Шарик доводит до одной из дверей и влетает прямо в нее. Дверь тут же пропадает, открывая вход в кабинет. Вхожу внутрь, охваченный чувством дежа-вю. Еще бы — опять Галиахметов и опять разговор, которого мне бы очень хотелось избежать.
Полковник оказывается столь радушен, что даже здоровается и предлагает сесть. Надо же, какая честь! Изображаю радость на лице и занимаю предложенное кресло. Я, конечно, понимаю, что в спинку встроен приемник пореска, но не стоять же на ногах из-за этого? Все равно от мощных стационарных поресков даже приличное расстояние не защитит.
— Итак, Денис Андреевич, не буду ходить вокруг да около, а сразу перейду к делу, — сказал Галиахметов, когда я занял предложенное мне место. Впервые за время нашего знакомства он назвал меня по имени-отчеству. Очень и очень интересно. Я уж молчу про то, что он употребил мое настоящее имя — это вообще выходит за всякие рамки.
— Как вы понимаете, речь пойдет совсем не на ту тему, о которой вам было объявлено. Объявленная тема — только прикрытие.
— И что же вас интересует на самом деле? — спрашиваю я, старательно изображая полную неосведомленность. Даже мысленно изображая. Предполагается, что я ни сном ни духом не знаю о визите Угерина. Сомневаюсь, что ему дали возможность пообщаться со свидетелями, так что про Враност он мог узнать только здесь, от безопасников. Сам факт моего вызова говорит о том, что "мухолов" рассказал о связи Ардана и взорванного поселка.
Аккуратно выстраиваю мысли в нужную последовательность. "Видения" с Арданом помогли мне узнать один изощренный прием, позволяющий четко контролировать то, о чем думаешь. Без этого приема Серые Призраки не смогли бы использовать свои ментоиды. Когда я попробовал его в первый раз, то очень удивился, обнаружив, что у меня все получилось. Домашний пореск, с помощью которого проверялось мое новоприобретенное умение, никаких посторонних мыслей не зарегистрировал. Он отметил только то, что я хотел показать. С тех пор прошло несколько месяцев, так что я успел довольно далеко продвинуться в освоении этого навыка. А теперь пришло время применить его на практике. Должна же быть от видений какая-то польза?
Галиахметов задумчиво опускает взгляд, проводит указательным и средним пальцами правой руки по лицу — сверху вниз, со лба до подбородка. Заметно, что ему трудно выдавить из себя нужные слова. Потому что для того, чтобы задать нужные вопросы, ему придется признать, что когда-то он был не прав, не поверив моим словам. Мы это оба хорошо помним. Но я изо всех сил стараюсь держать в мыслях только недоумение, хотя так и хочется издевательски ухмыльнуться.
Наконец, полковник отвечает:
— Расскажи подробнее про твою встречу с вольными в ночь, когда был взорван ваш поселок.
— Но зачем вам это? Вы же тогда сами сказали, что я это все выдумал и все это ложь!
Я добавляю в свои слова как можно больше обиды. Никогда бы не подумал, что у меня так легко получится имитировать эмоции. Реакция полковника вполне предсказуема — он взрывается:
— Молчать! Вопросы здесь задаю я!
Его кулак при этом с грохотом ударяет о столешницу. Я даже подскакиваю от неожиданности. Но меня подобными штучками не проймешь — я уже не тот пугливый мальчишка, каким был когда-то. Обломаешь ты об меня зубы, полковник!
— Не смейте на меня орать! — с обидой кричу в ответ. Вполне искренней обидой, кстати. — Сначала обвинили меня в предательстве, в обмане, да еще угрожали! А теперь я вам вдруг понадобился. Ну раз нужен — так хотя бы ведите себя вежливо!
У Галиахметова такое лицо, будто он собирается меня задушить на месте. Полковник вскакивает на ноги, лицо перекошенное. Я пугаюсь всерьез, уж не переборщил ли? Однако безопасник с трудом, но все же берет себя в руки и садится на место.
— Я. Ошибался. Приношу извинения.
Слова даются Галиахметову с таким трудом, будто каждое из них усыпано колючками и жестоко ранит язык. Видимо, очень редко ему приходится перед кем-либо извиняться.
Я торжествую. И одновременно с удивлением ощущаю, что где-то в глубине души что-то дрогнуло. Я почувствовал что-то вроде уважения к этому человеку. Он все же нашел в себе силы преодолеть неприязнь, потому что это было необходимо для дела, которое считает правильным. Фанатик, явный фанатик. Но зато со своими твердыми принципами.
— Извинения принимаются, — отвечаю я. От моих слов Галиахметов дергается, словно его ужалила змея, но тут же берет себя в руки. Видимо, такой ответ ему кажется издевательством. Ну, это его проблемы.
— Так что именно вы хотели узнать? — спрашиваю я.
Как только речь заходит о деле, полковник преображается. Теперь он снова спокоен и суров. Нахмурившись, он спрашивает:
— Расскажите подробнее, как выглядел тот человек, которого несли вольные.
— Да я же говорил, темно там было! — с досадой отвечаю я. — К тому же столько времени прошло — больше восьми лет!
— И все же, постарайтесь припомнить. Мы можем помочь — стимуляторами памяти.
Мне становится неуютно. Я наслышан о препаратах, которые стимулируют память. Слышал также, что у них есть и побочный эффект — некоторые люди после их приема становятся не совсем адекватными. На всю оставшуюся жизнь. Живут в своих воспоминаниях, а на текущую реальность не обращают внимания. Меня такая перспектива совсем не радует, так что я напрягаю память и пытаюсь вспомнить.
— Ну... Явно парень, а не девчонка. Рост — не сказать, что высокий, не сказать, что низкий. Да и как поймешь — его же на плече тащили.
— Прическа, одежда, лицо? — уточняет Галиахметов.
— Лицо я не мог видеть, он ко мне затылком был повернут. Стрижка — короткая. Цвет волос — темно было, не разглядел. Одежда — безрукавка, длинные штаны, походные ботинки... Или стоп, это вроде я так был одет?
Я вдруг понимаю, что и правда не могу вспомнить, во что был одет бесчувственный пленник вольных. Почему-то вспоминалась именно моя одежда, а не его.
— То, что он был в безрукавке — это совершенно точно, — уверенно говорю я. — Помню, как болтались его голые руки.
Галиахметов недоволен, он явно ждал большего.
— Хорошо, тогда такой вопрос. Ты можешь оценить, был ли он твоим ровесником? — спросил полковник.
Я снова начинаю усиленно вспоминать. Разговор, вообще говоря, глупый. Ну что я там в темноте мог разглядеть? Но все же отвечаю:
— Сложно сказать. Скорее да, чем нет. Во всяком случае, по росту мы с ним, наверное, не слишком отличались.
— Тогда еще вопрос. Ты своих сверстников хорошо помнишь? Ну, тех, кто старше тебя не больше чем на два года и моложе не больше, чем на те же два года?
— Ну, помню более-менее, — неуверенно говорю я.
— Тогда смотри внимательнее. Модели!
Последнее слово Галиахметов произносит для ксаугана. Тут же передо мной появляется большая сергер-проекция. В ней какое-то человекоподобное существо несет на плече парня в безрукавке, длинных брюках и походных ботинках. Если существо выполнено довольно грубо, то парень изображен очень тщательно и аккуратно. Я его узнаю, хотя и не сразу.
— Это Славка Михайлов, мой одноклассник.
— Похож? — спрашивает Галиахметов.
— Не очень, — мотаю головой, не отрывая взгляда от изображения. Мы со Славкой пару классов сидели рядом. Перед самыми каникулами у нас вышла серьезная ссора из-за пустяка, после чего я пересел. Потом мы старательно избегали друг друга, пока не наступил август. А потом не стало ни Славки, ни класса, ни школы.
— А этот? — Галиахметов явно не обращает внимания на впечатление, которое на меня произвела трехмерная модель моего школьного товарища. Изображение меняется, в этот раз парень явно более крупный.
— Не похож. Максим Лисов из параллельного класса.
Максимка был таким забавным пухлым мечтателем. Собирал сергеграфии всех возможных кораблей в Галактике, у него дома была внушительная коллекция. Мечтал стать когда-нибудь звездолетчиком. Над ним смеялись, говорили, что толстяков в космос не берут. Звездолетчиком он и правда не стал...
Ребята шли один за другим. Кого-то я узнавал сразу, кого-то не узнавал вообще, только когда заглядывал снизу им в лицо. Кто-то был похож на похищенного, кто-то нет. Чьи-то имена я даже не мог вспомнить. Но с каждым из них у меня были связаны определенные воспоминания. Самое сильное было связано с соседом Димкой. Как он махнул мне на прощание рукой. И все они мертвы. От этой мысли делалось не по себе, но было уже не так больно, как восемь лет назад. Может быть, я стал более черствым? Не знаю.
Но как я ни старался отстраниться от воспоминаний, к концу я все равно с трудом сглатывал подкатывающий к горлу комок. Больше всего я боялся, что Галиахметов увидит мою слабость. Не дождетесь, полковник!
— Это все? — я еще нашел в себе силы для удивления.
— Что-то не так? — на лице полковника любопытство. — Кого-то разве не хватает?
— Нет китайца одного, на год меня младше. Чен, кажется, фамилию не помню. И Коли Болотова из параллельного класса.
— Хорошая память! — Галиахметов даже не пожалел похвалы. — На самом деле кроме них нет еще четверых. Потому что они все живы и здоровы.
— Как? — охаю я. — Как им удалось спастись?
— Все просто — в момент взрыва их не было в поселке. Этого Чена на лето отправили к деду в Шанхай. А твой Болотов с семьей в ту ночь был у родственников в соседней деревне. Ее, кстати, тогда тоже зацепило, но обошлось без погибших. Остальные тоже кто в гостях, а кто в путешествии с родителями были.
Новость эта меня, честно говоря, сразила. Все-таки кто-то уцелел! Даже Колька живой! Видимо, мои эмоции отражаются на лице, поскольку полковник находит нужным напомнить одну важную деталь:
— Может быть, тебе и радостно от того, что они живы. Но ты для них умер. Даже не пытайся не то что выйти на них, а просто поинтересоваться их судьбой! Ты их никогда не знал!
Я неохотно киваю. Действительно, обрадовался зря. Хотя почему зря? Главное, что ребята живы, пусть даже мы никогда с ними не увидимся. А остальное — дело десятое. На душе даже становится как-то легче. Лишь от того факта, что кто-то выжил.
— Ладно, больше не задерживаю, — махнул рукой Галиахметов. — Будут расспрашивать, зачем вызывали — говори, что запретили объяснять. На случай, если совсем нельзя будет молчать — тогда скажешь, что интересовались поведением заложников на Площади. Не было ли чего-то подозрительного. Хотя, конечно, это глупости. Если ты попадешь в руки тех, кому наш с тобой разговор будет интересен по-настоящему, то самое лучшее, что ты можешь сделать — это найти способ умереть.
Разумеется, полковник не шутит. Я действительно стал очень ценным свидетелем, разговорить которого специалистам не составит особого труда. Правда, Галиахметов даже близко не представляет моей истинной ценности. Так, стоп, не туда! Полковник видит меня насквозь, он читает мои мысли. Он знает обо мне все. Да, я верю, что он знает обо мне все, ведь я от него ничего не утаил!
Я встаю и, вежливо попрощавшись, выхожу в коридор. Мысли мои текут в том самом русле, которое я им задал. Так, лифт. Продолжаем думать об оставшихся в живых ровесниках. Это ведь нетрудно. Охрана на выходе. Выпускают меня без разговоров. Спускаюсь в метро. Вызываю вагончик до работы. Вагончик подходит, и я вдруг спохватываюсь — рабочий день же заканчивается, возвращаться уже поздно? Так что вполне натурально отменяю вызов, выбираю маршрут до дому. Вагончик приходит заполненный, это хорошо. Значит, это обычный вагончик, шел себе по маршруту, а не вылез с запасного пути, напичканный спецоборудованием. Можно расслабиться и подумать.
Так, а может, у меня уже паранойя? Может, зря я так напрягаюсь? И тут же одергиваю себя. Разумеется, не зря! Дело слишком серьезное, перестраховка не помешает. Галиахметов подошел очень близко к тому, чтобы раскрыть мою главную тайну. Узнай он о моих видениях — и все, больше бы меня никто не нашел. Похоже, только мыслетехника Серых Призраков меня и выручила. Без этого меня бы подловили на первой же ассоциативной связи. Например, когда вспоминал подробности ночи перед взрывом, то достаточно было четко и ясно подумать, что пленником был не кто иной, как сам Ардан. И все, привет. С точки зрения Галиахметова об этом я знать никак не могу. Тут бы меня и "раскрутили". А отца бы уже поставили перед фактом. Или вообще не стали бы извещать, а инсценировали мое похищение. Вариантов море.
Я осознаю, что теперь не могу чувствовать себя спокойно. Для безопасников я являюсь единственным носителем подробностей похищения Ардана. И лишь тот факт, что его происхождение известно также и "мухоловам", не дает им оснований считать меня такой уж ценной фигурой. В конце концов, я даже и внешность его толком не знаю. А от того, что я из полусотни сверстников отобрал два десятка наиболее подходящих кандидатов на звание командора первого ударного флота "Галактики", большой погоды не делало. У спецслужб Высшей Пятерки наверняка найдутся способы добыть все эти имена.
Кстати, а ведь тогда под наблюдением инопланетников могут оказаться все выжившие! Поэтому Галиахметов был совершенно прав, когда остерегал меня от контактов с земляками. Я ведь в этом случае почти наверняка попаду в поле зрения инопланетных разведок. О последствиях даже лучше не думать.
Осталось обезопасить свою тайну от самого Галиахметова. Что, если он заподозрил неладное и попытается просканировать мои мысли в отвлеченной обстановке? Я ведь не могу все время их "держать в русле" — иногда и расслабиться нужно.
Но тут вспоминаю про дом и слегка расслабляюсь. Ага, попробуйте ко мне "жучков" понатыкать, как же! У Робика встроенный селгенст, он все эти штучки "на раз" вынюхает. И перепрограммировать его, дорогие мои, будет ой как непросто! Это же искусственная личность, на ее изменение кучу времени нужно. Уж я-то, исгер, знаю! Причем даже при самом хорошем перепрограммировании нет гарантии, что лусаган будет вести себя так же, как раньше. Изменения я могу заметить, я все же в этих делах не дилетант.
В общем, Робик — это моя непрошибаемая защита для дома. Остаются работа и улица. Ну, значит, половину суток придется пользоваться методикой Серых Призраков, пока не придумаю чего-нибудь более подходящего. Тяжело, но другого выхода нет.
* * *
После ухода Дениса Галиахметов минут десять задумчиво смотрел в потолок, сидя в своем кресле. Он перебирал все, что было записано пореском. С одной стороны, ничего особенного, а с другой... С другой — проскакивали вещи, которые настораживали. Может быть показалось, но проверить не помешает. Приняв решение, он послал вызов. Ответ не заставил себя ждать: "Буду через пять минут".
Полковник наконец позволил себе расслабиться. Хоть ему и было неприятно общение с сыном Арса — достойным потомком этого ненавистного лейтенанта — все же сегодня был удачный день. Пусть отсев дал не слишком много, но урезанный список уже позволял начать работу более предметно. В живых на самом деле осталось не шесть человек, а гораздо больше. Шестеро — это лишь из числа сверстников мужского пола. А есть еще девочки, есть еще те, кто не попал в возрастную категорию. В общей сложности выживших земляков Ардана набиралось больше сотни. Каждый был под неусыпным надзором служб безопасности, пусть региональных, но они все неявно подчинялись Космополису. Оставалось лишь тщательно отследить все связи, которые были между этими двумя десятками мальчишек и их выжившими земляками. После чего начать распространять информацию о выживших, но дозировано. Так, чтобы каждая группа выживших служила "якорем" лишь для одного из двадцатки. И ждать, когда возле одной из групп появятся "серые". Это косвенно укажет на одного из мальчишек.
