сразу вспомнилось, как в каких-то сценах, над которыми работали на съёмочной площадке, появлялись тормоза, то и дело сбивался настрой, появлялось острое желание схалтурить, и режиссёр резко вопил "Стоп!!! Всё с начала!!!". Работать элементарно не хотелось и приходилось себя заставлять, трясти за шкирку, давить на горло. Двуликий словно чуял, что играет хрень, лажу, враньё и знает это. Авель иной раз прямо признавался, что не хочет играть то, что прописано в сценарии. Зато, когда они работали постельные сцены в паре, это чувство уходило почти полностью. Особенно в "Нежности", где им позволили импровизировать. Один эпизод вообще смонтировали из отснятого материала, когда омеги увлеклись и сделали всё по-настоящему, а режиссёр не растерялся и махнул операторам, чтобы не прекращали снимать, да ещё и управлял процессом. Работать над "Гаремом" было очень сложно — ни на каких других съёмках Риану не было так тяжело, и дело было не в масштабе и вбуханных в работу деньгах. Неужели дело было не только в том, что они с Авелем усомнились в официальной версии? И ведь одно другому не мешает!
Сидя на премьере, Риан смотрел на себя и видел не фальшь своей игры — отработал он хорошо, а в итоговый монтаж вошли самые отборные дубли. Он видел своё нежелание работать. Если бы их с Авелем посадили рядом друг с другом, то высиживать премьеру было бы проще, но Авеля привели в паре с Рафом Каином, который играл в "Гареме" молодого Эммануила Спенсера, и посадили в ряду за его спиной. В то время Авель был вынужден сожительствовать с Рафом — в прессе активно говорили об их связи и возможной свадьбе, печатали статьи и фотографии — и позже говорил, что этот кобель обращал на него внимание, только если приспичит что-нибудь или выпьет лишнего, после чего распускал руки. За это Риан начал ненавидеть самого частого партнёра по съёмкам ещё больше, и ненависть не прошла даже тогда, когда Авель получил отставку — так выигрышно они смотрелись на злополучных фотографиях. В пользу версии о перерождении говорил и тот факт, что их с Авелем всегда тянуло друг к другу, им было вместе невероятно хорошо и спокойно, словно так и должно было быть. Они были вместе практически с самого рождения, пока мальчиков не разлучили на несколько лет, и разлука была тяжёлой и болезненной.
— А я смогу увидеть эту картину? — кое-как выговорил омега.
— Конечно, — кивнул Дензел. — Если хочешь, то я, как только мы вернёмся на базу, попрошу сфотографировать это всё и прислать тебе. У нас есть отличный фотограф.
— Люк? — уточнил Гиллиан.
— Он лучший.
— Спасибо, — поблагодарил Риан.
— Поехали дальше?
— Да. А почему Алу был так уверен в результате?
— Из-за того, что Эммануил ему рассказывал о Рудольфе, — продолжил свой рассказ Дензел. — У нашего Императора была куча недостатков, достаточно типичных для альфы того времени, особенно облечённого властью. Рудольф был заносчив, самолюбив, амбициозен, эгоистичен, избалован вниманием, но при этом достаточно умён, рассудителен, способен на редкое милосердие. Он мог бы со временем войти в историю как один из величайших наших правителей, если бы на него не оказывало такое колоссальное влияние его окружение. Все эти интриганы весьма умело играли на уязвимых местах Рудольфа, и Спенсерам пришлось немало сил убить на то, чтобы доказать необходимость перемирия. Эммануил не скрывал того, что Рудольф может с трудом поддаваться омежьему влиянию, и всё же Алу рассчитывал на свой опыт выступлений. Достаточно солидный для его возраста. Не скрывал Эммануил и того факта, что Рудольф был возведён на трон путём переворота.
— Как это? — удивился Риан. — Разве Альбус Одноглазый не скоропостижно скончался от апоплексического удара, как это тогда называли?
— Нет. Альбус вызвал недовольство своих сановников и министров — вёл объявленную Альхейну войну слишком осторожно, как и советовали Спенсеры, чтобы не подорвать внутренние ресурсы, из-за чего война затягивалась, а Тайный совет спал и видел, чтобы побыстрее разбить соперника и загрести все его богатства, включая заморские колонии. Они рассчитывали быстро окупить затраты за счёт трофеев и не думали об издержках. Кроме того, Альбус готов был обменивать пленных на условиях Альхейна, что тоже не по душе было любителям публичных казней и массовых расправ. При дворе быстро созрел заговор, и Рудольф пришёлся очень кстати. Ему на тот момент было уже семнадцать лет, а отец до сих пор его к управлению государством толком не подпускал. Альбус видел, что его сын не готов к такой ответственности, обязательно развалит что-нибудь, почувствовав вкус большой власти. Рудольф больше интересовался военными играми, постельными утехами, для чего себе гарем-то и завёл и регулярно обновлял, был заядлым карточным игроком в ущерб шахматам, которые предпочитал его отец. Был не готов. Рудольфа уязвляли подобные заявления, и, когда к нему пришли с предложением члены Тайного совета, парень охотно согласился. Альбус был приговорён и ночью убит в собственной постели, а народу выкатили версию о скоропостижной смерти. Рудольф был коронован, а вскоре после этого женился на омеге из семьи Бариста, которая входила в Тайный совет. Рудольф получил вожделенную власть, но ограниченную договором с Тайным советом, согласно которому не имел права принимать кардинальных решений без их одобрения. Да, перемирие было необходимо, и Тайный совет, скрипя зубами, это принял, как и тексты прочих договоров. Но появление при дворе нового фаворита стало настоящим ударом под дых. Мужу Рудольфа Каллену меняющиеся фавориты из гарема никогда не мешали — парень знал, что на его положение это не повлияет. Особенно, когда родился наследник Эред. Да и сам Каллен был небезгрешен — у него был свой фаворит, которого ему тот же Тайный совет и подсунул для лучшего контроля. Когда Алу прибыл в Викторан и с шиком въехал в столицу на коне рядом с Императором, слухи по городу разлетелись моментально, а когда Алу выступил на приветственном пиру, то закулисные правители поняли, что всё же упустили своего повелителя. Особенно были возмущены главы Синода.
— А это правда, что Алу умел играть на дахене?
— Не только на дахене, но и на флейте, кануне и цимбалах. Всё это он привёз с собой и часто развлекал нового повелителя по вечерам. Он был не только блестящим танцором, но и талантливым музыкантом. Рудольф после поездки на подписание договора надолго заболел восточной музыкой, что Алу быстро заметил и использовал, как только появлялась возможность.
Риан на это только вздохнул. Он на камеру только изображал игру на дахене, даже нашли дублёра, руки которого появлялись на крупных планах, но было бы здорово реально научиться играть хоть на чём-нибудь, только график и без того был слишком плотный. Выспаться бы!
— А когда Алу стал наложником Рудольфа?
— Уже по пути в Ингерн. Рудольф ни за что бы не упустил такую возможность. В плане чистоты крови он был не очень — тут ему серьёзно помогли приёмные дети аристократов — однако Алу сумел абстрагироваться от дурных примесей, обусловленных в том числе и особенностями личности Рудольфа. Как только Рудольф обнаружил, кого ему подарили, он сначала оторопел, но быстро забыл про всё, когда Алу начал использовать все полученные от наставников опыт и знания. Рудольф оценил мальчика по достоинству и наплевал вообще на всё. Ко времени прибытия в Викторан он практически не отпускал Алу от себя, и все, кто его знал прежде, сразу заметили, насколько Император изменился. Алу почти добился своего — Рудольф начал меняться вдали от двора, и это насторожило Тайный совет.
— А как Алу вообще воспринял Ингерн? Ему у нас понравилось?
— Нет. И не потому, что приезд выпал на разгар осени, когда холод, дожди, слякоть и сырость. Его угнетала тяжёлая архитектура, сплошной серый камень, который он видел из окон, абсолютно неустроенный с точки зрения альхейнца быт, из-за которого нарваться на что-нибудь заразное было проще простого. Да, во дворце была солидная омежья половина, как и в Альхейне, но туда мог зайти кто угодно. Условия, в которых жила прислуга, были просто отвратительными. В Альхейне же была достаточно прогрессивная по тем временам система водопровода и канализации, санитарная обстановка и контроль на высочайшем уровне — религия и политика верховных иерархов не тормозили развитие науки, а поощряли её. В Ингерне Церковь держала технический и научный прогресс под жёстким контролем, и в быту до сих пор царил тот ещё примитив, из-за чего запахи в воздухе витали не самые приятные. Особенно на городских улицах, на которых прорытые канавы не всегда справлялись со своей задачей. Представляешь, как это всё нюхал мальчик, который вырос в чистоте и порядке?
Риан молча кивнул. Когда он разглядывал возводимые декорации и изучал наброски, согласно которым декораторы старались воссоздать максимально аутентичную обстановку, ему легко было представить, как тогда люди жили. Воду в дома подводили только к крупным особнякам, снабжался дворец, а остальные горожане брали воду из фонтанов и реки, в канавы и саму реку сливались помои, попадая и в грунтовые воды. Отличный способ разносить заразу! С чисткой в городе было тоже туго. Целые бригады чистильщиков состояли на жаловании городских администраций, в них работали, разумеется, омеги, но не всегда справлялись с той грязью, что царила на улицах — они болели и умирали. До набора новых чистильщиков уборка производилась через пень-колоду. И это было далеко не всё.
— Роскошь дворца Рудольфа была откровенно показной, за ней не было ничего, а уж как там люди жили, и вовсе повергало Алу в шок на каждом шагу. Пока шла подготовка к приветственному пиру, сам Алу всё это время провёл в покоях Рудольфа, а потом уже братья Спенсеры устроили ему экскурсию. Это был настоящий культурный шок. Да, Эммануил, рассказывая о своей родине, не скрывал недостатков, но в реале всё это было куда хуже того, что себе представлял Алу. Первые дни, пока шли праздненства, Алу продолжал жить в покоях Рудольфа, но потом началась обычная жизнь, его отселили в комнату гарема, и пошла самая, как сейчас некоторые говорят, жесть. Поскольку Алу стеснялся своих ингернских сородичей и опасался проблем из-за своей особенности, он выбрал постель в самом углу комнаты.
— А это правда, что в гареме Рудольфа было два десятка омег?
— Нет, всего полдюжины, их разыскивали по всей стране — самых лучших. Причём Рудольф испытывал почти болезненную слабость к молоденьким — от четырнадцати до восемнадцати, а повзрослевших наложников легко раздавал своим приближённым. Алу в возрастной ценз отлично вписался. Жили они в одной общей комнате рядом с личными покоями Рудольфа. Разумеется, их обслуживали на достаточно приличном уровне, да только от настоящего гарема в понимании урождённого альхейнца осталось одно название. В Альхейне попасть в гарем считалось большой удачей — там омеги не только купались в роскоши, но и получали самое лучшее образование, какого не получишь в обычной школе. Да и сами гаремы были невелики — содержать слишком много наложников было нескромно и нерационально. Расточительность в этом плане вообще была не в чести. Самый крупный гарем был у первого советника Владыки Рашида бен Рувима — почти десять омег — в пятнадцатом веке. Кроме того, принятие в гарем было шансом удачно выйти замуж, сделать карьеру, если на талантливого омегу обращал внимание особый гость, взаперти никто никого не держал, а если омега выходил замуж за стороннего человека, то бывший не хозяин, а покровитель давал за ним небольшое приданое. А если случалось так, что омега из гарема рожал ребёнка от своего покровителя, то до самого совершеннолетия сына он полностью состоял на содержании отца ребёнка. Словом, Ингерн исказил саму идею гарема, превратив его в личный бордель.
