Рэтрик пристально поглядел на собеседницу и уточнил:
-Ты просто веришь, или знаешь точно?
-Знаю точно. Видела.
-Ясненько. Надеюсь, что нескоро она тебя сменит? Жалко все-таки — двадцать лет тебя знаю. А с этой пигалицей еще поди наладь контакт! Она ж поупрямее тебя будет!
-А! Вот что тебя мучает! — засмеялась Твати. — Не волнуйся, дружище! Я еще исправлюсь! Упрямство подтяну — для тебя, и потолстею — для Макели с детьми.
Первый урок
-Рэтрик! Я хочу, чтобы ты присутствовал на уроке!
Жрец Наву, наконец, удивился всерьез:
-Твати! Ты забыла, что мой сиреневый плащ — недостаточно бурый? И я — недостаточно женщина, чтобы принять участие в церемониале женского культа?
-Брось, Рэтрик! Я с тобой сейчас говорю, как с вейром, а не жрецом.
Рэтрик снова удивился.
-Зачем это тебе, Твати?
-Надо, — загадочно улыбнулась Прошедшая Врата.
-У тебя редкий дар, Твати: давать подробные объяснения посредством одного слова! — пробурчал Рэтрик.
В главном зале храма, освещенном солнцем через большое окно, прорезанное в потолке, собрались все восемнадцать учениц. Они расселись на полу полукругом. Перед ними села Прошедшая Врата. За ее левым плечом расположился Рэтрик. Он ожидал смущения, изумления или страха учениц, но увидел только любопытство. Как потом оказалось, Мавеле успела поведать подругам о своем походе через лес с белым жрецом Наву, и теперь все девчонки ей нещадно завидовали. Еще бы! Она переправлялась на ве-ревке через реку! Ее лечил жрец Наву! Для нее он поймал и пожарил огати! Ее он нес на плечах полдня! И даже съесть он собирался тоже Мавеле! Ну это же нечестно! Ей все — а подругам ничего?
Когда Рэтрик с Твати об их горе узнали, они вволю посмеялись. И Твати предложила Рэтрику разра-ботать меню из восемнадцати блюд. Одно из них — "Мавеле жареная, в чесночном соусе" — он уже при-думал.
А потом Твати решила так: смех смехом, а лесная наука еще никому не вредила! Поначалу учить может она сама, а потом она снова пригласит Рэтрика — дать несколько уроков.
И плавать их надо научить!
Но это все было позже. А пока девочки сидели полукругом перед своей наставницей, а Рэтрик, сидя за ее спиной, их разглядывал, пытаясь понять — почему именно они?
Восемнадцать учениц из разных племен Та-Сета. Среди них были Вузи с высокими прическами, Косса с волосами, собранными в узел на затылке, Мгембо, бритые наголо, Таххили с тысячей косичек... Среди них были девочки лет пяти и достаточно взрослые девушки. И что общего между ними было? Даже острый разум жреца Наву третьей ступени не помогал — Рэтрик нащупал что-то, но так и не смог сформулировать.
В это время Твати заговорила:
"Ученицы Анны! Кто-нибудь из вас может сказать — зачем Та-Сету женский культ?..
Зачем вы здесь?.. Молчите? Боитесь ошибиться, девочки?
Вы здесь для того, чтобы научится быть женщинами. Это не дается при рождении, и это не только то, о чем подумали некоторые из вас! На севере, где я прожила половину жизни, говорят, что мужчина — стены дома, а женщина — его крыша. Плох дом без стен, но не бывает дома без крыши! Мы — женщины — душа семьи, душа дома, душа народа, к которому принадлежим! Мы рожаем будущее своего народа, будущее всего мира! Нам прощается и будет прощаться многое, что не прощается мужчинам. Мы имеем право говорить глупости и вести себя, как маленькие. Мы имеем право на многое, потому, что мы рожаем будущее. И только в этом мы не можем, не должны ошибиться! Даже не потому, что нам не простят. Мы сами себе не прощаем. А исправлять что-либо уже поздно. Поэтому вы должны учиться. Мы должны учиться. Учиться у старших и младших, у всех. Друг у друга. У земли и неба, у леса и реки, у воды и пламени. У зверей и птиц. У прошлого и настоящего. Чтобы было прекрасным будущее, которое мы рожаем.
Девчонкой я покинула Та-Сет. И два десятка лет прожила на севере у народа волков. Мой муж был верртом, верртами были мои сын и дочь. Веррт — мой внук. И его дети — тоже. Я дважды сидела на холме Скорби, оплакивая мужа, а потом и моих детей. Я — четвертая человеческая женщина от сотворения мира, участвовавшая в похоронном обряде волчиц. И урок я начинаю с гимнов волчиц. Вы не поймете ни слова, но это пока что не важно. Слушайте, девочки. Пытайтесь понимать не разумом, а сердцем!"
Твати повернулась к Рэтрику.
-Поможешь?
-Так я же не силен в женском пении, Твати!
-Зато ты — вейр, а я даже не волчица! Разве что в стаю принята...
-Хорошо, — вздохнул Рэтрик. Он встал и вышел из зала. А через минуту вернулся уже волком.
Твати подняла лицо вверх. И к небу взлетел призывный голос волчицы. В нем звучала страсть, в нем слышался зов. Она не хотела оставаться одна и знала, что не останется. И зарычал Рэтрик, отвечая ей. В его голосе слышался ответ. И звучала смерть для каждого, осмелившегося ему помешать. Его рычание было вызовом на бой.
Закончилась песня, и Твати начала новую.
На сей раз счастье пело ее голосом, счастье скулило детскими голосами новорожденных щенков. Это счастье пьянило и кружило голову. И снова вступил Рэтрик. И в его вое звучала гордость отца, беспокойство за подругу и детей, тревога... В его вое было предупреждение всем: не подходить к его логову! Я не враг вам, но стану им, если вы перейдете мою границу!
И вновь стихла песня. И Твати повернулась к Рэтрику.
-Этого гимна ты не знаешь, Рэтрик. Его знаем только мы, самки. Это — Песнь Холма.
Рэтрик встал, чтобы выйти. Твати остановила его.
-Останься, Рэтрик. На всем Та-Сете мы с тобой — единственные волки. Некому будет поведать о моем проступке. Но, когда-нибудь, волчица Та-Сета сядет на холм. На южный холм Скорби. И ты, Рэтрик, вождь волков и жрец Наву, научишь мою дочь этому гимну. Поскольку больше научить ее будет некому.
Волк подошел к Прошедшей врата и посмотрел ей в глаза. Твати приняла взгляд и ответила:
-Я это знаю, дружище. Я — видящая. Это будет нескоро. Через пять лет.
Тихий вой не взлетел к небу — он потек по залу. Горестный вой волчицы, потерявшей все. Отчаяние плакало в этом вое. Почему ты, — спрашивало отчаяние. — Почему не я? И чернело это отчаяние, постепенно обращаясь в скорбь. Рэтрик молчал — он в самом деле не знал этого гимна.
Но вступил новый голос. Звонкий голос юной Мавеле. Сочувствие и понимание выло ее голосом. Держись, сестра, — шептало сочувствие. — Держись. Будь сильной. Ты слышишь? Твои сестры плачут вместе с тобой!
И еще два голоса приняли древний гимн, никогда не звучавший в Та-Сете. Запели две старшие девочки. И их голоса слились с голосом Мавеле, окружая, обнимая и поддерживая пение Твати. Он погиб? — спрашивали их голоса. — Мы родим новых волков! Они отомстят. Так говорим мы — матери! И так будет.
Никто из учениц не знал волчьего языка. Ни одна из них никогда не слыхала волчьего воя, потому, что в Та-Сете не водятся волки. Они пели по наитию. Пели, не понимая — что же они поют!
Смолк гимн. Поднялась с пола Прошедшая Врата.
-Три плаща. Три набедренных повязки. Три убора с пером. В нашем храме появились три новых жрицы. Я поздравляю вас, девочки.
Вечером Рэтрик обнаружил, что даже служки в этом храме — тоже женщины.
Твати вызвала одну из них и распорядилась разослать письма всем культам Та-Сета, включая себекские культы, с приглашением принять участие в празднике первого посвящения, назначенном через месяц.
Служка попыталась возразить.
-Но, Прошедшая Врата! Зачем себеки-то?
Голос Твати заметно подмерз:
-Себекские воины служат в бригаде морской пехоты. Я сражалась вместе с ними, их командир умер у меня на руках. Мы — братья по оружию! И приглашение им будет послано. Ясно?
-Будет послано, Прошедшая Врата. Но Наргол? Ему тоже посылать?
-Конечно.
-Госпожа! Зачем нам жрецы смерти?
И Твати, бывший командир восьмой бригады легкой конницы, не выдержала.
-Слушай, ты! Корова безрогая! Если я говорю, что желаю видеть жрецов Наргола у нас на церемонии, то надо бежать писать приглашения. А потом нестись, как лошадь, передавать их! Ясно? Еще раз такое услышу, — выпру к йотунам! Бегом — письма писать! Покажешь их все! Письмо Нарголу отдашь мне! Я сама к ним схожу.
Черные крылья
Твати действительно отправилась к Нарголу лично, в сопровождении Мавеле и Рэтрика, собравшегося, наконец, исполнить давнишнее обещание посетить храм Наргола, данное им еще в первый свой визит в Та-Сет. На сей раз они пошли налегке, хотя дорога их ждала дальняя: до ближайшего храма Наргола была неделя пути. Твати решила, что с их опытом они пропитаются сами и Мавеле прокормят. И идти будут по тракту.
Мавеле не преминула пошутить.
-А где мешок? — невинным голоском осведомилась она.
-Какой мешок? — не поняла Твати.
-Как какой? А на чем я сидеть буду?
Твати повернулась к Рэтрику.
-Слушай! А ведь она права! Мешок надо было прихватить. И положить туда хотя бы ремень! Лучше два, поскольку одного ремня Мавеле не хватит.
-Не-а! — пропела Мавеле. — Жриц бить нельзя!
Твати снова повернулась к жрецу Наву в поисках поддержки. И немедленно ее получила.
-Видишь ли, Мавеле? — задушевно принялся объяснять Рэтрик. — Две тысячи лет назад жрец четвертой ступени Синтала из храма Наву доказал, что "если все возможные варианты действий запрещены, то разрешается самый эффективный из них". В данном случае это означает следующее: ввиду того, что увещеваний ты не понимаешь, они — невозможны. Далее, поскольку все остальные варианты воздействия на тебя запрещены, то следует выбрать самый эффективный способ из запрещенных. А именно — способ, именуемый "утверждение через отрицание". Что, в свою очередь, означает: если через твою голову тебе доказать нельзя, доказывать надо через отрицание головы. Что, как всем известно, выполняется посредством ремня. Поняла?
-Не так, чтобы очень. Но идею поняла.
-И?
-Ремня у вас все равно нет. Тогда самый эффективный способ переходит в разряд невозможных, что замыкает последовательность вариантов воздействия в кольцо, исключая напрочь какие-либо воздействия. Силовые, во всяком случае.
Эту тираду юная жрица выдала с самым серьезным видом. И слушал ее Рэтрик с тем же видом. Ни дать ни взять — два мудреца дискутируют.
-Ух ты! — восхитилась оторопевшая Твати. — А попроще можно?
-Можно! — пропела Мавеле. — Ничего вы мне не сделаете! Пожалеете!
Они не спешили, но шли быстро. Рэтрик бежал волком, Твати имела огромный опыт ходьбы еще с детства, а Мавеле и вообще происходила из племени Тофуте, то есть Неутомимых.
Рэтрик забегал далеко вперед, останавливался и подолгу ждал своих спутниц.
Говорят, что бывают слова, меняющие судьбу! Незначительный разговор, имевший место в пути, изменил судьбу всех троих.
-Прошедшая Врата, позволь... — начала Мавеле, но Твати ее сразу перебила:
-Давай без церемоний! Их мне и в храме хватает. Твати меня зовут.
-Хорошо... Твати. Я опять иду с Рэтриком. Девчонки опять будут завидовать! Меня это беспокоит.
-Оставь, Мавеле! Через полгода от их зависти и следа не останется!
-Думаешь?
-Нет. Знаю! Вижу!
-Что видишь? — не поняла Мавеле.
-Будущее вижу. Дар у меня такой.
-Да? Вот здорово! — пришла в восторг девочка. — А меня научишь?
-Нет, — улыбнулась Твати. — Это — или есть, или нет. У тебя — нет. Другой у тебя дар. А научить видеть нельзя. Не огорчайся, Мавеле. У меня страшный дар. Это проклятие, а не благо.
Что-то в голосе Прошедшей Врата заставило Мавеле не продолжать эту тему, а спросить о другом:
-А какой дар у меня?
-Любить! — мгновенно ответила Твати. — У тебя дар Истинной Любви, Мавеле. Редкий дар.
-Разве?
-Да. Люди умеют любить только частично. И то не все. А ты...
Мавеле подумала и просияла:
-А я не могу ненавидеть или завидовать. Вообще! Я обо всех хорошо думаю. Представляешь? Обо всех! Наверно, я всех люблю? Да?
-Да, девочка моя. Всех. Только... — Твати понизила голос и немного поколебалась, прежде чем продолжить — ...просьба у меня есть. Чтобы ссор не вышло. ...Люби! Только Рэтрик — мой.
Мавеле не поверила ушам. Она остановилась, как вкопанная, и уставилась на Твати. И выражение лица ее наставницы, клявшей себя на чем свет стоит за то, что брякнула такое (!) девчонке, сказало Мавеле все.
-Ты что, Твати? Мне же только одиннадцать лет!
Твати махнула рукой.
-Какая разница? Любить могут не только взрослые... Забудь то, что я тебе сказала, Мавеле...
Юная жрица стала очень серьезной.
-Твати! Я люблю Рэтрика, как друга, как отца. Может быть, даже больше, чем друга... Но он — не моя Судьба. А я — не его. И мы с ним никогда не станем Судьбами друг для друга. Я не помешаю тебе, Твати. Люби его. Завоюй его и будь счастлива.
У Твати что-то стиснуло сердце.
-Какое там счастье? Мое счастье сожжено заживо вместе с Тирно. С моего счастья содрали шкуры моих детей. Мое счастье несколько дней назад истекло кровью моего единственного внука. Нет его у меня, Мавеле. И больше не будет.
Твати запнулась, увидев яростный, опаляющий взгляд девочки.
-Не смей! Ты нас учишь любить, а сама не веришь в любовь? Чему же ты собираешься учить? Дети гибнут, а жизнь продолжается! Ты же видящая! Увидь своих потомков! Не видишь? А я вижу, хоть и не мой это дар! Да, Рэднор тонМайви погиб. А за день до этого оборвалась жизнь его жены! И их дети остались сиротами. Увидь же, видящая, как старшая дочь Рэднора, сама уже овдовевшая, вскармливает своих двухнедельных брата и сестру вместе со своей дочерью, тоже двухнедельной! Увидь, что она проживет еще десять месяцев, поставит на лапы детей и будет повешена на стене Навода за три дня до того, как ваши войска штурмом возьмут город. Видишь?.. Я все понимаю, Твати, хотя мне всего одиннадцать лет! Тебе сейчас жить не хочется, не то что любить. Я понимаю. Но ты должна, обязана быть счастливой! Каждый человек должен любить и быть счастлив. Иначе ему незачем жить. Ради счастья и живет человек.
Мавеле замолкла. Потом кровь прилила к ее щекам, запылали уши, когда она поняла — что сказала!
-Ой! Что же я несу? — со слезами в голосе простонала Мавеле и пошатнулась. Если бы Твати ее не подхватила, девочка бы упала. Мавеле уткнулась в грудь Твати и заплакала. Твати обняла девочку и гладила ее волосы, пока Мавеле не успокоилась. А потом, как будто ничего не случилось, произнесла:
-Напомни мне добавить перьев в твой убор. Ты быстро учишься, Мавеле. Пойдем. А-то нас Рэтрик заждался.
Мавеле посмотрела вперед, на белого жреца, внимательно глядевшего издали на них, и с ужасом спросила:
-Он слышал?
-Нет. Он ведь жрец бога мудрости! Он знает, когда не надо слышать. И сидит слишком далеко.
На седьмой день пути показался храм Наргола.
Рвались к небу девять изящных черных башен с высокими серебристыми шпилями, соединенных ажурными мостами, хрустальными лестницами и высокими арками. Храм стоял в долине, окруженный неприступными черными горами, на вершинах которых лежал вечный снег. Единственный проход в долину представлял собой туннель, вырубленный в скале.
