— Запой? — Евгений искренне рассмеялся — у нас в семье единственный алкоголь — бутылка коньяка и то на случай если у родителей опять давление прыгнет. Нет, я просто сидел и ни о чем не думал, медитировал. Думал сначала уподобиться школьникам и убить время компьютерными игрушками, да так руки и не дошли.

— Жень, ты что, два дня сидел и искал просветления?

— Да. Вокруг медитации куча религиозной мути, в которую я даже не пытаюсь вникать. Мне же достаточно самого простого дыхательного упражнения, чтобы унять эмоции. Хотя, признаться, я не думал, что смогу так просто перезагрузить свою психику. Я просто сидел и следил за собственным дыханием в полнейшей тишине, дал мыслям и чувствам успокоиться и прогореть, как костер, в который не подбрасывают веток. Даже и не заметил, как прошло время. Помнишь трех буддистских обезьянок?

— Не вижу, не слышу, ну думаю?

— Да.

— Вы стоите друг друга с Ириной... Та, поди, тоже пыталась гарантировать успех своей затеи простым способом. Не выгорит с Максимом, вернется к тебе.

— Ну вот, спасибо что подтвердил гипотезу, — улыбнулся Евгений.

— Я...

— Не волнуйся, я не слышал этого имени.

— Я не уверен, просто слышал от Феди, он же с ней в одном отделе работает, что Максим вроде как на нее глаз положил. Но ты не подумай, это на уровне совсем уж сплетен, — Быстро начал извиняться Александр. Женя же махнул рукой.

— Забей, старина. Все мы играем в игру, под названием жизнь. И так как мир вокруг более не таит опасностей, остаются три цели.

— Построить дом, посадить дерево и вырастить сына?

— Я бы сформулировал иначе, но суть останется той же. И для последнего пункта требуется найти ту, с которой ты бы прожил остаток своих дней. Вопрос в методах.

— Одни говорят, что на войне все средства хороши.

— И впрямь. Используя эту же ситуацию, как пример. Ирина по каким-то примером считает Максима более достойным кандидатом, либо еще не решилась. Она ставит наши отношения на паузу, ибо развивать их параллельно, хоть и более эффективно, но она не может. В тоже время я понимаю, что от меня сейчас мало что зависит, и делаю то, что рационально — двигаюсь дальше, отбрасывая этот вариант.

— И скажу тебе, с "эффективными", которые гуляют с десятком ухажеров лучше не встречаться вообще.

— Да. Эффективность всегда шла вразрез этике. И понимаю прекрасно, что она далеко не худший вариант, так как встречаться одновременно с двумя претит ее представлениям об этике. Но держать человека в неопределенности месяцами и нагло врать не вписывается в то, что я считаю допустимым. Я, как уже говорил, тоже играю в эту игру. И я тоже должен следить за своими шансами на успех. И тут, давать излишнюю волю чувствам чревато проигрышем.

— Женя, блин. Ну, ты даешь! Я, конечно, понимаю, что я старомоден, но... А чувства? А? Как же "миром правит любовь?"

— Да. Миром правит любовь, — Евгений ухмыльнулся, — Именно поэтому в этом мире так много крови, жестокости и прочего дерьма — Евгений отхлебнул кофе и посмотрел с улыбкой на друга. В этот момент он показался ему глубоким стариком, — ведь повинуясь своим чувствам, мы редко замечаем, как причиняем боль другим. Хорошо хоть сейчас до войн дело не доходит.

— Давай не будем вспоминать Трою и тамошнюю лошадку. Так нельзя. Ты ж не машина.

— В этом то и вся сложность игры. К сожалению, я не машина в нашем понимании этого слова.

— Сложность в умении подавлять чувства, и действовать строго холодно и расчетливо как… Как самый настоящий психопат?

— Не до такой крайности, конечно, но что еще остается? Кто-то видит людей сразу, с одного взгляда, но не я. Я наступал на эти грабли уже неоднократно и еще ни разу еще мои эмоции не приносили мне чего-то кроме разочарования. Честно, я хреново разбираюсь в людях, и люди это прекрасно знают. Если это и кодирует какой-то ген, то в моей тушке он безнадежно поломан. Вот и приходится обходиться тем, что есть.

— Тебе виднее — произнес Александр — это у меня простая и душевная работа, не связанная с этими... вероятностями.

— Экспертные системы требуют работать именно с вероятностями, и должны уметь сделать выбор в условиях неопределенности там, где его не сделает адекватно человек. А работая с этим дерьмом, извини меня, каждый день, невольно тащишь так хорошо работающие концепции в реальную жизнь.

— Тогда мне повезло, что моя работа слабо не так влияет на обычную жизнь. И... дружеский совет. Я, конечно, понимаю, что Иришка поступила как редкостный свинтус, но ежели вам придется встретиться вновь... Дай ей шанс. И это, если оно в итоге будет зря... С меня поляна с шашлыком. И всеми незамужними девушками, которых я знаю, и смогу пригласить по какому-нибудь поводу на шашлыки.

Евгений звонко рассмеялся.

— Нет, старина. Простив ей все это, я тем самым покажу, что считаю это допустимым. Для нее будет лучше, если она поймет, что ошибка чревата неизбежными последствиями, которые не исправишь. Некоторые ошибки не прощаются никогда, это надо знать и понимать.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты не умеешь прощать? С таким подходом можно вообще остаться одному по жизни.

— Значит такова моя судьба. В конце концов, жизнь человека не такая уж и длинная, а в современном мире есть сотни способов скрасить одиночество.

— Так что мне сказать Ирине, если она спросит про тебя? Burn in hell, bitch.

— Я не держу на нее обиды. Она сделала свой, выбор. Я сделал свой. У меня хватит духа принять ее выбор и выдержать последствия, вопрос хватит ли у нее. Как мы уже знаем, озвучить его у нее не хватило духа. Но я думаю, этого не потребуется и едва ли она обо мне что-то спросит.

— А вот я готов поставить сотенку, что не просто спросит...

Мир завертелся, перед глазами пронеслись другие воспоминания. Сборы, прощание, аэропорт, полет... Неделя отпуска, для того, чтобы обустроиться на новом месте, прогулки по новому городу. Мир остановился лишь на мгновение, когда Евгений стоял перед входом в музей. Воспоминание было блеклым, он не мог вспомнить ни улицы, ни названия. Он помнил, как зашел, как купил за несколько долларов билет и стал бродить по залам.

Музей был небольшой, всего-то несколько залов, посвященных разным эпохам. Экспонаты не запомнились, вместо них были лишь какие-то тени. Тени были и вместо лиц у людей. Из разговоров были слышны лишь отдельные слова, никак не выстраивавшиеся в что либо связное.

В очередном зале был единственный яркий экспонат. Закрытый стеклом кристалл, внутри которого что-то чернело. Женекерс, отойдя на мгновение от группы, подошел к нему и взглянул. Он манил своим блеском и ровными гранями. Внутри прозрачного, как алмаз, граненого камня был виден выложенный из небольших черных камешков ободок колодца. В какой-то момент в голову пришла шальная мысть, что такой должен быть всенепременно на центральной площади какого-то города. Свет ярко вспыхнул, и Евгений понял, что что-то не так. Вспышка оставила яркое пятно, которое он видел, даже если закрывал глаза, и все вокруг поблекло. Он попытался проморгаться, но в глазах стремительно темнело, а отблеск кристалла словно становился ярче.

Ему что-то говорили, но в ушах появился какой-то гул. Последнее, что он помнил — ринувшийся к нему навстречу пол, и то, как он по памяти пытается не зацепить ни один из экспонатов, так как знает, что в жизни за них не расплатится. Лежа на полу, он безвольно наблюдает, как уходят остатки зрения, а тело стремительно немеет, оставляя только пятно света от кристалла. Последнее, что он помнил сквозь гул в ушах, крик какой-то женщины "Ему плохо, звоните 911" и чье-то прикосновение.

Потом свет стал нестерпимо ярким, и все внезапно пропало...

* * *

Вереница существ продолжала свой неторопливый путь по древним гробницам, изучая каждый закуток. Древняя магия по-прежнему игнорировала их, не в силах вытянуть жизнь из того, что никогда по-настоящему не жило. Ловушки, часть из которых теперь удалось идентифицировать, тоже молчали.

При детальном изучении пола под слоем пыли оказались соединенные друг с другом какими-то нитями сосуды из алхимического стекла. Ближе к входу ветер принес в эти стены так много пыли, что их нельзя было различить, здесь же, перед входом в большое здание, они были хорошо видны.

Вереница тараканов двинулась внутрь здания и оказалась посреди просторного коридора. Путь налево привел к завалу. Когда-то стеклянный потолок не выдержал веса пепла и рухнул вместе с поддерживающими стекло сводами. За годы вулканический пепел и шлак уплотнились так, что не оставляли даже небольшой щели, куда могло бы пролезть даже такое небольшое существо.

Пришлось возвращаться и двинуться в другую сторону, покуда таракан не пришел в просторное круглое помещение с несколькими дверями. Один дверной проем вел к широкой винтовой лестнице, которая сейчас была почти полностью разрушена. Другие два были когда-то длинными коридорами, но теперь превратились в небольшие тупики из-за обрушений.

В одном таком тупике нашлись ящики с алхимическим стеклом. Мало кто знает, но среди алхимиков вдоволь тех, кто не умеет создавать эликсиры, а направляет свой дар на то, чтобы придать стеклу возможность удерживать творения более удачливых коллег по ремеслу. Их намного больше, так как такая посуда чаще всего разовая, и требует намного больше усилий при создании, нежели чем создание собственно эликсира.

А вот другой тупик представлял из себя настоящее кладбище. Человеческие кости были свалены здесь в одну большую кучу без всякого порядка. Было невозможо даже точно сосчитать, сколько здесь было тел. Согласно предварительной оценке — не менее трех сотен.

Таракан спустился поближе, и с любопытством ткнул тончайшей лапой-манипулятором в ближайшую кость. Кость была очень хрупкой, на некоторых костях были въевшиеся фрагменты затвердевшей лавы. Скорее всего, эти кости принадлежали древним жителям города, которые слуги палача сюда сложили, когда разбирали завалы.

Не найдя более ничего интересного, таракан вернулся в круглый зал, и оттуда попал в другое помещение.

Это был тронный зал. Помещение обладало высокими потолками, под которыми уместилось целых четыре яруса балконов, некоторые из которых успели обрушиться. На стенах между балконами были мозаики, очень похожие на те, что были в храме, на которых были запечатлены образы Иллюны и хранительниц, сидящих на троне во главе длинного стола.

Такой же, как и на мозаиках, двойной трон стоял во главе длинного каменного стола, ныне покрытого пылью. Рядом с троном на столе лежала успевшая покрыться пылью диадема. За толстым слоем вековой пыли нельзя было рассмотреть ее в деталях. Но она присутствовала на всех мозаиках в этом зале, изображавших хранительниц. Каждая из них носила именно это украшение, словно это и была корона.

В углу стоял небольшой полукруглый столик секретаря. Именно за ним, на картинах виденных ранее в храме, сидел мудрец.

Изучив тронный зал во всех деталях, так и не прикоснувшись к диадеме, таракан двинулся дальше. Делать выводы, восхищаться красотой и древностью здания и его исторической значимостью в его задачи не входило. А прикасаться к чему бы то ни было, имеющему ценность для людей было попросту опасно.

Вскоре он оказался в холле здания. Вниз спускались две богато украшенные лестницы, а противоположная стена представляла собой огромные стекла, сдерживающие слои пепла и шлака. Тройное остекление сумело пережить все это время и выдержать достойно натиск пепла и шлаков. Из трех толстых стекол пакета смогли уцелеть только два, но и это было безусловной победой над временем. Тяжелые металлические двери были прикрыты, но недостаточно плотно, чтобы таракан не смог пройти дальше.

И в этом зале были мертвые. Трупы ссохлись, но их, в основной массе, не тронули даже сновавшие везде черные тараканы, которые очень любили падаль. Этих падальщиков здесь было целое море. Он неторопливо ползали, копошились у ящиков в углу, откуда поблескивало алхимическое стекло, то и дело радостно пища, находя очередную каплю протекшего эликсира.

Тела же были хоть и человеческими, но были изуродованы неведомой силой. У кого-то рука была непропорционально длинной, у кого-то были лишние пальцы, или вперед выпирала челюсть с огромными уродливыми клыками. У одного из тел таракан обнаружил вместо ногтей острейшие когти.

У одного из трупов, одна из глазниц которого была заметно больше другой, на коленях лежала огромная книга, каким-то чудом пережившая тысячилетия. Он сидел, прислонившись к стене, словно бы заснул когда-то, читая книгу, и так и не проснулся. Вереница тараканов скользнула по потолку и спустилась по стене, подобно какой-то диковинной змее, с любопытством заглядывая на страницу книги через плечо покойника.

Листы книги были тонкими листами металла, на которых писали алхимической кислотой, оставлявшей глубокие борозды. Такая письменность была принята на юге в глубокой древности. Из-за рельефности текста, таракан смог прочесть убористый текст, не прикасаясь к предмету, чтобы смахнуь пыль.

«... идет уже четвертый месяц с тех самых пор, как мне приказано было явиться сюда. Повелитель забрал наших девочек и заперся на откопанной нами ранее площади. Одной Иллюне ведомо, что он там делает, мне страшно думать об этом. Мы чувствуем отголоски его похоти, больной радости от того, какую хитрую ловушку породил его разум, и это хуже любой зубной боли. Он празднует победу. Они ведь еще совсем дети, старшей из них нет и двенадцати. Больной ублюдок, как бы я хотел видеть, как он снова растворяется в алхимической кислоте.

Но этому не суждено сбыться. Его сила держит нас крепко. Мы сидим здесь уже скоро месяц, практически без еды, питаясь эликсирами, которые от нашей боли уродуют наши тела и без того давно сломанный разум. А скоро закончится и вода, и тогда нам не из чего будет делать эликсиры, поддерживающие в нас эту жалкую жизнь. Его сила не дает нам даже покончить с собой, или облегчить друг другу страдания, лишь ждать, когда голод сведет с ума и убьет нас.

И в то же самое время я понимаю, что сам не лучше его, ибо сам, своими руками творил страшное. На моих руках кровь всех тех, кого я успел убить мучительной смертью. Женщин, детей, собратьев по ремеслу... Это стократ хуже, ибо он заставлял нас не просто убивать, а искреннее наслаждаться процессом, придумывать самые изощренные пытки и наслаждаться сладостью порока и чужой боли. И вспоминая тех, кого он отпустил, чтобы те передали весточку Шендару и хранительнице, я понимаю, как мне повезло. По крайней мере, мне не придется жить с этим, и, хочется верить, своей болью я хоть как-то смогу искупить перед Иллюной все то зло, что совершил…»

* * *

Проснулся Евгений на удивление бодрым и отдохнувшим, проспав почти пятнадцать часов. Выспаться впервые за четыре с лишним сотни лет было несказанно приятно. Евгений поднялся на кровати и поморщился. Отсутствовавшая рука, казалось, была на своем месте и болела. Не то чтобы сильно, эликсир свое дело делал, но достаточно, чтобы доставлять существенный дискомфорт. И просто так не обращать на это внимание он теперь не мог.