Я вытащил Нэттэйджа из крепости Нэтара. Лишил его подручных. Отобрал его артефакты. Светлая магия работала как обезболивающее; я видел, как его жизнь истончилась до прозрачного отпечатка, как его глаза подернула пленка. Нэттэйдж продолжал улыбаться; но видел перед собой что-то иное, прекрасное и счастливое, и в его сбивчивом шепоте еще можно было различить слова:

— Я построил Нэтар на месте пустыря и развалин. Зачем Юлии этот холодный замшелый замок? Я бы построил ей большой дом на берегу моря, где всегда светит солнце, и посадил бы сад...

Я не заметил последний вздох. Казалось, что-то должно произойти; ничего не произошло. В хижине остался посвист ветра над крышей, шелест сухих былинок, шум моря. Я сидел рядом, надеясь на что-то, на чудо, а потом отпустил все еще теплую руку.

Минус девять.

Снаружи Матиас и Аори пили чай. Аори так нравилось, что он закусывал чашкой. Кровь текла по его подбородку, но он продолжал запихивать осколки в рот. Матиас не сводил с него умиленного взгляда.

Море шумело так тихо, так нежно.

Шеннейр не стал охранять...

Я зацепил пальцами застежку ошейника, оглянулся на боевую машину у хижины.

Шеннейр не стал...

Миля зажали между скалой и морем. Нэртэс прятались за камнями, атакуя его без перерыва, прикрывая друг друга, перебегая из укрытия в укрытие и сжимая цепь. С моря нэртэс поддерживали лодки; но еще хуже, что они били по скале, грозя обрушить ее вместе с Милем в море.

Очередной удар выбил из скалы поток камней. Миль успел закрыть голову руками, но его чуть не сбросило вниз. Заклинатели плохи в открытом бою. Подкараулить отбившегося от своих заклинателя и убить — самое правильное дело. О, я знаю это. Кто бы мог подумать, что нэртэс настолько мстительны.

Машина с ревом рванулась на скалы, перемалывая все на своем пути, и я нырнул под приборную панель.

Машину несколько раз тряхнуло. Миль не тронулся с места, холодно разглядывая остановившиеся прямо перед его лицом железные гусеницы.

— Я знаю вашу опасность, Рейни, — его голос все равно перекрывал шум мотора. — У вас не получится меня задавить.

Я схватил его за руку и втащил в кабину.

— Я обещал, что вы... — я развернулся на каком-то красном месиве и резко бросил машину вперед. По крыше зацокали камешки, и скала с уханьем рухнула за спиной. Проклятия царапали броню машины, но не могли пробиться внутрь; оказавшись в укрытии, Миль успевал их разрушить, — будете жить. Не бойтесь, водить меня учил Шеннейр.

— Смотрите на дорогу! — нервно потребовал он.

Переговорный браслет наконец проснулся. Шеннейр хотел знать, где меня носит.

Дорогу перед нами рассекали трещины, а горизонт полыхал радугой. Море покрылось коркой льда, и сквозь полыньи били струи пара. Машина медленно ползла по холмам.

— Вы же ненавидите нас всех. Вы ненавидите этот мир, Рейни. Вы хотите меня убить. Почему вы притворяетесь. Почему вы делаете вид, что нет? — фиолетовые тени скользили по лицу Миля, делая его не более живым, чем прочих людей.

Я ответил далеко не сразу. Все-таки я вел боевую машину посреди битвы, и мне надо было смотреть на дорогу.

— Моего дома больше нет, — я не чувствовал грусть; я сам был тому причиной. — Я построю лучше. Крепкий, надежный дом, и люди будут его опорой. Из костей стены, на крови фундамент...

И я, конечно же, ненавижу вас всех.

Трещины раскрывались под гусеницами, и чужое фиолетовое небо нависало над древней равниной, и в этом не было ничего значимого. Миль прислонился к дверце, прикрыв глаза. Я вел машину дальше, мурлыкая:

Спи спокойно, моя крошка,

Солнце по небу гоняет

Как пуховый шарик кошка,

Море спину выгибает, трется о песок

Лодка дальше уплывает, дальше на восток...

Глава 11. Никогда не возвращайся

Загорские костры поднимались до неба. Трещали, разбрасывали искры. Люди танцевали вокруг и пели под звуки бубна, ночь напролет.

Ночи напролет.

Управляющий центр Семь Радуг восставал из обломков. Сегодня мы высаживали деревья, позавчера штукатурили жертвенник, а потом отдыхали. На восстановление центров стекались люди со всей страны: в Загорье немного развлечений.

По дороге сюда я встретил путешественников, которые шли от самих Семи Рек, и скоро мы болтали так, будто знали друг друга всю жизнь. Я говорил правильно, вел себя так, как они ожидали, а рассказывать небылицы о своем прошлом я всегда умел.

У нас бы сказали — Семиречье... неважно.

Вчера я помогал выкладывать мозаику. Расплавленное золото, янтарь, лимонное стекло, молочно-белое, большие солнца, малые солнца, красное солнце, синее солнце. Культисты из новой секты "Знаки Солнца" постоянно останавливались и хвалили. Не за талант, за старание.

Культисты Знаков помогали с охотой и делали самую сложную работу. Сюда пришли другие мелкие секты, у них были свои костры: я сразу со всеми перезнакомился, но они так рьяно рассказывали о себе, что в голове все перепуталось. Я постарался проскользнуть мимо незамеченным, избегая приглашений посидеть у огня, поучаствовать в ритуальных плясках или подискутировать на важные культистские темы. Очень общительные сектанты.

Яркие цвета, яркие тени, изобилие, солнце и кровь. Загорье пело и плясало и щедро делилось своими дарами.

В дом, где поселили рабочих, я сегодня пришел чуть ли не раньше всех; ряды коек уходили в темноту, и я прилег отдохнуть на свою.

Солнце, пыль и горькая полынь. Солнце, ветки, ломящиеся от спелых плодов, кровь, втоптанная в пыль.

Солнце, соленая вода, улыбки...

В голове тихо звенело.

К полуночи шум снаружи стал громче. Мои спутники пришли, чтобы меня разбудить, перебудили всех, и со смехом потащили наружу. На главной площади поставили медную чашу, и культисты Знаков Солнца выстраивали гомонящих людей в очередь. Каждый человек подходил и доставал из чаши камешек. Кто-то сильно расстраивался, кто-то держался спокойно.

Чаша оказалась почти с меня ростом. Толпа сомкнулась за спиной; стоящие полукругом культисты смотрели испытующе, пристально. Я протянул руку и вытащил пустую белую гальку.

Твой камешек белый, твой камешек черный, пустой, линия, полоса, точка, крест.

Очередной соискатель с радостным криком поднял над головой камень с меткой. Круг и лучи. Люди окружили его, обнимали, хлопали по плечам, пожимали руки, а он широко улыбался.

Я тоже подошел поздравить, стараясь выглядеть радостно. У меня не получилось, и человек снисходительно потрепал меня по голове:

— Не переживай! Однажды и тебе повезет.

Это был культист из малой секты, судя по амулетам. Культисты из другой малой секты, которые вытянули пустые камни, сгрудились кругом, глядя на счастливчика с завистью, а потом ушли к своему костру.

— Мы сейчас рядом с будущим хранителем Семи Радуг, — сказали мои спутники. — Ну и ну!

— Везет достойным, — к нашему костру подсел культист в красном. Его мгновенно завалили вопросами, и он с терпеливым дружелюбием отвечал.

Чтобы дом стоял крепко, у дома должен быть прочный фундамент. Жертва ляжет в основу.

Культист попросил помочь ему отнести чашу и собрать камни. Я согласился.

Под арками-радугами, ведущими к ритуальному центру, было темно. Культист с наслаждением втянул жаркий воздух:

— Как нам повезло, что мы родились в нашей стране!

Конечно же, повезло.

В долине горели костры, и люд планировал веселиться всю ночь. После жертвоприношения обещали недельную плату, и жизнь была хороша. Со Знаками Солнца я встретился случайно.

Хотя кому я лгу.

— Сплошные хорошие знамения, — культист с натугой втащил чашу в хранилище. Я помедлил, переступая через порог. — В тебе есть подходящая искра, я вижу. Ты бы хотел получить жребий?

Загорские культисты были весьма внезапны. Сквозь закрытые двери почти не проникал шум снаружи; мы были в хранилище одни.

— Я должен?

— Тогда еще рано, — с сожалением ответил он. — Сомнений быть не должно. Будешь точно уверен, всегда обращайся к любому из наших.

Культист смотрел с вдохновением. Я не был похож на загорца, но не был похож и на жителей Аринди. Мне пришлось изменить внешность, но я знал, что это хилая маскировка. Я был светлым магом, который вызывал у людей доверие; этот загорский культист тоже был магом. Но вряд ли ему когда-либо удавалось поговорить с настоящим идеологическим противником. Доказать что-то противнику.

— Жертва должна быть добровольной. Что сумеет сохранить хранитель, который сомневается и ненавидит?

И культист считал, что мне некуда деваться.

— Везет достойным, — я едва разлепил губы. — Разве хорошо, когда достойные умирают?

— Каждый гражданин должен быть готов пожертвовать свою жизнь, свою кровь и плоть своей родине.

— Но ваши жертвоприношения не работают.

Как любой светлый, я постоянно пытался понять — если мы поймем причину, то найдем способ. Хотя ритуал не обязан действовать на внешний мир. Ритуал может действовать на участников ритуала.

— Что стоят пустые обещания? Обещание жертвы имеет силу только тогда, когда каждый действительно может ей стать.

Загорье было тонко настроенной системой. У нас пытались придумать, что с ним делать: но что сделать с миллионами людей, которые так чисто и слепо верят в то, чего нет.

Когда я уходил из Загорья, на перевале горели жертвенные костры. Еще один отряд, возвращающийся с победой или с поражением, расстался с жизнью.

Хищные звери бродили у алтарей и слизывали замерзшую кровь. На меня они отвлеклись и передали, что над перевалами чистое небо и путь открыт. Некоторые хищные звери носили рваные красные тряпки, в которых угадывались одежды культистов.

Наверное, если спросить, кто любит Загорье искренне и сильно, то здесь будет ответ. Хищные звери считали, что светлейшее Загорье существует ради них.

* * *

Аринди. Семь лет спустя

Мне снился пустынный морской берег. Низкое хмурое небо; легкий неуютный ветер, треплющий траву, плавно накатывающие на песчаную косу волны. Ничего, кроме воды, земли и неба. Казалось, никто и никогда не ступал на этот берег. Волны шелестели, вечно, ветер пересыпал песок, вечно.

Я еще хранил образ в сознании, когда открыл глаза.

Рассвет только начинался, и свет в комнате был туманным и белым. На столе в гостиной лежала гроздь рябины, и я кивнул в пустоту. Пора.

Море сливалось с небом. Лица коснулся теплый влажный ветер со сладким запахом цветов. Где-то там, в молочной дали, лежали беззаботные цветущие Острова, и я внезапно понял, что хотел бы увидеть их еще хотя бы раз. Я никогда не скучал по ним.

Вчера вечером я сидел перед камином и держал на коленях две бумажные папки. Их оставил для меня в сейфе Нэттэйдж. Всего две.

Без Нэттэйджа Нэтар казался опустевшим. Даже его рыбы грустно висели в аквариуме, сбившись в угол. Я удивительно привязывался к людям, даже ко врагам. Но это не могло их спасти.

Власть над Нэтаром решили передать заместителям Нэттэйджа. Все равно в делах Нэтара никто не разбирался, а беспомощность замов была притворной, и после гибели начальника они вняли и присмирели. Нэттэйдж оставил послание для каждого: после вскрытия сейфа его заместители заперлись в кабинете и долго совещались. Потом дверь открылась; одна из волшебниц поклонилась и села за стол:

— Меня зовут Нефер. Внутренняя служба продолжает работать в штатном режиме, — и сняла серый колпак.

...— Что это? — Матиас любопытно уселся рядом.

— Это, — я положил руку на первую папку. — Правдивая история про светлого магистра, что родился на волшебном острове и пришел сюда, чтобы всех спасти.

Тяжелая папка, полная всяческих чудес.

— А это — то, как было на самом деле.

Я взвесил в руках обе папки и бросил одну в огонь.

Огонь горел ярко.

— Мир не существует без нас, Матиас. Но верно и то, что мы не существуем для внешнего мира. Только то, что видят другие, что слышат другие. В итоге от нас не останется ничего, кроме той истории, что мы сами рассказали. А настоящих нас — нас не останется.

Огонь бросал на лицо Матиаса мрачные тени.

— Мне не нравятся твои речи, Тсо Кэрэа Рейни, — сухо сказал он.

— Я тренирую речь перед Первым Лордом Заарнея. Может быть, ему тоже не понравится, и он уйдет.

Я вышел на балкон, выходящий на город, и пораженно остановился. Весь город на склоне был украшен реющими в воздухе рыбами — серебряными, многоцветными, с яркими плавниками.

Матиас оделся в шелковую накидку с плывущими по ней серебряными рыбками и был сама таинственность. Но его распирало от гордости, и долго хранить секрет он не смог.

— Побережье решило поддержать своего магистра и пожелать скорейшего выздоровления!

Это было... трогательно.

Мои светлые уезжали на север, и я пришел их проводить. Как и всегда, без моего надзора они вели себя почти как живые люди. Хотя стоит ли их винить, если я сам не видел в них людей? Они просто принадлежали мне.

Островитяне-заговорщики ехали вместе с ними. Я долго выбирал наказание, которое звучало бы грозно, но таковым не являлось, и в последний момент напоказ заменил казнь ссылкой на север. Островитяне не выезжали с побережья, и наш островной квартал в Полыни был единственным и не продержался долго. С берегов теплого моря север виделся дремучим и очень страшным.

В тюремных стенах заговорщики выглядели поникшими — как все островитяне, пойманные в клетку. Но, по крайней мере, они не успели забыть, почему здесь находятся. А если забывали, то спрашивали у охраны, а те объясняли, почему им нельзя домой. Местные жители пытались носить им передачки и каждый раз как в первый изумлялись, что двери закрыты, а у дверей караульные, пели под окнами жалостливые песни, а потом все рыдали, обнявшись. Беловолосые люди клонились к земле как цветы и изо всех сил упивались своей горькой ссыльной судьбинушкой.

Охрана очень радовалась их отбытию.

Компания Бринвен хохотала над понятной им одним шуткой. Костыли Бринвен были изрезаны в деревянное кружево; локтем она опиралась на плечо Кайи. Когда светлые прикасались к Кайе, они помнили, что он здесь.

Я помнил, как Кайя сидел в одиночестве в темной столовой: я должен был это сделать, и потому отодвинул стул и сел напротив. Кайя не поднял глаз, растирая ладонь с навеки отпечатавшимися линиями, и уклончиво сказал:

— Интересно, как там Кималеа?

Не очень хорошо, если вулкан Кималеа держали во сне печати Кайи.

Искра Кайи не восстановилась. Мы пытались провести инициацию снова, но искра гасла, как будто ее мгновенно задувал ветер. Возможно, второе гашение дара критично. Маги с погашенным даром жили недолго.

— Возможно, это знак. Темное посвящение может сработать.

Может. Не думаю, что темные будут рады.

— Что бы ни случилось, ты останешься в светлой гильдии, — я не хотел рассказывать сказки, что все наладится — я не знал это точно. И я не думал, что Кайе нужны сказки. — Мы продолжим пытаться. Лично я считаю, что твоя искра вновь зажжется.