Во-вторых выяснилось путём изучения моих кишок на экране монитора, что мой организм вполне может усваивать и сырое мясо. Правда в небольших количествах, и то, если его сильно измельчить. Большое количество мяса мне было нельзя, но вот грамм 50-70 я вполне мог принять, и организм перерабатывал его тоже полностью. В случае передозировки этого продукта питания у меня происходила рвота и рост желания поэкспериментировать над этими недоделанными теоретиками. И сейчас группа ответственных товарищей вовсю собачилась друг с другом, строя гипотезы о том, как это происходит и куда деваются возможные отходы.
Зато теперь я мог питаться на выбор, разнообразив своё меню.
А ближе к осени и вовсе произошло событие, заставившее меня серьёзно задуматься. Мне было предложено обрести голос!!!
— Син, исследования доктора Рельберга твоего дыхательно-речевого аппарата, попросту говоря всё, что у тебя в шее и во рту, выявило у тебя наличие слегка неразвитых голосовых связок, по его словам твои голосовые связки примерно как у восьмилетнего ребёнка. Но твоё строение челюсти не даёт тебе возможности говорить. — Так начал Сахаров свою речь. — Доктор Рельберг предлагает дать тебе возможность говорить как нормальный человек. Ты заинтересован в этом?
Заинтересован ли я в этом? Сергей Харитонович, да меня уже просто заебало общаться с людьми путём написания текста!!! Я тоже хочу нормально говорить и общаться!!! Я хочу хотя бы так почувствовать себя нормальным человеком!!! И я не собираюсь упускать даже такой шанс!!!
'А в чём суть вопроса?'
— Постараюсь объяснить поточнее. Суть в том, что нужно будет сделать тебе операцию на горле, приживив туда специальный речевой аппарат, который будет снимать колебания с твоих голосовых связок, преобразовывать их в специальные кодированные сигналы, которые процессор аппарата будет выводить через маленький динамик в виде осмысленной человеческой речи.
'Вы сказали процессор? А как будет работать этот аппарат? Мне что с собой постоянно носить аккумулятор? Или батарейки глотать?'
— Ха-ха-ха, нет, конечно, нет, Син! Туда будет поставлен элемент питания на основе артефакта 'вспышка', и тебе не придётся заморачиваться на счёт того, что в самое неподходящее время ты не сможешь разговаривать из-за того, что в батарейке сел заряд.
'А в чём подвох?'
— Никто не делал операций на кровососах, уж извини, что прямо так тебя называю...
'Ничего, какой есть, такой и есть.'
— Да всё равно как-то неправильно... Ладно, вернёмся к нашему вопросу. Так вот, во-первых твоя регенерация, делать операцию по вживлению будет тяжело, твой организм будет стараться зарастить рану, и если операция затянется, то ты вполне можешь на рефлексах закусить кем-нибудь из хирургов, даже если под наркозом будешь, по крайней мере, этот вариант не отбрасывается.
'Дальше.'
— Во-вторых, непонятно как это вживлённое устройство будет работать, когда ты начнёшь быстро двигаться или станешь невидимым.
'А когда я вернусь в Зону Отчуждения, оно может перестать работать?'
— Доктор Рельберг клянётся, что нет, но у него нет опыта работы в Зоне Отчуждения, и потому я допускаю такое. Слишком неясен на данный момент этот вопрос, и потому я не имею права обнадёживать тебя.
'Понятно. Что ещё?'
— В-третьих, тебе придётся изучить и понять, что можно говорить, а что нельзя.
'На медленном огне варить, 'ебёна мать' не говорить?'
— Что... Син, интернет на тебя плохо влияет.
'Ну, я могу ещё вспомнить, что говорили сталкеры, когда я пришёл на Кордон'.
— Син, давай без этой похабщины и матерщины обойдёмся!
'А получится? Вон когда вчера ваш коллега заморский ногой ударился, он явно не доброго здоровья пожелал вслух. Я прав?'
— Как же с тобой сложно! Ладно, это потом обсудим. А сейчас я бы хотел, что бы ты подумал, согласен ли ты на эту операцию. Я не буду настаивать на том, что бы ты отказался, но скажу сразу честно — не хочу, что бы ты соглашался на неё, риск неблагоприятного исхода, на мой взгляд, достаточно велик.
'Хорошо, я подумаю. Сколько у меня времени на размышления?'
— Сколько нужно. Можешь не торопиться. Материалы я тебе передам, почитаешь, что бы ты знал, что тебе хотят сделать.
Сахаров ушёл, а я сел на кровать и задумался. Я был обеими руками 'за', но слова Сахарова о риске посеяли сомнение во мне. Вскоре принесли файл, где лежали бумаги с описанием предполагаемой операции.
Мне предлагалось вживить устройство на основе голосообразующего аппарата Servox Digital немецкого производства. Пошарив по интернету, нашёл, что есть и его отечественный аналог 'Хронос'. Который то ли спёрли у немцев и забабахали под своей маркой, то ли просто купили лицензию на его производство.
М-да, и хочется, и колется. А вдруг что-то пойдёт не так? Наркоз, например, плохо на меня подействует, или буйным стану на отходняке? Или дрогнет скальпель в руках молодого хирурга, вернее совсем не молодого? Дедушка старый, ему всё равно, а я? Опять к тому существу на встречу, чтобы узнать, что я всё ещё норму по грехам или добрым делам недобрал, и потому мне прямая дорога в мир следующей компьютерной игры, например 'WarCraft' или 'Submarine Titans'? Не хочу!
А с другой стороны, если всё пройдёт удачно, я ж смогу нормально говорить! Общаться на равных! Дорогу спросить, на хер послать! Хотя нет, Сахаров просил обойтись без этого.
В тяжких раздумьях я промучился неделю, а потом решил — будь что будет, рискну. Многие знали, над чем я думаю, и тихо обсуждали за моей спиной, соглашусь ли я или нет. Я согласился, о чём и поведал потом Сахарову.
Тот только печально вздохнул, напомнил мне снова о рисках операции, но я не изменил решения, и Сахарову ничего не оставалось делать, как начать согласование операции по созданию мне голоса.
Согласование тянулось около месяца, но, в конце концов всё утрясли, и мне сообщили, когда будет операция. За три дня до неё меня перестали дёргать на исследования и стали усиленно кормить.
А когда пришло время, меня повели в операционную, где стоял большой стол, на который мне сказали улечься. Я послушно лёг, меня зафиксировали и наложили на лицо маску. Вскоре я уснул сном праведного младенца.
Пробуждение напоминало состояние лёгкого похмелья, я списал это на действие наркоза, хрен его знает какой дрянью меня усыпляли.
Придя в себя, я обнаружил вокруг своей кровати кучу народу, и у всех в глазах был один вопрос 'Получилось или нет?'.
Я сел на своей кровати, помотал головой. Прислушался к ощущениям, вроде не тошнит, голова не крутится. Осмотрелся снова. Все молча ждали. Но вот наконец Сахаров рискнул нарушить тишину.
— Ну???
Встаю, все немного отступают. Ну что пробуем поговорить. С Богом, Жорик!
— Меня зовут Син! Рад познакомится с вами по-нормальному!
Ощущение слов, идущих, откуда из моей шеи было... непередаваемым. Я словно обрёл что-то потерянное! Голос был с какими-то электронными интонациями, но больше напоминал человеческий, чем синтезированный.
Вокруг как плотину прорвало. Все зашумели, заговори вразнобой, на разных языках. Каждому хотелось что-то спросить у меня. Правда, ответить всем я не мог, особенно иностранцам по причине слабого владения языком вероятного противника.
— Академик Сахаров, Сергей Харитонович! — с улыбкой ответил Сахаров. — И я рад с тобой познакомится, Син! Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, хорошо! Мне бы перекусить...
— Сейчас будет! Уже несут! А мы за тебя волновались!
— Спасибо! Приятно знать это, Сергей Харитонович!
— Не ожидал, что ты сумеешь сразу заговорить! Доктор Рельберг уже и кое-что приготовил, что бы помочь тебе адаптироваться с возможностью издавать другие звуки... Доктор, доктор, ну что же вы там как бедный родственник, идите сюда, поговорите с Сином!!! Пусть знает, кому он должен быть благодарным за возможность полноценно общаться!
Сахаров буквально силком вытягивает пред мои очи среднего роста мужчину, одетого в строгий деловой костюм, над левой бровью у него два ровных шрама, отчётливо видимых невооружённым глазом, усталые серые глаза тоскливо смотрят на меня, и такое ощущение, что я только что уличил его публично в чём-то предосудительном.
— Знакомься, Син, это творец твоего голоса — доктор Альфред Мозес Рельберг, видный научный сотрудник Института интегральных схем общества Фраунгофера, Германия!
— Спасибо большое, доктор! — Протягиваю ему руку. — Если бы вы знали, как теперь удобно нормально общаться с окружающими. А то бывало, помню, бежишь по болоту, сталкеры по тебе стреляют из всякого оружия, а я даже крикнуть 'Не стреляйте!' не могу!
— Сталкери... Оружие... — Доктор, шокированный, как и остальные окружающие моими словами, машинально пожимает мою пятерню, вернее пытается это сделать, так как его рука просто скрывается в моей. Отмечаю его неправильное произношение слов чужого языка и акцент.
— К сожалению, я не знаю вашего родного языка, что бы поблагодарить вас на нём, но я надеюсь, что вы на меня за это не обидитесь?
— Што... Найн, то ист нет... — Отвечает доктор, понемногу начиная приходить в себя.
— Я когда попаду назад в Зону Отчуждения, найду самый дорогой артефакт, который в медицине используется, и пришлю его вам в подарок! Если не забуду...
Сахаров явственно хрюкает в попытке сдержать смех, в этом он не одинок. А меня несёт. Какое блаженство — иметь возможность говорить, пусть даже синтезированным голосом и не открывая рта. Но всё равно, я говорю именно то, что хочу сказать, и плевать на всё! Может обнять его? Не, пожалуй, не буду, а то ещё от избытка чувств раздавлю его, как хрупкую игрушку.
— Я так рад, что этим вопросом занялся такой прекрасный учёный как вы, доктор Рельберг! Я ни секунды не сомневался, что у вас всё получится! Только настоящий учёный мог просчитать все вопросы и обойти возможные проблемы!
Доктор Альфред Мозес Рельберг, то, что не говорилось вслух.
КАК!? Как такое, чёрт побери, возможно? Целая серия исследований гортани кровососа, сложнейшие расчёты, неверие коллег...
Как так могло получиться!? КАК!?
Кое-как убедить хотя бы того же герра Сахарова, что в принципе — только в принципе — Син, при определённой технической помощи, сможет научиться разговаривать... Множество консультаций с медиками, скепсис которых был физически ощутим до такой степени, что его можно было на хлеб намазывать... И что в итоге?
Это же должен был быть проект, сравнимый с техническим обеспечением средств коммуникации Стивена Хокинга, а получилось всё просто и обыденно!!!
Ведь все, вплоть до лаборантов, будут верить, что так мною было изначально и задумано. И даже не могут оценить тот титанический пласт усилий, который был необходим, но оказывается, не обязателен.
Но это же нереально! Или я ошибаюсь? Но ведь, логически мысля, этот Син не мог сходу начать говорить! Да, он жил долго среди людей! Да, он умеет писать по-русски! Он понимает, что ему говорят! Но сам говорить он не умеет!!! Где, где я ошибся???
Все долгосрочные планы по его обучению человеческой речи и разработки целого комплекса программного обеспечения теперь будут отброшены, о грантах на исследования, которые мне могли дать, можно забыть!!! Проклятье!!! Ну кто же знал, что этот мутант сможет так...
Я ведь рассчитывал, что мне придётся обучать его говорить как ребёнка, начиная от простого и переходя к сложному! Попутно велись бы исследования, решались бы медицинские проблемы, до которых у наших властей, черти бы их драли, нет никакого дела, и денег тоже нет! Кто же знал, что этот случай окажется такой пустышкой, а не шансом решить ряд проблем и помочь тысячам людей! Хотя, не всё потеряно, ведь если провалился план 'А', нужно попробовать придумать план 'Б'. Но вот того финансирования, которое я мог бы получить, пойди всё так, как я рассчитывал, у меня не будет. В лучшем случае процентов сорок! А скорее всего, и меньше!
Но как, как этот кровосос чернобыльский овладел сходу возможностью говорить? Может напиться? Недаром у этих чокнутых русских есть такая поговорка — 'без пол-литра не разобраться'. Безумная страна! Неправильная!!! И даже мутанты, и те у них неправильные, прости меня Боже за эти слова!!!
Коллеги наперебой поздравляли Рельберга, тот спокойно отвечал, задавались вопросы ему и мне, а потом меня потащили на обследование. Меня просвечивали и ощупывали в районе шеи, заставляли говорить, применять возможность становится невидимым и ускоряться, кормили кровью и её суррогатами, я читал всякие тексты с различной громкостью и по времени, после чего меня снова и снова обследовали.
Но я на это не обращал внимания, в конце концов, это ведь то, что мне нужно, и лучше, что бы всякие мелкие недочёты были бы выявлены прямо сейчас, чем в какой-нибудь самый неподходящий момент потом. Но, похоже, что Рельберг в своём деле был дока и всё смог предусмотреть.
Горло не саднило, током меня не било, глотать ничего не мешало, уровень громкости, конечно, подкачал, шёпот мне не был доступен, как и сильно громкий крик, но я мог разговаривать, не боясь, что мой собеседник оглохнет, и привлечь внимание кого-нибудь достаточно громкими звуками, которые могло издавать устройство в моём теле.
Уже потом, в будущем, я узнал, что его проект по созданию моего голоса заинтересовал одну международную корпорацию, те профинансировали его исследования, и очень многие немые от рождения или по воле случая люди смогли вернуть себе возможность общения голосом благодаря его наработкам. Альфред Рельберг вошёл в историю медицины, но ирония судьбы, как мне поведали, заключалась в том, что институт Фраунгофера, в котором он работал, до последнего момента не проявлял заинтересованности в его работах. Не знаю, как он вспоминал меня — как первый блестящий шаг в его работе или неудачу, но наша с ним фотография, где мы сфотографировались в операционной, была напечатана в нескольких европейских журналах, посвящённых медицинским исследованиям.
Первые дни я доставал всех всякими вопросами, просто балдея от самой возможности нормально говорить. Все это понимали и не обижались, даже когда я задавал не очень тактичные вопросы. Те, кому я их задавал, смеялись, плевались, кривились, сморкались, но старались отвечать или честно говорили, что не могут дать мне ответа. А у меня было просто состояние какой-то эйфории от звуков собственного голоса.
Но постепенно всё это сошло, я привык к своей возможности говорить, привыкли к этому и окружающие, и всё вернулось на круги своя. Разве что мне теперь было легче общаться с теми, кто изучал меня дальше, если конечно они знали русский. Это сильно скрашивало мне скучное ожидание в ходе исследований, когда приходилось сидеть или лежать, пока с меня снимут замеры или показания. Учёным импонировал мой интерес к их делам, и я стал у них что-то навроде 'сына полка'. Мне старались всё объяснять доступно, как дошколёнку. Иногда в ходе рассказа мои собеседники увлекались, и постепенно переходили не тему исследования меня любимого, и на меня начинала сыпаться крутейшая научная теория, от которой мои несуществующие уши сворачивались в трубочку. Но учёный люд это отнюдь не смущало, и, видя во мне благодарного слушателя, на меня вываливали всё, что они хотели подтвердить и доказать, дабы стать авторитетом в узких научных кругах. У меня даже иногда мелькала юморная мысль, что после общения с таким количеством учёного люда можно смело поступать в университет, экзамен сходу сдам, а летом можно подрабатывать сбором артефактов, дабы оплатить учебный процесс. Или заключить договор со 'Свободой', "Долг"-то меня недолюбливает, и получать твёрдую ставку за патрулирование подконтрольных территорий. За вредность, так уж и быть, можно не доплачивать, радиация-то мне не страшна.
