Истина звала меня. Она до сих пор зовет. И вот остается один шажок, один маленький шажок — и огромный шаг для всего сообщества обладающих даром. Успею ли я? Много ли осталось истинных магов, помышляющих не только о куске хлеба и свиной ножке, но и о будущем? О том, что там, за горизонтом, что прячется в потоках эфира? Что там, в Астрале, полном звезд и могущества, доселе невиданного? О том, кто стоит за порогом смерти и ждет единственного нашего слова?
Завтра я узнаю об этом. А сейчас нужны силы. Нужно поспать.
Он перелистинул страницу — и вот осталась последняя, исписанная едва ли наполовину. Почерк хозяина дневника стал еще более беглым и нервным. И стоило потратить совсем немного времени, чтобы дочитать, но...
Он поднялся с насиженного места. Что-то заставило его торопливо погасить свет в комнате. Через несколько мгновений по катакомбам во все стороны начал распространяться звук торопливых, уверенных шагов...
Там, в городе наверху, что-то происходило. И он не мог этого пропустить.
Тайсарский каганат. Срединный жуз.
Люди шли усталые и понурые. Если бы кто-то взглянул на плетущиеся ряды бойцов — кто бы узнал в них недавние гордые колонные непобедимых аркадских легионеров?
Враг больше не вступал в прямой бой. Каждое утро, перед самым рассветом, на лагерь нападали тайсарские всадники. Выстрел — другой, и вот налетчики растворялись в степной ковыли. Разнотравье, казалось, глотало их, и никто не мог догнать врага. Союзнички-кидани предпочитали грабить тайсарские становища. Жажда наживы застила им глаза. Латную же конницу шато Андроник боялся истратить в бесконечных стычках. Нельзя было разбрасываться верными союзниками, когда впереди маячила решающая битва. Легаты думали иначе. После каждого нападения они предлагали бросить в бой конницу и раздавить врагов, заставить их боятья и тем самым прекратить изнуряющие вылазки. Поднимаемые в "волчий час" легионеры были измотаны сверх меры. Сонные люди — что может быть опаснее во время рубки? А вдруг они дрогнут под конным ударом? И что тогда?
— У меня нет для вас других легионов, — только и отвечал Андроник.
Куда хуже была потеря нескольких катерг. Проклятые степняки подожгли целых пять кораблей, шедших по обмелевшей под по-летнему жарким солнцем Бию. Несколько десятков матросов погибло в огне, еще больше — под стрелами, иные утонули в омуте тайсарской реки. Бесценный груз — сухари, солонина, читейшая питьевая вода — погибли. И если прежде Андроник приносил благословления Аркару, создавшему такую чудную и удобную реку, то теперь он проклинал смертоносный и обманчивый поток. Но хуже всего было то, что дальше катерги идти просто не могли. Река обмелела так сильно, что по ней могли ходить разве что рыбацкие суденышки или небольшие транспортники. Тысяча, а то и больше, таких понадобилась бы для снабжения армии. И если раньше легионы шли по землям киданей и шато, пригонявших стада для пропитания аркадцев, то нынче путь лежал через тайсарские и динлинские владения. Здесь можно было надеяться только на свой меч и удачу.
Андроник выдержал тяжелый ночной разговор с дромархом. Катерги должны были возвращаться обратно — теперь или навсегда, или до нового потопа на здешних землях. В общем-то, Ласкарий думал, что в первом случае корабли вернутся к столице каганата куда раньше. Дрункарий прекерасно понимал всю невозможность катергам и дальше обеспечивать снабжение армии. Но, не желая расставаться с надждой, долго, непростительно долго противился судьбе.
— Пусть даже дважды благословенный Иоанн Дука Ватац потребует от меня это, пускай он даже казнит меня, — постоянно кашлявший (подхватил какую-то дрянь в этих степях) дромарх был непреклонен. По лицу его видно было, что он боится за свою жизнь и жизнь своей семьи, но он не мог сотворить чуда. — Только Аркар способен помочь тебе, Андроник, в этом деле. Пусть Марцелл помолится за нас.
— Боюсь, что от его молитв степь скорее покроется кострами, чем прольется хлябь небесная, — покачал головой Ласкарий.
За такое могли и вызвать на разговор с лицами духовного сана, причем очень определенного, но дромарх пропустил произнесенные в отчаняии слова мимо ушей.
— Значит, все бесполезно. Мы уже выгрузили все запасы, вымели подчистую. Даже матросам провизии осталось впритык. Кто-то даже попросил сойти на берег, присоединиться к пехоте. Хотят под твоим началом взять вражескую столицу, — щербато улыбнулся дромарх.
— Мне бы их уверенность, — пробурчал Андроник, склонившись над картой. — Ты же понимаешь, Григора, что...
Он размышлял, как обеспечить снабжение армии водой. Сухари, конечно, хорошо, но драть ими глотку всухомятку? Этак первым бастионом, который возьмут легионеры, будет шатер самого Андроника.
— Тебе Аркар помогает. Люди в этом уверены, и это самое главное, — Григора улыбнулся еще шире. — Поговаривают даже, что ты благословлен дважды.
Андроник замотал головой.
— Врут. Только императоры обладают такой благодатью. Куда мне до Ватацев? — развел руками Ласкарий.
— До Ватацев — да, далеко. А вот до Ласкариев...— но, заметив испепеляющий взгляд Андроника, дромарх замолчал.
Погладив лысую макушку, блестевшую от пота, Григора пожал плечами.
— И что тут такого? Люди поддержали бы. Как знаешь, Андроник, как знаешь, — он поплелся прочь из шатра. Когда же одна его нога уже была на степной земле, а вторая еще на полу шатра, дромарх добавил: — Победа над каганатом принесет тебе триумф, которого удостаивались только великие императоры древности. И последним был твой предок...Подумай, Андроник. Аркар дважды не дает такого шанса. Подумай. Ради твоих предков. Ради нас всех.
И вышел.
Ласкарий долго еще сидел в походном кресле совершенно неподвижно. Взгляд его был устремлен на пламя свечи, горевшей над картой. Капельки воска медленно, очень медленно стекали на дерево так, что полупрозрачный нимб возникнет над уголком западного Моря-океана. Знаки, знаки, знаки! Лучше бы Аркар указал дорогу к победе!
Андроник зарылся лицом в ладони. Волосы его выцвели под палящим солнцем, точно так же как и степная трава. Сейчас бы ласковый дождь! Люди и животные были бы ему рады, а трава набралась бы силы! Но — это было бы на руку врагу. По степии были раскиданы ручейки, колодцы и озера. Притоки Бии, мелкие, все же несли драгоценную воду. Отравить их врагу было бы куда труднее, чем одинокий колодец, — самим же пить! Но все табуны тайсары отогнали прочь, чтобы те не достались врагу. Шато беспрестанно рыскали в поисках хотя бы одной отары замшелых овец, но так и вернулись ни с чем. Разве что порой натыкались на павших животных или кострища с обгоревшими костями — верный знак недавних стоянок кочевников.
Запаса провизии должно было хватить на две недели. А что дальше? Конечно, в будущих сражениях число едоков уменьшится, и все же? Надеяться на ту помощь, что обещал император? А вдруг не получится? Предавший однажды может предать и второй раз, и третий, пока умрет или не будет казнен...
Андроник так и уснул, сидя, а на столе догорела свеча. Восоквый нимб набух, а после превратился в бесформенную кляксу.
Войска с тревогой наблюдали за уходящими прочь катергами. Легионеры пробовали сохранить бодрость духа, но то здесь, то там возникали шепотки: что же будет? что дальше? И все больше взглядов обращалось на стратига Андроника. Уверенность войска — а значит и судьба похода — зависела теперь только от него. Ласкарий ощущал гору, становившуюся с каждым часом все тяжелее.
— За три дня спокойной скачки можно добраться до твердыни кагана, Андрон-батыр, — прервавл размышления стратига Тонъюкук.
Он приложил ладонь ко лбу, всматриваясь вдаль, на северо-восток. Где-то там был Тайсар. Интересно, каков он вблизи?
— Будь здесь имперский тракт...А ведь когда-то он проходил по местным краям, — задумчиво пробубнил под нос Андроник.
— Тракт? — непонимающе уставился Тонъюкук.
Андроник со спины боевого коня взирал на марширующие колонны. Степная трава вытаптывалась тысячами ноги. Трубы смолкли: музыканты берегли легкие: ведь мог в любой момент потребоваться их сигнал. Над армией летало облако пыли, все сгущавшееся: его было видно за стадии окрест. Еще бы! Серая туча, протянувшаяся над многотысячным воинством, обязательно должна была привлечь внимание! Да, это была не зимняя Партафа.
— Дорога. Тропинка каменная. Широкая, — растягшивая слова, произнес Андроник.
Легаты — все как один — с надеждой смотрели на Тонъюкука.
— А! Каменная тропа! Есть такая, как не быть, Андрон-батыр? — заухмылялся вождь шато.
Андроник мгновение потратил на раздумья: убить степняка или вознести хвалу Аркару?
— Где? — он прямо-таки подался вперед, даже конь под ним всхрапнул, недовольный натянувшейся уздечкой.
— Два дня на полночь. Или два с половиной — на предрассветье, — рассмеялся Тонъюкук. — Совсем близко, я же говорю, Андрон-батыр!
Ласкарий вздохнул. Об этой дороге он знал, благо старых имперских карт у него было более чем вдоволь. Хватало и сведений от имперских агентов (или торговцев — именно в таком порядке). Тракт, действительно, проходил через Тайсар. Но пришлось бы взять значительно севернее, чтобы по нему пройти, либо же продолжить путь к столице, и где-то за полдня до прибытия под стены ступить на древний камень.
Вождь шато хохотнул. Ему явно понравился эффект от проделанной шутки. Он подставил лицо жаркому солнцу, радуясь его лучам. В отличие от аркадцев, привыкших к мгякому приморскому климату (на худой конец — к прохладе айсарских земель), шато прекрасно себя чувствовал даже при степной жаре. Он говорил, что просто надо уметь "ловить ветер".
— Ветер, он, батыры, всегда есть. Везде. Надо только его почувствовать, приманить, как шаман духов, и он придет. Он обязательно придет на твой зов, как конь горячий, или молодая жена! Люблю я молодых жен, ой, люблю! Они!.. — и Тонъюкук расплывался в желтозубой улыбке. На его загорелом лице читалось неизбывное удовольствие, будто бы он попал в небесное царство Аркара прямо здесь, в земной жизни. Флавиван Марцелл в такие минуты укоризненно цокал языком. Целомудрием спасется человек, — так он не уставал повторять вождю шато.
— Ай, понимают! Хорошо понимаю тебя, Марцелл-шаман! — на что Флавиан злился еще сильнее. — Да только кто ж человек перед великими шаманами, перед тобой? А? Так, травинка перед табуном! Слабый я, Марцелл-шаман, слабый, куда мне до тебя!
И продолжал рассказывать о сходстве горячего, необъезженного коня и молодой жены. После Флавиан либо почитал за лучшее удалиться, либо же цитировал что-то из священных книг. Такие перебранки были единственным развлечением легатов. Стратиг же с каждым днем все грустнел и углублялся в рутину. Его тревожило отсутствие настоящих сражений. Да, ему была известна тактика степняков. Перед сном он перечитывал единственный нормальный военный трактат, написанный его предком — Никифором Ласкарием, предпоследним венценосцем из рода — о войне с кочевниками. Никифор лично предводительствовал армией в семнадцати походах...Ну, скажем так, скорее больших вылазок...Или, если совсем точно, не только аркадских вылазок...В общем, о череде сражений с тайсарами и многими другими степными народами под их владычеством (тогда динлины еще не подмяли под себя своих же завоевателей). Предок очень емко и четко поведал своему потомку обо всех возможных опасностях и манере кочевников в бою. Постоянные удары в спину, жалящие наскоки, бегство от превосходящих сил, рейды по тылам и грабежи обозов — то был самый короткий перечень тайсарских приемов. В крупное сражение враг мог бы вступить либо прижатым к непреодолимой преграде (огромной реке или берегу моря), либо будучи полностью уверенным в победе. Собственно, Никифор потерпел сокрушительное поражение в тринадцатом походе. После этого в семье Ласкариев число тринадцать считали несчастливым. Умудренный горьким опытом, предок мог оказаться толковым советчиком. Там же, где он был бессилен или попросту несведущ, выручал Тонъюкук. Но тот, как успел заметить Андроник, совсем не торопился раскрывать все секреты западным "батырам". Потери среди аркадцев для шато были тоже не особо важны. По правде говоря, Андроник и сам продумывал способ избавиться от временных союзников. Едва угроза тайсаров исчезнет, потребуется устранить всех шато. Ласкарию была слишком хороша известна история Аркадии, чьи союзники становились врагами, чтобы этого не сделать.
Вот и в тот вечер Ласкарий листал трактат. Потертый кожаный переплет приятно холодил пальцы, державшие совсем небольшой томик. При желании его можно было спрятать в карман — редкость для рукописных трудов! Отец рассказывал, что дед Андроник лично сделал этот список с рукописи самого Никифора. Если эта легенда была правдой, значит, то было единственное наследие, оставшееся после свержения династии. Десятилетия гонений, сменившиеся милостью (выживышим Ласкариям позволено было выживать, как смогут), не способствовали сбережению прежних богатств. Но теперь Андроник был рад, что из всех несметных сокровищ (так говорили все, а значит, скорее всего, это было неправдой) уцелела книга. Теперь она могла спасти жизнь не только стратигу, но и целому войску.
Послышались голоса, раздававшиеся из-за стенок шатра. Андроник оторвал глаза от чтения — они и без того слезились от недостатка света — и на всякий случай положил правую руку на рукоятку спаты. Если в самом сердце Аркадской империи требовалось оставаться начеку, то как же вести себя здесь, в считанных днях пути от вражьей столицы?
Полы шатра раздвинулись, и внутрь шагнул командир стражи. Он, кажется, всегда был вытянут кочергой и обливался потом в три ручья.
— Иллюстрий, варвар... — центурион стражи обернулся, дабы проверить, не услышал ли кто его слова. — Тонъюкук просит у Вас аудиенции. Он говорит, что принес...
— Андрон-батыр, солнцем и луной клянусь, рад будешь известиям! — послышался заливистый смех Тонъюкука.
Центурион возвел очи горе. О чем он думал в то мгновение? О слишком остром слухе степняка, слишком громком собственном голосе либо тихой вилле где-то на берегу Моря-океана? Может быть, ни о чем конкретно — и обо всем сразу.
— Хорошим новостям я всегда рад, — Андроник одобрительно кивнул, и все же ладони с рукоятки спаты не убрал. Мало ли. — Останься.
Шато ввалился в шатер, едва не сбив с ног центуриона, пусть тот и был на полторы головы выше степняка. Тонъюкук хитро — с прищуром — улыбался. Хотя, возможно, такое впечатление создавалось из-за характерного разреза глаз... Словом, Андроник еще не научился определять, что же на уме у Тонъюкука, и боялся, что так никогда и не научится.
— Добрая весть, Андрон-батыр, очень добрая весть! — степняк потирал руки от удовольствия.
Он уселся прямо на пол, морщась. Андроник услышал хруст коленок. Старость подбиралась к степняку, но он сячески ей противостоял. Судя по гримасе и привычке к боли, довольно-таки давно.
— Рассказывай, Тонъюкук! Рассказывай! — подбодрил Ласкарий. Глаза чудовищно сильно чесалилсь, грозясь вывалиться из орбит, но стратиг старался вести себя как ни в чем не бывало. Словом. Он был точно таким же, как Тонъюкук.
