Подёргиванием уголка рта выразив вежливое сомнение, господин Оррак встал из-за стола.
Прошествовав к зеркалу, висевшему на стене чуть поодаль, макнул кончик пальца в мензурку, заставив белый атлас стать красным.
— Кровь и зеркала... наследники Ликбера чуждаются их. — Он плёл вязь рун кровью по стеклу лёгкими, до автоматизма доведёнными движениями: явно не в первый и даже не в сотый раз. — Этому не учат за шесть лет обучения в Адамантской Школе. А ведь это едва ли не самые могущественные средства из всех.
— Но цена, которую в итоге за них платишь, высока, — заметил Арон, тоже поднявшись с кресла.
— О том, что с зазеркальем шутки плохи, мои ученики осведомлены. Даже первоклашки знают, что отражения — создания недружелюбные.
— Ты сам знаешь, о чём я.
— А, ты о ваших амадэйских заморочках. — Господин Оррак поскучнел, не переставая выводить руны. — Скажи, Арон, а самому не зазорно к этому прибегать? По твоей логике, на том свете тебя за это по головке не погладят.
— Иного выбора нет.
— Почему же? Смириться с тем, что девушка занята, вернуться в свою деревушку и дальше жить там праведной жизнью.
Арон промолчал.
— Ты определённо забыл о том, что значит быть амадэем. Любить всех людей, как чад своих, никого не выделяя, не умея ненавидеть, не тая неприязни... ислушаться старших. В тебе слишком много человечности, Арон. В тебе всегда было её слишком много. — Господин Оррак на миг пренебрежительно оглянулся на мужчину, замершего за его плечом. — Она почитала это за достоинство, но на деле для амадэя это оказалось самым большим недостатком.
— Мы обязаны быть человечными. И обязаны оставаться людьми, что бы с нами ни произошло.
— Правда? — кажется, колдун развеселился. — Скажи, Арон, человек вынесет вечную жизнь? Вынесет осознание того, что всё вокруг умирает и обретает покой, кроме него? Сможет ли человек выносить абсолютно беспристрастные решения, любить и прощать всё вокруг, отдавать самого себя без остатка, не получая ничего взамен?
— К этому должны стремиться все люди.
— Те, кто может этого достичь — не люди, а святые. Арон, взгляни правде в глаза. Люди — это стремление выжить любой ценой. Люди — вечный плен души в собственных телах. Те немногие, что пытаются бороться со своими естественными животными потребностями, всё равно проигрывают; а раз так, зачем менять свою природу? Ведь люди есть только люди. Природа, склонная к разврату и утехам, к обогащению за счёт разрушения, лжи, распрей и войн. Природа, чей путь усеян раздорами. Природа, в которой априори заложено стремление к конфликтам. Даже искусство, самое высокое из всего ими созданного, замешано всего на двух явлениях — любовь и смерть... похоть и кровь. Вот всё, чем они живут. И ты хочешь сказать, что такими вы обязаны быть? — господин Оррак обернулся и благосклонно повёл рукой: кончик указательного пальца, казалось, светился кровавым багрянцем. — Нет, Арон, вы не имели и не имеете права быть человечными. Всё, что есть в людях хорошего — уже не людское. И главной вашей ошибкой было то, что вы об этом забыли... а, может, чьей-то ошибкой было то, что вам этого не рассказали.
Арон долго молчал.
Потом поднял взгляд — глаза его сияли неотражённым светом.
— Мы — дети Её. Той, что выше всех нас. И не тебе судить, демон, ни о нас, ни о ней, — голос его был тих, но что-то в его звучании заставило колдуна сделать шаг назад. — Она верила в нас. И продолжает верить. В каждого из нас. В убийцу, в вора и в насильника. Верит в тех, кто не верит в неё. И то, что делает нас людьми, то божественное, что живёт в нас — души, которые никогда не умрут. Вечная жизнь, истинная вечная жизнь... Её величайший дар. Да, вся наша жизнь — это борьба души и тела, борьба света и тьмы, борьба с главным врагом: тем, что таится внутри нас. Да, не всегда душа берёт вверх, но разве не главное то, что мы боремся? Дорога тела широка, ровна и гладка, ибо идти под откос легко. Дорога души — узкая, торная, едва различимая, порой лишь каменная нить над бездной. Но сколько бы ты ни падал, тебе всегда дадут шанс подняться. И протянут руку, чтобы помочь. — Амадэй смотрел во тьму под капюшоном прямо и спокойно: глаза его светились тихой грустью и радостью, что была ещё тише. — Мы — дети Её. Любимые дети. Возлюбленные создания и прекрасные творения. Да, природа наша двойственна, но вечная борьба противоположностей — вот что даёт нам шанс, вот что даёт нам стремление и цель. Она любит нас. Она верит в нас. Верит, любит... и ждёт.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Смотрели до тех пор, пока глаза под чёрным капюшоном не полыхнули тревожным жёлтым светом — чтобы тут же исчезнуть вновь.
— Увы, немногие способны встать лицом к жестокой истине, — наконец отвернувшись, небрежно бросил господин Оррак. — Так ты всё же хочешь того, ради чего пришёл сюда?
— Да.
— Даже несмотря на то, что я не имею права вас судить?
Арон улыбнулся бесконечно печально.
— Я ищу ту, что когда-то обрёк на муки. Её боль — моя боль. Я не имею права отступить. Я пойду за ней до конца, куда бы ни потребовалось.
Директор Школы Колдунов соединил ладони в жесте, походящем на молитвенный.
— Дело твоё, — бросил он равнодушно. — Что ж, смотри, Возлюбленный Богиней... и запоминай.
Когда он резко и широко раскинул руки, зеркало полыхнуло серебром. Волна света разошлась по стеклянной глади, без следа стерев кровавые руны, и отхлынула к деревянной раме. В прояснившемся зеркале на долю мига возник сад, где вокруг чёрного дракона, извергавшего воду вместо огня, шелестела сирень — и словно на крыльях гигантской птицы картинка понеслась вперёд: над огнями Камнестольного, сквозь мрак цверговых туннелей, сквозь холод Штолен... и, на мгновение заволокшись чернотой, в следующий обернулась горными пиками и заснеженными долинами, покрытыми глазированными лесами.
Пролетев под ночным небом, перемигивавшимся крупинками звёзд, изображение замерло над очередной небольшой долиной; сияние по краям стекла сделалось болезненно ярким.
— Надо же. Как славно мы защищены. — Господин Оррак медленно, с видимым усилием стал сводить руки. Зеркало дрожало, картинка судорожно мерцала, и порой на долю секунды ночь, горы и снег сменялись чем-то другим, неясным и расплывчатым — но лишь на долю секунды. — А что насчёт этого скажешь?
Под капюшоном вспыхнули две золотые звезды, деревянная рама треснула, сияние до боли резануло глаза... и изображение в зеркале снова двинулось вперёд: над лесом, над острыми шпилями чёрного замка, сквозь витражные окна и темноту коридоров с высокими каменными сводами — пока в лунных лучах, полосовавших винтовую лестницу, не мелькнула тонкая фигурка в штанах и светлой рубашке.
На пару мгновений зеркало явило демону, волшебнику и амадэю бледное личико в оправе коротких тёмных прядей. В свете луны глаза на этом лице сияли серебром лишь чуть менее ярким, чем то, что рамкой разливалось по стеклу.
На третье мгновение зеркало брызнуло осколками — и битые стекляшки, на глазах обращаясь в пыль, осыпалось к ногам господина Оррака.
— Это было занятно, — опустив руки, изрёк колдун. — Творить охранные чары твоя сестричка умеет, нечего сказать.
— Значит, это место всё же наверху, — произнёс Арон глухо.
— Надеюсь, ты не разочарован. — Щелчком пальцев заставив стеклянную пыль исчезнуть, господин Оррак уставился на светлое пятно стены, обрамлённое треснутой деревянной рамой. — Жаль, жаль. Хорошее было зеркало. Многое повидало.
— Благодарю. Свой долг мне ты отдал.
— Не стоит. В сравнении со своим братом ты попросил сущую безделицу. И нет, не спрашивай о его просьбе, всё равно не скажу. — Демон неторопливо вернулся за стол. — На прощание напоминаю, что без моего разрешения перемещаться лучше из-за пределов Школы. Не то это может привести к непредсказуемым и печальным последствиям... даже одного из Шестерых. Особенно одного из Шестерых.
Странник безразлично отвернулся в ответ.
Откинувшись на спинку кресла, директор Школы Колдунов задумчиво наблюдал, как незваные гости движутся к выходу.
— Скажи лишь одну вещь, Арон, — молвил он неожиданно. — Ты увидел её там, где хотел увидеть?
По глазам Странника было видно: он явно удивлён, что Арон остановился.
— И да, и нет, — после долгой паузы произнёс амадэй.
— 'Нет', потому что в этом замешан твой брат?
— Да.
— А 'да'?
— Потому же.
И вышел — теперь уже не позволяя остановить себя никому и ничему.
* * *
Когда Таша вернулась в комнату, Алексас сидел на постели: одеяло наброшено на плечи, неподвижный взгляд устремлён в огонь, мерцавший тёплыми абрикосовыми сполохами.
'Рассказывай', — тихо велел он, перебирая янтарные чётки.
Таша упала на свою половину кровати, надеясь, что ноги её рано или поздно отогреются. На прогулке в облаках сапоги ей не были нужны, зато при возвращении в башню по ледяным камням, которыми в этом замке отделали пол, ещё как понадобились бы.
Как следует собравшись с мыслями и кое-как приструнив чувства, она рассказала обо всём, что услышала в библиотеке.
'Выходит, теперь мы спасаем мир. Ни много ни мало, — закончила Таша. — И первый шаг к спасению мира делаем уже завтра'.
Алексас сидел, глядя в стену бесконечно усталыми глазами, ничем не выказывая удивления.
'Всё слышал, Найдж?' — спросил он, наконец нарушив молчание, которое хранил на протяжении всего рассказа.
'Слышал. И всё равно ни единому слову этого эйрдаля не верю, — откликнулся колдун откуда-то с другой половины замка. — Даже насчёт Врат'.
'А я верю'.
'Слишком многое сходится, — поддакнула своему рыцарю Таша. — Я дала предварительное согласие на его план, но могу отменить всё завтра. В любой момент. — Она неуверенно посмотрела на Алексаса. — Всё зависит от вашего решения'.
'Кажется, королева у нас тут одна, — мягко напомнил тот. — И королевы не привыкли подчиняться презренным рыцарям'.
'Дурак. — Таша сердито села. — Я не хочу рисковать вашими жизнями. И не надо мне говорить, что если мы провалимся, Лиарчик будет вынужден вмешаться: спасать он будет меня, а не вас!'
'Мы знали, на что идём', — без особых сожалений ответил Найдж.
Откровенно говоря, на самом деле Таша не верила в то, что они могут умереть. Не могла поверить. Не могла представить. Ведь они были здесь, живые, и казалось, что так будет всегда.
Они же хорошие люди. Им же не за что умирать.
Но какая-то частичка её помнила могилы из её сна. Наверное, та частичка, которая периодически воплощалась девушкой в чёрном. И эта частичка нашёптывала ей, что завтрашний день для кого-то из них вполне может стать последним.
'Я не могу допустить, чтобы вы погибли! А если мы провалимся... если Андукар нас предаст...'
'То эта страшная история в любом случае закончится, — произнёс колдун нетерпеливо. — Даже если не провалимся сейчас, даже если не сделаем того, что поможет нас раскрыть — что дальше? Если твой эйрдаль предатель, он и так найдёт, как нас подставить. Ты рассказала ему достаточно, чтобы вызвать гнев Зельды. При любом раскладе'.
'Шансы на благополучный исход изначально были ничтожно малы, — добавил Алексас. — Но на крайний случай у нас всегда есть то, что вытащит нас отсюда. Ведь о том, что на шее ты носишь портал, Андукар не знает, надеюсь?'
Таша помотала головой.
Довольно-таки угрюмо — но на душе стало чуточку легче.
'Пойми: у нас не было и нет иного пути. Ставки слишком высоки. Отныне на кону стоит всё, что ты знала, всё, что ты любишь. — Алексас легонько коснулся её пальцев. — Если мы не рискнём сейчас — мир, каким мы его знали, мир, в котором можно жить и который можно любить, уничтожат'.
'И ради этого, мне кажется, стоит умереть', — просто закончил Найдж.
Таша запустила пальцы в волосы.
Зло, которое кажется таким не злым; невинные, которые могут умереть; друзья, которые могут погибнуть за тебя...
Твоя жизнь, с которой ты можешь расстаться.
Забавно. Даже если у них всё получится, они обрекут на смерть сотню невинных и сотню подневольных — чтобы тысячи невинных продолжили жить там, по ту сторону гор, в ничего не подозревающей Долине. Чтобы тысячи невинных никогда не смогли бы стать подневольными. Ведь госпожа Ингран была права: когда в этот замок придёт король, он вряд ли будет разбираться, кто из сотен членов 'Рассвет' подчинялся Зельде из любви к ней, а кто из любви к тем, кого она пленила. Но ради того, чтобы Врата навсегда остались закрытыми...
Наверное, ради этого действительно стоит потратить не только свои жизни, но и чужие.
Перед глазами отчего-то всплыло лицо Лиара, полускрытое капюшоном. То, которое она видела во сне, когда у озера он говорил ей, что тьма и свет — стороны одной медали. Теперь и ей, Таше, предстоит бросить монетку на каждую чашу весов. Смириться с меньшим злом, дабы предотвратить большее. Добавить в этот мир капельку тьмы, чтобы в нём сохранился свет.
Демоны.
Ненавижу тебя, подумала Таша устало. Ненавижу тебя, враг мой. За всю боль, что причинил мне и другим. За то, что я надеюсь на тебя. А больше всего — за то, что ты был прав.
Бывают моменты, когда твою правду жизни действительно невозможно осуждать.
'Пообещайте мне одно, — в мыслях произнесла она негромко. — Вы постараетесь выжить. Во что бы то ни стало'.
'Обязательно', — хором пообещали оба.
'Не печальтесь, принцесса, — добавил Найдж. — Считанные часы — и янтарные безделушки вернут нас в 'Венец', хотим мы того или не хотим. А чуть больше суток в живых продержаться несложно'.
Это и правда успокоило. Таша откинулась на подушку; глубоко выдохнула, чувствуя, как немножко распускается тревожный комок внутри.
Тоскливо пошевелила озябшими пальцами на ногах.
'И что у эйрдалей за магия такая? — печально вопросила она. — Даже обувь твою тебе призвать не могут'.
'Их магия предназначена исключительно для выживания и охоты. — Кажется, в своей комнате Найдж пожал плечами. — Превратиться во что-нибудь, перенестись куда-то, очаровать, прочесть мысли... Они даже иллюзии из собственной тени творят, не иначе. Использовать стихийные силы силёнок не хватает'.
'И как же Андукар перенёс меня к себе, если он не владеет подобными силами?'
'Куда делась записка, которую он тебе прислал?' — вмешавшись в разговор, напомнил Алексас.
Таша честно напрягла память — но удовлетворительного ответа та ей не подкинула.
'Я... не помню. Когда переносилась, ещё была. Когда встала в библиотеке, уже нет'.
'В том-то и дело. Наверняка это была не простая бумажка, а та самая иллюзия из частички его тени. Как и симпатичная летучая мышка'.
Таша изумлённо вскинула брови:
'Тени?..'
'Тени у эйрдалей... особенные. При большом желании они даже могут её оживить. Очень полезное умение, когда нужно загнать кого-то в угол. А мгновенно призвать свою тень обратно может любой эйрдаль. Те же, кто посильнее, в силах вместе с ней призвать то, с чем тень соприкасается'.
Как интересно, отстранённо подумала Таша. А ведь об этом в книжках не писали.
